Горячая десятка

Снова в школу

10 статей, открывающие школьные произведения с новой стороны

Сентябрь традиционно ассоциируется со школой, поэтому редакция журнала «Вопросы литературы» подготовила подборку, состоящую из статей, которые могут быть интересны не только литературоведам и исследователям, но и простым школьникам. Ведь в этой подборке мы смотрим на произведения из школьной программы с новой стороны и даже проводим литературные расследования. 

Куда бежит Мцыри

Мцыри — одно из наиболее глубоких творений Лермонтова, значительное не только само по себе, но и как реплика в напряженном диалоге («немолчном ропоте, вечном споре»), который Лермонтов вел с самим собой и с миром на протяжении всей творческой жизни. В контексте такого диалога и предпринята попытка Серго Ломинадзе рассмотреть поэму.

Заметки о мифопоэтике «Грозы»

В этом по необходимости кратком очерке мифопоэтики «Грозы» А. Островского Василий Щукин останавливается на свойствах изображенного пространства, на характеристике времени и его антипода — вечности, а также на значении образов стихий. Перечисленные аспекты являются важными, но далеко не единственными элементами мифопоэтики этой драмы, которую правильнее было бы называть трагедией.

«Вишневый сад» — последняя шутка Чехова

Что касается чеховской драматургии, то современная литературная критика отстала от театральной практики. «Вишневый сад» и вовсе давно уже выпал из поля зрения литературной критики, между тем количество новых постановок пьесы в самые последние годы растет, подобно грибам после дождя, что и естественно после многих десятилетий театральной засухи. Речь, конечно, не о количестве постановок, а о новизне и разнообразии трактовок. Впрочем, все разнообразие постановок идет в одном общем направлении — это состязание в том, как бы уйти подальше от Чехова и выдать его пьесу за свою. 

Савелий Сендерович разбирается в тексте пьесы с помощью писем и записных книжек Чехова.

Сплав реального и невероятного («Ревизор» Гоголя)

Каждое поколение читает бессмертную комедию «Ревизор» по-своему, открывая в ней новые, современные ценности. Своей «русской, всероссийской пьесой» (Н. Надеждин) писатель показывает героя в реальной обстановке, где парадоксальная ситуация окрашивает действие в гротескные, фантастические тона. Именно так воспринимается сегодня гоголевский Хлестаков, ставится акцент на активизацию личности, раскованность мышления, развитие инициативы, предприимчивости при определенной нравственной корректировке. Гоголь выводит на сцену типично русские характеры, остраняя и укрупняя различные стороны бытия.

Игорь Золотарев исследует, где в комедии имеют место реалии уездных городков, а где происходит полнейшая фантастика.

Часть текста. Функция предисловий в романе «Герой нашего времени»

Роман «Герой нашего времени» включает в себя два предисловия, одно из которых принадлежит автору, Лермонтову, именем которого было означено «сочинение», другое — путешествующему рассказчику, обладателю записок Печорина. Сочетание этих двух разноприродных «голосов» — реального и вымышленного, — соответствующих двум магистральным исторически сложившимся типам литературного предисловия (референтное и игровое), представляется неслучайным с точки зрения художественной, хотя и ситуативно обусловленным. Современные комментаторы видят назначение авторского предисловия к роману Лермонтова в том, что оно «объясняет общий замысел, цель произведения». При этом как «парадоксальная» оценивается точка зрения В. Набокова на это предисловие: «Едва ли нам стоит, — писал он, — принимать всерьез, как это делают многие русские комментаторы, слова Лермонтова, утверждающего в своем «Предисловии» (которое само по себе есть искусная мистификация), будто портрет Печорина «составлен из пороков всего нашего поколения». На самом деле этот скучающий чудак — продукт нескольких поколений, в том числе нерусских».

Ольга Лазареску разбирается в проблеме.

Мост как деталь-символ в романе «Преступление и наказание»

Статья посвящена анализу художественной детали «мост» в романе Достоевского «Преступление и наказание». Мост в композиции произведения связывает истинное и ложное (по теории Раскольникова) бытие. Исследование детали в таком ракурсе объясняет внутренние колебания, духовную драму главного героя.

