«Кто тут прав, кто виноват… решить не берусь…»: «Отцы и дети» Тургенева

Работа И. Тургенева над романом «Отцы и дети» была завершена в 1861 году. В марте 1862-го «Отцы и дети» появились в журнале «Русский вестник». За период больший чем 150 лет трудно счесть количество откликов, рецензий, обзоров, которые получил роман. Принятое литературоведением прочтение «Отцов и детей» с точки зрения проблемно-идеологической на сегодняшний момент обрело вид некой устойчиво-привычной и незыблемой традиции. Однако последующий анализ романа требует внимания не только к идеологии и даже не столько к собственно проблематике, сколько к нюансам художественного видения текстового пространства, к своеобразию его поэтологии, что позволяет более тонко и точно обозначить особенности авторской интенции, художнического мировидения, глубину и неоднозначность авторского намерения. Переводя разговор о проблемах и идеях романа в область поэтики, переходя на уровень осмысления оттенков поведения героев, их реплик и, кажется, незначительных жестов, мы можем через малое постичь большое, через посредство отдельной детали увидеть целое, за привычным и знакомым разглядеть незамеченное и неожиданное. Именно на это нацелен приводимый анализ текста романа Тургенева «Отцы и дети» — с иной точки зрения взглянуть на известные проблемы, разглядеть в знакомых фигурах и характерах новые личностные черты, задуматься над сущностью хрестоматийно-привычных суждений, почувствовать глубину и сложность прочтенной еще в юношестве тургеневской прозы.

* * *

Название произведения «Отцы и дети», броское и яркое, афористически эмблематичное, ставшее, как и названия других тургеневских повестей и романов (ср. «Дворянское гнездо»), почти мировоззренческой формулой, задает установку на главную проблему, которая оказалась в центре повествования, — столкновение поколений «отцов» и «детей». Между тем текст романа обнаруживает, что Тургенев говорит не столько о проблеме поколений, сколько о проблеме социально-общественных противоречий, сложившихся между сословием «старого» либерального аристократического дворянства и сформировавшимся к середине XIX века «новым» сословием разночинцев-демократов.

Возникает вопрос: откуда взялась новая социальная прослойка? какое место она занимала в российском обществе середины XIX столетия? почему возникли столкновения между «младшими» демократами и «старшими» либералами?

Говоря об истории возникновения и формирования сложившегося конфликта, надо вспомнить, что если до времени правления императора Александра I образование в России было сословным (приходские школы — для крестьян; уездные училища — для детей купцов, ремесленников и городских обывателей; гимназии — для детей дворян и чиновников; университеты — только для дворян и др.), то по Положению об устройстве учебно-воспитательных заведений от 1803 года детям купцов, мещан, «разночинного люда» стала доступна учеба не только в гимназиях, но в университетах и академиях (правда, не во всех). И хотя с приходом к власти Николая I система образования ужесточилась и с 1835 года снова вернулась к сословно-замкнутому характеру, тем не менее к середине ХIХ века сформировался немногочисленный (на тот момент), но уверенно заявляющий о себе слой образованной, энергичной, (отчасти уже) допускаемой к участию в вопросах устройства государства разночинной интеллигенции. Не имея наследственного титула и не обладая возможностью опереться на издавна сложившиеся связи в свете, лишенные достаточного состояния и материального достатка, что могло бы обеспечить положение в обществе, представители социально «новых людей» стремились найти свое место и утвердиться в жизни благодаря собственному уму и оригинальным общественно-политическим идеям, личным достижениям и успешности в избранной деятельности. Подобно Штольцу И. Гончарова, они считали для себя зазорным обращаться за протекцией к Рейнгольдам и обещали прийти к знатному приятелю отца только тогда, когда у них у самих будет четырехэтажный дом в Петербурге. Энергия социального класса «homo novus» подогревалась «сатанинской» гордостью (нем. Stolz), неколебимым самомнением и азартом молодости. Совершенно очевидно, что идейные основы и мировоззренческие позиции нового общественного класса были категорически противоположны тем, которые доминировали в России на протяжении веков.

