Декабрьская подборка посвящена Владиславу Ходасевичу. Наши авторы много рассказывают о биографии поэта, его творчестве и взаимоотношениях с Владимиром Набоковым, Георгием Ивановым, Арсением Тарковским. Часть материалов посвящена исследованиям Пушкина и Державина. В том числе опубликованы лекции, которые Ходасевич читал в литературной студии Московского Пролеткульта в 1918 году.
«Эпизоды» Владислава Ходасевича
Статья Олега Федотова представляет собой анализ 12 текстов Вл. Ходасевича, которые поэт планировал издать отдельной книгой под условным названием «Белые стихи». Написанные практически подряд, они могут рассматриваться не просто как циклическое единство произведений на основе жанрового и метрического сходства, но и как своеобразный супертекст, представляющий собой последовательное описание нескольких эпизодов пореволюционной эпохи с попутным раскрытием их символического значения. В процессе анализа автор раскрывает жанровый и метафорический потенциал стихотворений и восстанавливает их возможные контекстуальные связи.
Две Психеи. Арсений Тарковский и Владислав Ходасевич
В статье Наума Резниченко предпринят сопоставительный анализ концептов «душа» и «тело» в поэзии А. Тарковского и Вл. Ходасевича, являющихся базовыми для их антропологической идеи и общей мифопоэтической картины мира. К анализу привлечены широкие историко-культурные, литературные и биографические контексты, что позволяет определить не только векторы творческого отталкивания, но и точки схождения двух столь эстетически разных поэтов.
«На перекрестке» публицистики и поэтической традиции. К прочтению «Памятника» В. Ходасевича
Сложившаяся традиция восприятия «Памятника» явным образом делится на две составляющие: с одной стороны, мы понимаем значимость этих стихов как для Ходасевича, так и для русской литературы — и, соответственно, именно в связи с этим актуализируются литературные прецеденты — написание своего памятника. С другой же стороны, мы видим, что, хотя стихотворение и апеллирует к классическим образцам, в нем содержатся реминисценции из современных Ходасевичу поэтов. Они, несомненно, требуют большего объяснения, чем просто констатации цитирования.
Павел Успенский разбирает одно из важнейших стихотворений Ходасевича.
Тяжелый дар. Концепция творчества В. Ходасевича и мотив «встречи с небожителем» у В. Набокова
И у Ходасевича, и у Набокова само понятие «стихи» двойственно. С одной стороны, стихи — текст, собственно, написанные «линии», «строки», строфы, то есть графическое изображение некоей материальной субстанции. С другой стороны, стихи суть сама эта субстанция, то, что является плотью последующего графического изображения, то, что до времени слито с поэтом и в то же время ощущается им как самостоятельная и самодостаточная сущность.
Лада Сыроватко рассуждает о поэтике двух писателей и рассказывает о характере их личных взаимоотношений.
В гоголевском коде. О «Записках» Г. Державина в освещении В. Ходасевича
Одним из главных источников биографии «Державин» являются «Записки» Г. Державина, которые среди отечественных историков, занимающихся второй половиной XVIII — началом XIX века, и в том числе историков литературы, традиционно рассматривались как мемуарное произведение. Однако для Ходасевича характерен особый взгляд на данный традиционный источник получения исторических и биографических сведений о Державине, его современниках и эпохе в целом. Прежде всего Ходасевич определяет жанр этого произведения Державина в гоголевском коде. Он намекает, что «Записки», в сущности, предвосхищают уникальный жанр лиро-эпической поэмы в прозе, в котором Гоголь, как известно, воплотил свой замысел «Мертвых душ». Так, Ходасевич отмечает «эпичность» повествования в третьем лице и чисто художественные функции этого приема: во-первых, он «способствовал спокойной важности изложения»; во-вторых, отвечал излюбленному Державиным акцентированию контраста, в данном случае между положением, которого он достиг, и «ничтожеством», из которого вышел.
О Державине и Ходасевиче рассуждает Андрей Черкасов.
Распад атома в поэзии русской эмиграции (Георгий Иванов и Владислав Ходасевич)
Если кто-то говорил, а тем более писал, что Георгий Иванов — первый поэт эмиграции, он рисковал порвать отношения с Владиславом Ходасевичем. И наоборот. Два поэта с разными поэтическими системами спорят за первенство. Нормальная ситуация при отсутствии своего, эпохального Пушкина. Противостояние это давно стало стержневым сюжетом для описания эмигрантской поэзии 1920-х — начала 1930-х. Мы предлагаем иной взгляд на проблему, позволяющий увидеть объединяющую поэтов картину мира. Для этого, оттолкнувшись от поэтики, надлежит совершить прыжок к той части социологии литературы, что занимается эпохальной ментальностью или — широко понятой — идеологией.