Наталья Кладова смотрит на известный роман с новой стороны.

«Кто тут прав, кто виноват… решить не берусь…»: «Отцы и дети» Тургенева

Работа И. Тургенева над романом «Отцы и дети» была завершена в 1861 году. В марте 1862-го «Отцы и дети» появились в журнале «Русский вестник». За период больший чем 150 лет трудно счесть количество откликов, рецензий, обзоров, которые получил роман. Принятое литературоведением прочтение «Отцов и детей» с точки зрения проблемно-идеологической на сегодняшний момент обрело вид некой устойчиво-привычной и незыблемой традиции. Однако последующий анализ романа требует внимания не только к идеологии и даже не столько к собственно проблематике, сколько к нюансам художественного видения текстового пространства, к своеобразию его поэтологии, что позволяет более тонко и точно обозначить особенности авторской интенции, художнического мировидения, глубину и неоднозначность авторского намерения. Переводя разговор о проблемах и идеях романа в область поэтики, переходя на уровень осмысления оттенков поведения героев, их реплик и, кажется, незначительных жестов, мы можем через малое постичь большое, через посредство отдельной детали увидеть целое, за привычным и знакомым разглядеть незамеченное и неожиданное.

Именно на это нацелен анализ Ольги Богдановой. Автор пытается с иной точки зрения взглянуть на известные проблемы, разглядеть в знакомых фигурах и характерах новые личностные черты, задуматься над сущностью хрестоматийно-привычных суждений, почувствовать глубину и сложность прочтенной еще в юношестве тургеневской прозы.

Игра со смертью в стихотворении Сергея Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья…»

Как известно, автограф стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья…» был написан кровью — такая мифотворческая деталь, конечно, определенно подействовала на первых и всех последующих читателей Сергея Есенина; не ослабло это воздействие и поныне. Почти сразу началась борьба за право назваться адресатом этого стихотворения. В воспоминаниях В. Эрлиха автор явственно объявлял себя адресатом предсмертного текста; в качестве претендентов назывались имена В. Мануйлова, Н. Клюева; возникала кандидатура В. Катаева. Странно, однако, что все перечисленные претенденты были мужчинами, тогда как некоторые детали говорят о том, что в канун своей кончины Есенин обращался к женщине. На это указывает описание бровей — одного из атрибутов скорее — но не исключительно, конечно, — женской портретной характеристики. Основываясь на этой (нужно сказать, все же ненадежной) примете, можно предложить как минимум две кандидатуры из ближайшего окружения поэта. Это Г. Бениславская, унаследовавшая от матери-грузинки характерную внешность, и супруга Есенина С. Толстая. 

Павел Глушаков проводит литературное расследование.

Беспощадная этика Варлама Шаламова в рассказе «Необращенный»

При анализе небольшого рассказа Олегу Минуйлову пришлось коснуться целого спектра проблем — таких как «Шаламов и христианство», «экзистенциальная этика и эстетика Шаламова»; рассмотреть интертекстуальные взаимосвязи, обнаруживающиеся в рассказе, а именно связи с творчеством А. Блока и Ф. Достоевского; отметить и прокомментировать библейские реминисценции в тексте; наконец, прояснить особенный характер художественного образа у Шаламова и некоторые детали авторского стиля, выявляемые в «Необращенном».

«Доктор Живаго»: композиция и архитектоника

Роман Бориса Пастернака, несомненно, заслуживает тех же самых слов, какие были употреблены его автором в отношении к переводимому им «Фаусту»: «Сильное, жизнеустойчивое, богатое теплом художественное произведение», обладающее способностью к самобытному существованию «так же точно, как организм». Одним из проявлений этой органической «силы» (слово, которым герой романа характеризует сущность искусства) является исключительно стройная композиция, напоминающая строфическую организацию стихотворного текста.

Валерий Тюпа о композиции романа Пастернака.