Тургенев наблюдал столкновения «новых» и «старых» идей в 1850-1860-е годы, становясь непосредственным участником современных ему полемик. Находясь в гуще времени, в среде либеральных дворян, терпимых и широких по своим взглядам, знакомясь с мировоззрением «новых» и «молодых», Тургенев полагал, что конфликт, с которым он сталкивался в подобных спорах, действительно был конфликтом «отцов» и «детей». Тем более что новые идеи находили сторонников в различных социальных сообществах — не только среди разночинцев-демократов, но и среди дворян-либералов. Так, в числе знакомых и приятелей Тургенева были Н. Некрасов и М. Салтыков-Щедрин, выходцы из аристократических семей, к середине века далеко «отошедшие» от дворянства и ставшие ярыми сторонниками и приверженцами радикально-революционных идей. К таковым мог быть отнесен и барин Л. Толстой, нередко вступавший в идейные схватки с Тургеневым. Так что в период написания романа «Отцы и дети», находясь в самом центре идеологических споров, Тургенев действительно осознавал их не как споры между различными социальными слоями, но как схватку между «старшими» и «младшими», «отцами» и «детьми». Понадобилось «расстояние», чтобы позднее определить сложившийся к середине XIX века конфликт как борьбу идей западничества и славянофильства.

Между тем текст романа «Отцы и дети» свидетельствует о другом: не дифференцируя проблемы на уровне публицистическом, талантливый писатель Тургенев на уровне художественном уже в момент написания произведения различал «почву», которая сближала (и сближает) «отцов» и «детей». Речь в романе со всей очевидностью шла не только — и даже не столько — о поколениях, сколько о конфликте сословий, точнее — их мировоззренческих позиций, то есть о сословно «новом» и «старом». Как показал писатель, конфликты поколенческие перерастают сами себя, тогда как противоречия сословные приводят к революционным катаклизмам, с которыми Тургеневу пришлось столкнуться в 1848 году, в период ряда европейских революций, о которых с напряженной тревогой вспоминает повествователь на страницах романа.

В свете приводимых размышлений можно заключить, что единый конфликт, который обозначен Тургеневым в названии романа, в тексте его распадается на две составляющие: с одной стороны, на конфликт поколенческий, собственно отцов и детей, с другой стороны — на конфликт «нового» и «старого», реализуемый на уровне не возрастном, но сословном, в столкновении векового дворянского и нарождающегося разночинного.

Конфликт отцов и детей теоретически мог быть представлен в романе таким образом:

Кирсанов-отец _ Кирсанов-сын

Базаров-отец _ Базаров-сын.

И этот конфликт действительно намечен в тексте и находит реализацию в отношениях между отцами и сыновьями (о чем речь ниже). Однако если этот конфликт понимался Тургеневым как конфликт времени, то он должен был получить более широкий размах и быть актуализированным, например, в соотношениях взаимообразных:

Кирсанов-отец _ Базаров-сын

Базаров-отец _ Кирсанов-сын.

Однако в подобном варианте конфликт отцов и детей в романе Тургенева не только не разворачивается, но даже обнаруживает свое опровержение: отношения Аркадия с отцом Базарова складываются не в пример сыновним — тепло и с взаимным расположением.

Между тем наряду с прямыми сыновне-отцовскими отношениями в романе намечается еще одна линия: «Кирсанов-дядя _ Кирсанов-племянник». Если признать проблему отцов и детей центральной и имеющей свое развитие в двух ранее названных персонажных парах, то привнесение этой сюжетной линии можно считать избыточной. Однако Тургенев прибегает к ней с явно определенными намерениями. Из сложившейся триады:

Кирсанов-отец _ Кирсанов-сын

Кирсанов-дядя _ Кирсанов-племянник

Базаров-отец _ Базаров-сын —

заявленное столкновение «отцов и детей» находит свое воплощение только в паре «Кирсанов-дядя — Базаров-сын», паре «непрямой» и по-своему «окказиональной». Однако эта «случайность» и оказывается в центре сюжетного стержня произведения, именно она составляет броскую основу конфликтных перипетий романа.

Можно задаться вопросом: чем мотивировано введение в структуру романа «избыточной» и «произвольной» линии «Кирсанов _ Базаров» и почему означенный в названии конфликт «отцов и детей» прослеживается в соотношении этих, а не других героев? Объяснением тому должно послужить сплетение двух составляющих романного конфликта: его возрастной и его сословной, его психологической и его социальной слагаемых.

По свидетельству современников, толчком к написанию романа «Отцы и дети» послужил спор писателя с журналом «Современник», точнее — резкая статья Н. Добролюбова «Когда же придет настоящий день?», написанная по поводу романа Тургенева «Накануне» (1860)¹. Неприятие и непонимание, которые обнаружил критик в опубликованной в некрасовском журнале статье, породили неодолимое желание Тургенева ответить ему в литературной форме и написать «карикатуру»² на тех разночинцев-демократов, литераторов и общественных деятелей, которые были близки Добролюбову (и «Современнику») по убеждениям, по манере поведения, по внешнему облику, даже по характеру речи.