Евгений Пономарев о двух самых известных поэтах русской эмиграции.
Владислав Ходасевич о Пушкине (Из архива И. И. Ивича-Бернштейна). Вступительная статья, публикация и подготовка текста С. Богатыревой
Осенью 1918 года поэт Владислав Ходасевич приступил к чтению лекций о Пушкине в литературной студии Московского Пролеткульта. Как бы ни отнеслись к этому событию современники, нам оно представляется весьма странным. Ходасевич и Пролеткульт — трудно вообразить более противоестественное сочетание! Пролеткульт был тогда в большой силе и в высшей степени соответствовал духу времени. Пролетарские культурно-просветительные организации, возникшие между февралем и октябрем 1917-го, к концу 1918-го объединяли десятки тысяч рабочих, имели множество студий и кружков, издавали журналы и сборники стихов.
Лекции к печати подготовила София Богатырева.
С раздвоенного острия (Поэтический диссонанс в творчестве В. Ф. Ходасевича)
Владислав Фелицианович Ходасевич прожил 53 года. 17 последних лет вне России. В этом его судьба сходна с судьбами многих русских поэтов его поколения. Литературная деятельность его началась в 1905 году. Он был, по слову А. Белого, «пока еще только поэтик от «Грифа»», где впервые опубликовал три стихотворения. В 1927 году в Париже вышел последний сборник стихотворений Ходасевича. Теперь он был поэтом со своим голосом, незаемным и неповторимым. Успев, по собственному выражению, «вдохнуть… воздух» символизма, «когда этот воздух еще не рассеялся и символизм еще не успел стать планетой без атмосферы», он вынес из этого начального жизненного и поэтического опыта мысль о «неразрывной связи писаний с жизнью», ставшую центральной в системе его художественных воззрений. В одной из статей о Пушкине он писал, что в основе поэтического творчества лежит автобиография поэта. Относительно поэтического творчества самого Ходасевича можно сказать то же: в его основе лежит автобиография духа.
Сергей Фомин о поэтическом диссонансе.
Жизнь и поэзия Владислава Ходасевича
Биография В. Ф. Ходасевича не относится к числу насыщенных жизненными событиями. Скорее она ими бедна. Но все-таки перипетии его жизни важны для понимания стихов, и без воссоздания биографического контекста творчества многое в поэзии теряет значительную долю своего смысла. В статьях и воспоминаниях, посвященных русскому символизму и различным писателям, к нему примыкавшим, Ходасевич создал концепцию этого течения, которая многое объясняет в его собственном творчестве: «Символисты не хотели отделять писателя от человека, литературную биографию от личной. Символизм не хотел быть только художественной школой, литературным течением. Все время он порывался стать жизненно-творческим методом, и в том была его глубочайшая, быть может, невоплотимая правда». Связь жизни с литературой осмыслялась как органически необходимая; любое событие собственной биографии поэта находило соответствие (иногда открыто выраженное, иногда опосредованное, «зашифрованное») в его творчестве. Именно на восстановление этих соответствий были направлены многие воспоминания Ходасевича, даже Пушкин стал для него объектом подобного исследования, и гипотеза Ходасевича о биографической подоплеке «Русалки» вызвала в 20-е годы оживленную полемику. Вряд ли стоит сейчас входить в разбор аргументации поэта и его противников, но, бесспорно, следует отметить, что на Пушкинскую эпоху Ходасевич проецировал, как некий вечный канон, характерное для своего времени представление о природе поэтического творчества.
Николай Богомолов с собственной интерпретацией жизни Ходасевича.
Кресло в кулисах
О мемуарах говорят, что для них — свое время, свой срок, свой возраст. Время писания мемуаров — когда наступает срок подвести итоги, для чего, впрочем, не существует обязательного, для всех одного и того же возрастного предела. Для Владислава Ходасевича это время пришло до того, как ему исполнилось сорок. Не число прожитых лет было определяющим, а дата — 22 июня 1922 года. День отъезда из России, отъезда, обернувшегося невозвращением, эмиграцией. Прошлое кончилось, и о завершившемся, оставленном хочется вспомнить. Эмигрантская пресса с самого начала запестрела мемуарами: «Из прошлого», «Что запомнилось», «Как мы жили»…
Уезжая из Петрограда с молодой женой Ниной Берберовой, Ходасевич не предполагал, что это — навсегда. Не считал так и первые три года за границей, что подтверждают и мемуары: он начинает писать их лишь к концу этого срока. А вначале было ощущение неопределившейся судьбы — о нем много лет спустя скажет Н. Берберова: «Три моих первых года за границей — какое-то переходное время к настоящей жизни последующих лет».
Михаил Долинский и Игорь Шайтанов о Ходасевиче и его воспоминаниях.