Марк Теплинский. Профессия: литературовед

Название книги профессора Прикарпатского национального университета им. В. Стефаника (Ивано-Франковск) М. Теплинского отсылает нас к известному фильму М. Антониони «Профессия: репортер», кончающегося, как известно, трагически — гибелью героя. И этого не мог не знать М. Теплинский. Поэтому, думается, своеобразную героичность профессии литературоведа автор имел в виду, избирая такой заголовок.

Разделы книги, составленной из работ, публиковавшихся на протяжении 30 лет, выявляют основные интересы ученого. В первую очередь это два корифея русской литературы — Некрасов и Чехов. Некрасов — давняя привязанность Теплинского, еще со времени написания докторской, основные положения которой нашли отражение в его монографии об «Отечественных записках» (Южно-Сахалинск, 1966). И то, что сегодня почти не появляется диссертаций о творчестве поэта, по мнению автора, опаснейший сигнал для литературоведения, практически остановившегося на усвоении «идеологического» уровня некрасовского наследия.

Что же касается прочтения Чехова, то здесь Теплинский «дает волю» своим эмоциям в связи с появлением «модернизированных» интерпретаций чеховской драматургии, выхолащивающих ее нерв. И это нельзя считать брюзжанием «традиционалиста, консерватора, реакционера (далее в том же синонимическом ряду следует — мракобеса)» (с. 175-176), как иронически именует себя автор книги, направленной против «дискурсов», «чатов», «клипов» и прочего и приветствующей все подлинно новаторское в чеховедении (исследования Вл.Катаева, А. Головачевой), особенно когда оно подкреплено «взвешенными суждениями» (с. 211) и отличается уважительностью и «толерантностью» по отношению к чужому мнению. Именно так умеет вести полемику сам М. Теплинский. А это не всегда легко, потому что исследователь выходит на темы, предельно немодные в сегодняшнем литературоведении. Тут и анализ «Что делать?» Чернышевского, и обсуждение возможностей социологического метода.

Особенность письменной речи М. Теплинского — ее абсолютная естественность, что кажется само собой разумеющимся при написании глав для школьного учебника, но несколько неожиданно, когда ученый обращается к сложным проблемам литературоведения. А таких очень немало: это и вопрос о порядке частей поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», и рассуждение об объеме понятия «журналистика» и специфике изучения этого предмета на различных факультетах — журналистики и филологическом.

Со всем ли предлагаемым М. Теплинским надо соглашаться? Безусловно, нет! Вряд ли можно считать удачным жанровое определение «Анны Карениной» — «классический русский роман» (с. 329), или предложение выделить как новую научную дисциплину «литературную журналистику» (с. 35). Наверняка с некоторым сомнением воспримут литературоведы утверждение, будто незавершенность «Дубровского» была вызвана неудовлетворенностью Пушкина тем, что вышло из-под его пера (в связи с этим автор книги напомнил, что романтическая приподнятость тона, мелодраматизм ситуации, зависимость от поэтики «разбойничьих» произведений, обусловившие шаблонность многих описаний, позволили Ахматовой обозвать эту повесть «чтивом»). Также не все примут и предположение, что «Снегурочку» А. Островского можно рассматривать как антиутопию. Но такие парадоксальные подчас заявления М. Теплинского и рассчитаны на то, чтобы быть подхваченными, обдуманными, возможно, оспоренными. Этот литературовед в первую очередь обеспокоен тем, чтобы рождать в своих читателях мысль, готовность бросаться на амбразуру литературоведческих «брешей», защищать своих последователей и единомышленников, убеждать противников.

Это мы и подразумевали, когда говорили о героичности литературоведческой профессии. И особенно отчетливо это проявляется в двух разделах, посвященных школьному образованию («Литература в школе» и «Две главы из школьного учебника по литературе»). Хотя в аннотации книги сказано, что она «предназначается в первую очередь для узкого круга литературоведов» (что звучит несколько неожиданно и даже вызывающе), создается впечатление, что Теплинский ратует за то, чтобы едва ли не каждый школьник ощутил себя литературоведом, и рьяно доказывает необходимость глубокого постижения русского литературного наследия. Конечно, в его горячности сказывается то, что ученый чувствует опасность исчезновения русской составляющей славянской культуры, опасность, которая откровенно дает себя знать в школах Украины (и это при том, что сам он свободно включает украинскую литературу в сферу своих размышлений, пишет статьи на украинском языке — они вошли в раздел «Сторiнки iсторiї украïнскоï лiтератури»). Но его опасения имеют непосредственное отношение и к тому, что происходит в России. Он с восхищением приводит слова Салтыкова-Щедрина, что «общество, не имеющее литературы, не осознает себя обществом» (с. 291). На самом деле Теплинский хочет сказать: «Человек, не умеющий чувствовать и разбираться в литературе, не может ощущать себя полноценным человеком». Поэтому и его книга покоится на убеждении: быть литературоведом — это ни с чем не сравнимое наслаждение.

М. МИХАЙЛОВА