Доказательством может послужить хотя бы тот факт, что Добролюбов был первым, кто стал активно использовать термин «нигилизм» в русской общественной публицистике. Так, в работах после 1858 года он резко критиковал книгу казанского профессора В. Берви «Психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни», часто и широко используя понятия «нигилизм» и «нигилист». Для современников Тургенева появление слова «нигилизм» на первых же страницах романа было прямым указанием на связь образа Базарова с личностью Добролюбова³. Однако ранняя смерть критика-демократа (1861) внесла коррективы в создаваемый Тургеневым художественный образ. В итоге роман оказался посвящен критику В. Белинскому, близкому кругу «Современника». А образ Базарова стал собирательным образом разночинца-демократа⁴ и все более насыщался глубокими и серьезными раздумьями писателя о сущности идейных установок «молодых»: «…я слишком уважал признание художника, литератора, чтобы покривить душою в таком деле»⁵.

Будучи одним из главных образов романа «Отцы и дети», образ Базарова тем не менее не является в произведении центральным. Само название романа уводит от подобной мысли⁶: если иные произведения писателя «носили имена» главных героев («Рудин», «Ася», «Бирюк» и др.), то в данном случае писатель выводит на первый план столкновение, конфликт, а следовательно — неизбежно иную систему взаиморасположения персонажей. Тургенев, заинтересованный идеями, которые занимали умы молодых революционеров-демократов, строит систему героев таким образом, что они раскрываются попарно, в их сравнительном соотношении и сопоставлении. Черты сходства персонажей становятся средством выявления их разности, известная общность оказывается точкой отсчета для их противоположностей. Ни один из персонажей романа не существует сам по себе — каждый из них имеет пару-двойника.

Ведущая сопоставительная пара возникает уже на первых страницах романа — это Базаров и Аркадий, которые приезжают в имение Кирсановых Марьино из Петербурга 20 мая 1859 года.

Нередко можно столкнуться с суждением о том, что оба героя — студенты-медики. Однако на вопрос Николая Петровича о Базарове: «Он чем занимается?» — Аркадий отвечает: «Главный предмет его — естественные науки <…> Он в будущем году хочет держать на доктора». Уже в этом ответе Аркадий подчеркивает его (не наш) предмет. А дальнейшая реплика отца еще более подтверждает предположение о том, что характер занятий молодых людей различен: «А! так он по медицинскому факультету, — заметил Николай Петрович и помолчал». Он — по медицинскому факультету. И даже уточнение «помолчал» оказывается в данном контексте характерологическим.

Дело в том, что в 1859 году в Петербургском университете не было медицинского факультета. В те годы в Петербурге медиков готовила только Медико-хирургическая академия. Более того, занятия медициной почитались делом, недостойным отпрысков благородных фамилий. Медицина как наука, как профессия существовала только для разночинного люда. Тем и вызвана реакция Николая Петровича — «А!» и «помолчал». Для современников Тургенева подобного рода мелочи не требовали комментирования, им с первых строк романа была ясна конфронтальная расстановка персонажей.

Об Аркадии известно, что в 1855 году отец «повез сына в университет». И теперь, четыре года спустя, тот закончил курс со степенью кандидата. Тургенев не уточняет, на каком факультете учился Аркадий. Но известно, что и его отец закончил кандидатом Петербургский университет и позже служил в «министерстве уделов»⁷. По приезде сына отец рассчитывает на то, что тот будет помогать ему по хозяйству — если только Аркадию это не наскучит. Насущной необходимости заниматься хозяйством или вступить на службу у состоятельного наследника Кирсанова нет.

Отправив сына на учебу, Николай Петрович провел вместе с ним три зимы на съемной квартире в Петербурге, «стараясь заводить знакомства с молодыми товарищами Аркадия» в стремлении не отстать от времени. В последнюю же зиму Николай Кирсанов не выезжал из поместья, потому Базарова знать не мог. По словам сына, они познакомились «недавно» (позже Аркадий уточнит: «С нынешней зимы»). Тургенев намеренно подчеркивает недавнее приятельство Аркадия и Базарова, тем самым объясняя восторженность молодого впечатлительного барина по отношению к «наставнику», представителю «новейшего, усовершенствованного поколения».

Если между отцом и сыном Тургенев подмечает черты сходства (прежде всего в поведении), то при знакомстве Николая Петровича с Базаровым — напряженность. Добродушный и либеральный Кирсанов «душевно рад» знакомству с приятелем сына (он быстро и крепко стиснул «обнаженную красную руку» Базарова), но тот в свою очередь не сразу подает ему руку и намеренно представляется как «Евгений Васильев», называя себя «по отцу» (Васильев сын), но не по отчеству, с первой же минуты подчеркнуто противопоставляя себя именитым людям⁸, отчасти враждебно акцентируя незнатность своего происхождения.

