№6, 2009/Литературное сегодня

Тоска белого камня. «Будничное слово» в поэзии Иннокентия Анненского

Анненский — единственный из великих, чья печальная судьба, независимо от государственной машины, целиком лежит на совести современников, собратьев по перу. Более того, его посмертная известность неизмеримо меньше его заслуг как родоначальника новой поэзии ХХ века. Наши лучшие поэты — Мандельштам, Пастернак, Ахматова, и даже Цветаева и Маяковский, — учились у него, испытали его влияние. «Родная тень в кочующих толпах» на вокзале в стихах Мандельштама — это Анненский (он умер на ступенях Царскосельского вокзала). Ахматова назвала его учителем (стихотворение «Учитель»). Между тем даже среди любителей поэзии немногие вспомнят его имя, перечисляя своих кумиров. Зато из Анненского нельзя сделать генерала от поэзии, как это нередко случалось в юбилейные даты с нашими гениями. Есть такие скрытые достоинства, которые не поддаются громкоголосым восхвалениям.

Баллада

День был ранний и молочно-парный,

Скоро в путь, поклажу прикрутили…

На шоссе перед запряжкой парной

Фонари, мигая, закоптили.

Позади лишь вымершая дача…

Желтая и скользкая… С балкона

Холст повис, ненужный там… но спешно,

Оборвав, сломали георгины.

«Во блаженном…» И качнулись клячи:

Маскарад печалей их измаял…

Желтый пес у разоренной дачи

Бил хвостом по ельнику и лаял…

Но сейчас же, вытянувши лапы,

На песке разлегся, как в постели…

Только мы как сняли в страхе шляпы —

Так надеть их больше и не смели.

…Будь ты проклята, левкоем и фенолом

Равнодушно дышащая Дама!

Захочу — так сам тобой я буду…

— «Захоти, попробуй!» — шепчет Дама.

Посылка

Вам я шлю стихи мои, когда-то

Их вдали игравшие солдаты!

Только ваши, без четверостиший,

Пели трубы горестней и тише…

Сюжет этого стихотворения — похороны (вероятно, в Царском Селе). Как видны все печальные подробности! Этот туманный, пропитанный влагой день, коптящие фонари, холст, свисавший с балкона, сломанные георгины, пес с бьющим по ельнику хвостом, покачнувшиеся клячи… «Маскарад печалей их измаял»! Какое деятельное и согретое сердечным теплом внимание надо иметь, чтобы в этой ситуации заметить и вздрогнувших при звуке оркестра лошадей, и в страхе снятые, да так и не надетые шляпы… Редкое и выразительное слово: «измаял» — и необычное в отношении похоронного обряда — «маскарад».

Как привыкнуть к существованию смерти, к смирению перед ней, к которому склоняет обряд? Стихи выражают растерянность, непонимание, неприятие обыденности происходящего. А эта мысленная раздраженная перепалка со смертью-«Дамой», — раздраженная и скорбно-бессильная! Выделенная строфа, названная «посылкой», обращена к солдатам военного оркестра и говорит о невозможности передать словами горестное чувство. Оно действительно звучит в этих стихах не столько в значениях слов, сколько в мелодии фраз, то и дело прерываемых многоточием. Десять раз на протяжении шести строф стихи прерываются многоточием. Глубокая печаль с примесью горькой иронии. Безнадежная.

В этом стихотворении можно увидеть все то новое, что внес Анненский в русскую поэзию. Лирика XIX века не знала такого множества обычных, бытовых предметов. С Анненским в русскую поэзию вошли самые прозаические вещественные детали, знакомые читателям лишь по реалистической, психологической прозе: в котомке полено, полумертвые мухи на забитом киоске, пролитая известка, кольчатый пояс, в прошивках красная думочка, калоши, будильник, дамская сумочка без замка и т. д.

В урбанистических стихах его современников (Брюсова, например) детализация городского пейзажа дается описательно. У Анненского предметы служат знаками душевных событий. «Эту ночь я помню в давней грезе, / Но не я томился и желал: / Сквозь фонарь, забытый на березе, / Талый воск и плакал и пылал». Предметы одушевлены, они «становятся ландшафтом души и ее подобием»[1]1.

Лишь шарманку старую знобит,

И она в закатном мленьи мая

Всё никак не смелет злых обид,

Цепкий вал кружа и нажимая.

И никак, цепляясь, не поймет

Этот вал, что ни к чему работа,

Что обида старости растет

На шипах от муки поворота.

Изображенный здесь механический процесс становится образом протяженной, материализованной муки. Вещи у Анненского могут быть названы символами, но в то же время они остаются конкретными реалиями материального мира. В этом его существенное отличие от символистов. В этом его открытие, которым воспользовались акмеисты. Есть такой психологический закон: эмоции человека окрашивают окружающую обстановку и ассоциируются с оказавшимися рядом предметами, попирая причинно-следственные связи, — чем ничтожней, пустячней, случайный предмет внимания, тем ярче он способен передать сцепленное с ним чувство. Это хорошо знал Пастернак (не без подсказки Анненского), вспомним его: «Когда случилось петь Дездемоне, — / А жить так мало оставалось, — / Не по любви, своей звезде она, — / По иве, иве разрыдалась»; сравним у Анненского:

И не горе безумной, а ива

Пробуждает на сердце унылость,

Потому что она, терпеливо

Это горе качая… сломилась.

В статье о поэзии Анненский писал: «Новая поэзия ищет точных символов для ощущений, то есть реального субстрата жизни, и для настроений, то есть той формы душевной жизни, которая более всего роднит людей между собой…»[2]2. «Символы для ощущений», которые искал и находил Анненский, связывают его с французским и русским символизмом, но символизм Анненский понимал шире, чем это было принято в кругу его современников, и иначе, чем трактует это течение история литературы: «В поэзии есть только относительности, только приближения — потому никакой другой, кроме символической, она не была, да и быть не может»[3]3. И еще: «Символистами справедливее всего называть, по-моему, тех поэтов, которые не столько заботятся о выражении Я или изображении НЕ-Я, как стараются усвоить и отразить их вечно сменяющиеся взаимоположения»[4]4. Внутренние состояния и внешний мир для Анненского нераздельны и неслиянны; внутренние переживания «опредмечиваются», а мир вещей «очеловечивается»[5]## Федоров А. В. Иннокентий Анненский. Личность и творчесто. Л.: Художественная литература, 1984.

  1. Гинзбург Лидия. О лирике. М.: Интрада, 1997. С. 312.[]
  2. Анненский Иннокентий. Книги отражений. М.: Наука, 1979. С. 207.[]
  3. Анненский Иннокентий. Указ. соч. С. 339.[]
  4. Там же. С. 102.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №6, 2009

Цитировать

Невзглядова, Е. Тоска белого камня. «Будничное слово» в поэзии Иннокентия Анненского / Е. Невзглядова // Вопросы литературы. - 2009 - №6. - C. 291-304
Копировать