Лопнувший формат. Дина Рубина

Сегодня Дина Рубина — один из самых острых авторов, умело балансирующих между литературой «серьезной» и «форматной». Подобная ситуация коммерческого и читательского успеха справедливо вызывает вопрос: а что за этим стоит — «удача» или всего лишь «удачливость» (категории Тынянова)? Тот ли это нечастый случай, при котором настоящая «удача» становится — в какой-то момент — еще и массовым явлением?

Вне сомнения, Рубина — хороший беллетрист, счастливо нашедший в «небылице» тот самый «мерцающий промежуток», о котором писал В. Набоков. Ее проза качественная, если продолжить мысль С. Чупринина и А. Кабакова¹, держащаяся «ярким словом», чувством вкуса, которым регулируется, какое количество «специй» добавить в литературное блюдо, чтобы оно не просто оказалось съедобным, а вызывало желание заказать его не один раз.

На сегодняшний день бастионы высокой беллетристики вообще лучше держат оборону (им чаще улыбается Фортуна), чем так называемая неформатная литература, которая не выдерживает сравнения ни с одним настоящим автором прошлого. Как сказал критик, совсем не хочется «баланды, перловой каши, которая пыжится считаться «духовной пищей»»².

Добротная установка на сказать (не эпатировать или выдать за истину последней инстанции) заявлена у Рубиной с самого начала творческого пути, с пронзительного раннего рассказа «Яблоки из сада Шлицбутера…», в котором случайный, поначалу принимающий фарсовый оборот разговор в редакции еврейского журнала неожиданно заставляет героиню вспомнить семейное прошлое, годы войны и рассказать трагическую судьбу «бешеной» гордой «Фридки», которую фашисты перед тем, как повесить, «гнали, обнаженную, десять километров по шоссе — прикладами в спину…».

Рубина начинала в 70-х ташкентской школьницей. О своей журнальной раскрутке в «Юности» (почти сорок лет назад, рассказ «Беспокойная натура»), имевшей тогда легендарный тираж в три миллиона экземпляров, вспоминает с легкой иронией: «…журнал попадал и в тюремные библиотеки, и на корабли российского флота. Меня завалили поклонники письмами…».

В двадцать с небольшим, в Узбекистане, Рубина стала членом Союза писателей («Я въехала в эту организацию на взбесившейся кобыле, на полном скаку..»). Вскоре, оставив неудачную идею переводить узбекских авторов на русский, попрощалась и со «сладкой истомой черной виноградной кисти с желтыми крапинами роящихся ос» (так Рубина вспомнит о родных, милых сердцу краях в романе «На солнечной стороне улицы») — перебралась в Москву. О московском периоде рассказывает скупо — столицу, куда рвалась из родного Ташкента, внутренне не приняла и променяла впоследствии «на мавританскую архитектуру».

«Прорубить окно» в серьезные толстые журналы — «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов» — удалось только после эмиграции: по-настоящему Рубину признали уже «из-за бугра». «Новая» Рубина возникла на сломе эпох, в начале девяностых, и, по меткому выражению П. Басинского, «хватко» освоила российский — и не только — литературный рынок³, снискав славу русскоязычного прозаика Израиля.

С. Чупринин сказал так: «Рубина — вне границ». Литературных ли, географических ли?.. Космополит Рубина признается журналистам: сердце «располовинено» — между небольшим городком под Иерусалимом, где она живет последние годы, и Россией, где ее ждет основная читательская аудитория, «главная связь с этим миром». Много больше, чем мавританские пейзажи и архитектура, Рубину заинтересовали национальные типажи, неожиданные повороты судеб, «взгляд одинокого человека, выхваченный в чужой иноязыкой толпе», и те булочки, которые он несет в бумажном конверте⁴. Европейский колорит отчетливо проступает в небольших повестях Рубиной (лучшие из них — «Высокая вода венецианцев», «Холодная весна в Провансе», «Воскресная месса в Толедо»), будь то краткий роман больной раком тридцатидевятилетней женщины с молодым венецианским художником Антонио, путешествие по югу Франции «под аккомпанемент чтения
«Писем» Винсента Ваг Гога», по точной формулировке Н. Александрова⁵, или испанская сюита.
В прозе Рубиной нет инерции; музыкант в прошлом, она чутко слышит бешеный ритм современности, следует ему, но не дает подчинить себя полностью — в этом часть секрета ее успеха, ее «удачливости». Несколько кокетничающая своей неприязнью к музыке Рубина чувствует форму (формат?) безусловно, понимает, что последняя продиктована знанием гармонии. Но этот тонкий математический расчет помножен на годы профессиональной литературной выучки, работы над собой — «печень»⁶ не дает отвлекаться ни на какие хобби.

Рубина виртуозно владеет навыками остросюжетного повествования, приемы которого известны давно: закрученный событийный ряд, основанный на несоответствии фабулы сюжету, темповые диалоги, блестящая передача разговорного языка, лаконизм описаний. Это — ее «конек», ее наживка. Ю. Тынянов, наверное, сказал бы: Рубина пишет «крепкосвинченную фабульную» прозу. Сегодняшний толстожурнальный критик также убежден: книги Рубиной читаются залпом, они из тех, «которые листаешь, поверяя, сколько страниц осталось, — в надежде «на большее»»⁷.

Рубина одинаково хорошо освоила не только малую, но и крупную форму. Работает в разных жанрах — не дает своему читателю устать. Как-то ее спросили, что тяжелее дается — роман или рассказ, и она ответила следующим сравнением — это все равно что «поднять стокилограммовую штангу или расписать палехскую шкатулку»⁸.

О жанре — и не только — заспорили, прочитав в середине 90-х «остро, горячечно современный, безотносительно к месту его литпрописки», роман Рубиной «Вот идет Мессия» (1996). К жанровой полемике пригласила А.

1. Об этом см.: Чупринин С. Русская литература сегодня: Жизнь по понятиям. М.: Время, 2007, а также дискуссию «Букеровский роман: искушение массовостью» // Вопросы литературы. 2009. № 3.[↩]
2. Басинский П. И смешно, и грустно // Литературная газета. 2005. 27 апр-5 мая.[↩]
3. Басинский П. Указ. соч.[↩]
4. См. интервью Дины Рубиной Наталье Кочетковой «Я по натуре актриска» // Известия. 2005. 18 августа.[↩]
5. Александров Н. Взгляд с Масличной горы // Известия. 2005. 18 августа.[↩]
6. Так в интервью М. Юдсону Дина Рубина телесной метафорой обозначила роль литературы в своей жизни, объяснив, что в иерархии ее жизненных дел литература занимает то же место, что и печень в человеческом организме (Вести. 2007. 15 ноября).[↩]
7. Шульпяков Глеб. Проза, которая никогда не станет текстом. См. официальный сайт Рубиной: http://www.dinarubina.com/critique/ shulpiakov.html[↩]
8. Из израильского интервью Дины Рубиной Светлане Блаус «Картинки из жизни классика» // Русская Германия. 2007. 25 марта.[↩]