Еще большая конфронтация обнаруживается в следующей паре: Базаров — Павел Кирсанов. Портреты обоих героев написаны Тургеневым так, чтобы с первых строк уже в мелочах подчеркнуть противопоставленность персонажей. Выразительная «одеженка» Базарова (его «длинный балахон с кистями») противопоставлена «темному английскому сьюту» Павла Кирсанова. «Висячие бакенбарды песочного цвету» — «душистым усам» и «аккуратно выбритому подбородку». Длинные волосы («этот волосатый») — «коротко остриженным»⁹. Немногословные и отрывистые реплики одного («отвечал отрывисто и неохотно») — красиво-поэтичным и пышным речам другого. «Небрежность» и резкость «дохтура» — изысканным манерам аристократа. Наконец, «красная рука» Базарова (красная — не знавшая перчаток) становится яркой художественной деталью, выразительно противоположенной «красивой руке с длинными ногтями» Павла Петровича («Ногти-то, ногти, хоть на выставку посылай!»).

Разительно противоположные, тем не менее уже с первой сцены Базаров и старший Кирсанов обнаруживают некое подобие. Выше упомянутая деталь (рука) отчетливо разделяет персонажи, но она же и смыкает их. Подобно тому как Базаров при встрече с Николаем Кирсановым не сразу подал ему руку, так и Павел Петрович при знакомстве с «новым приятелем» Аркадия «слегка наклонил свой гибкий стан <…> но руки не подал и даже положил ее обратно в карман». Аристократический либерализм Павла Кирсанова с первых минут знакомства оказывается потесненным его неприязнью к «лекаришке», но и студент-медик не уступает ему в высокомерии и самоуверенности.

Кажется, именно это столкновение — помещика-дворянина и демократа-разночинца — находится в центре романа и оказывается самым важным. Кажется, именно Павел Кирсанов более других оспоривает суждения Базарова. Именно между ними завязываются самые ожесточенные идейные схватки. Однако, как показывает текст, неприязнь героев носит «поверхностный», не идейный, едва ли не исключительно личный характер.

1. Тургенев Некрасову: «Убедительно тебя прошу, милый Н., не печатать этой статьи: она, кроме неприятностей, ничего мне наделать не может, она несправедлива и резка, я не буду знать куда бежать, если она напечатается» (см.: Евгеньев-Максимов В. Е. Н. А. Некрасов и люди 40-х гг. // Голос минувшего. 1916. № 10).[↩]
2. См. об этом письма к Н. Страхову (Тургенев И. С. Собр. соч. в 12 тт. Т. 12. М.: Художественная литература, 1954).[↩]
3. Однако широкое распространение термин получил именно после публикации романа «Отцы и дети». Тургенев: «Выпущенным мною словом «нигилист» воспользовались тогда многие» (Тургенев И. С. По поводу «Отцов и детей» // Тургенев И. С. Указ. изд. Т. 10. С. 346).[↩]
4. Тургенев: «В основание главной фигуры, Базарова, легла одна поразившая меня личность молодого провинциального врача…», писатель именует его «доктором Д» («По поводу «Отцов и детей»»). Отдельные критики полагают, что за именем «Д» скрыт В. Якушкин, сосед Тургенева по имению, врач и исследователь. Кто-то называет «доктора» Дмитриевым. Упоминаются имена неких Павлова и Преображенского (в письмах Тургенева), Бакунина, даже Л. Толстого. [↩]
5. Тургенев И. С.  По поводу «Отцов и детей». С. 349. [↩]
6. Ср.: «Система персонажей тургеневского романа <…> строится по принципу Солнечной системы. Большинство персонажей группируются вокруг Базарова» (Сухих И. Н. Литература. В 2 ч. М.: Академия, 2008. Ч. 2. С. 31). Сходной («центрической») точки зрения придерживается и В. Маркович (Маркович В. М. Роман И. С. Тургенева «Отцы и дети» // Золотой век русской литературы: Сб. статей. СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2008).[↩]
7. Сам Тургенев учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Можно предположить, что Николай и Аркадий Кирсановы учились на нем же (историко-филологический факультет среди прочих включал в то время отделение философии).[↩]
8. До определенной поры только дворяне могли именоваться по отчеству.[↩]
9. Заметим при этом, что длинные волосы Базарова — знак моды: разночинцы 1850-1860-х годов, в отличие от аристократов, постриженных коротко «по последней моде», носили выразительно-отличительное длинное каре (в духе Гоголя).[↩]