Т. Н. П о л е т а е в а. Групповой портрет на фоне окрестностей. М.: ОГИ, 2020. 228 с.

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 23-28-00995.

Тезис о заведомой неаутентичности любой автобиографии принят современным литературоведением в качестве аксиомы. Замечено, что в подробном воспроизведении событий прошлого автор руководствуется не только памятью, но и воображением, достраивая и преобразуя с его помощью свою подлинную жизнь. Сходных позиций целесообразно придерживаться и при рассмотрении мемуаров — с той разницей, что в центре изображения здесь находится история не отдельной личности, а эпохи в целом. Книга Татьяны Полетаевой прочитывается именно в мемуарном ключе и, встраиваясь в ряд с автобиографическими текстами А. Цветкова («Отставка из рая, или Новый Холстомер») и С. Гандлевского («Трепанация черепа», «Бездумное былое»), выступает важнейшим источником сведений о литературном быте «Московского времени» (а заодно и позднесоветского времени как такового). Последним обусловлена ее историко-культурная ценность, счастливо сочетающаяся с художественными достоинствами, судить о которых позволяет уже авторская книготворческая стратегия. В частности, произведения, по отдельности напечатанные в периодике [Полетаева 2000; 2013; 2020], но теперь собранные вместе, осмысляются как система нарративных дублей, обращенных к одному и тому же, увиденному с разных позиций жизненному материалу. Разделившая их хронологическая дистанция — от восьми до двадцати лет, если судить по датировке, — сигнализирует о неизбежной смене повествовательной оптики, которой и мотивировано своеобразие каждой (а всего их три) «лирической повести» (с. 4).

Подсказанное издательской аннотацией жанровое определение текстов указывает на беллетризацию воспоминаний, с одной стороны, и на их важность в плане самоопределения пишущего — с другой. Позиция Полетаевой — это позиция не столько свидетеля, сколько участника событий, а среди ее персонажей не просто жизненные попутчики, но члены семьи и узкого дружеского круга. Даже претендовать на объективность при таком положении дел крайне трудно, поэтому симптоматично высказывание Гандлевского, в осмыслении которого полетаевские биографические сюжеты оказываются не повторением, а лишь «версией и вариантом» его собственных: «Некоторые подробности общего прошлого мы с автором помним по-разному — но со странностями памяти, даже добросовестной, каждый человек в летах знаком не только по рассказу Акутагавы «В чаще»; так что пора привыкнуть к расхождениям и не кипятиться попусту» [Полетаева 2013: 141]. Если так, то заглавие книги служит емкой фиксацией тех принципов, с опорой на которые эти сюжеты излагаются.