Лики творчества Владимира Соловьева. С приложением «Краткой повести об Антихристе»

Актуальность этого феноменологического очерка не вызывает сомнения и объяснима «духовным магнетизмом» фигуры Вл. Соловьева и тем значением, которое имеет его творческое наследие для истории российской культуры. Своей книгой С. Носов негласно продолжает многолетний спор философов и филологов о Соловьеве, предлагая собственное видение эстетической и литературно-критической деятельности философа. Несмотря на авторское признание в предисловии о пристрастности толкования общедоступного материала и «вольности научной», серьезность тона исследования бесспорна.

Носов оставляет открытым риторический вопрос о том, стоит ли считать Соловьева философом-поэтом или поэтом-философом. С одной стороны, основа мировосприятия философа — «художественная, чувственная по своим слагаемым» (с. 200). Философское творчество Соловьева питалось его переживаниями, вытекало из характерных черт самой личности — мечтателя и визионера. Эстетика Соловьева, эта «лирическая философия красоты» (с. 135), с ее верой в единство природы и искусства, вновь подтверждает власть художественного начала в его миросозерцании. Литературная критика Соловьева — «манифестация сокровенного в его убеждениях, духовных стремлениях и творчестве» (с. 206), где не нужно было утаивать поэтическую стихию своего мировосприятия. С другой стороны, говорить о «художественности» эстетики Соловьева, обоснованной, по справедливому замечанию автора, с умозрительно-философской точки зрения, нельзя (действительно, давно установлены философские корни этой концепции, ведущие к Платону, гностикам, Шеллингу, отчасти — Канту и Гегелю).

Все это верно, но, на наш взгляд, доказывать основополагающую для исследования идею следовало, опираясь, прежде всего, на философские, публицистические и богословские труды Соловьева, так как выявление художественного мировидения в его поэзии, эстетике и литературной критике мало что определяет. Единственная работа Соловьева философского характера, включенная Носовым в исследование, — «Смысл любви» — показывает, пожалуй, лишь художественность соловьевской философии любви, но не художественность всей его философии.

Значительная часть книги Носова посвящена литературной критике Соловьева — сфере, где происходит наложение его «отвлеченных философских мечтаний», «надмирных» грез» (с. 148) на конкретику суждений о литературе. Но привлекая наиболее значимые литературно-критические работы Соловьева, Носов начинает их отсчет со статьи «Буддийское настроение в поэзии» (1894). Создается неверное впечатление о том, что критическая деятельность философа начинается только к середине 1890-х годов, что его мысль имела статический характер. Фактически же современники знали Соловьева как автора «Трех речей в память Достоевского», как интерпретатора поэзии Фета, рецензента книг Случевского и первых сборников символистов.

Соловьева, безусловно, нельзя считать критиком-писателем. Еще в 1990-х годах И. Роднянская и Р. Гальцева высказали мысль о том, что Соловьев — основоположник религиозно-философского направления в профессиональной критике рубежа веков. Главная задача Соловьева в той же, к примеру, статье о Голенищеве-Кутузове — не высказывание того, «что его глубоко волновало, что им самим было выстрадано» (c. 156), а критическое осмысление тенденций современной поэзии в религиозно-философском ракурсе. Жизненные искания Пушкина и Лермонтова получают у критика жесткие оценки не потому, что он не понял поэтов с принципиально иным миросозерцанием, а потому, что он обнаружил в их творчестве порочащие истинную поэзию «пятна» — недостойные гения злобные эпиграммы и идеализированный образ Демона. Несмотря на особую вдохновенность и поэтическую образность, соловьевская критика не является образцом писательской критики, ибо главное в ней — не поиск близкого мировосприятия, выражение себя, а отражение «вечного» идеала, содержащегося в художественном тексте.

В книге Носова опубликована также «Краткая повесть об Антихристе» — духовное завещание Соловьева. Однако ее «вырванность» из контекста «Трех разговоров», на наш взгляд, мешает пониманию общего авторского замысла. Носов утверждает, что финал жизни философа ознаменован рождением нового миросозерцания, «в котором возвышенные мечтания <…> уже отнюдь не властвовали» (с. 232), что явно малодоказательно. «Три разговора» — одно из самых головокружительных по взлету фантазии произведений Соловьева. Это не свидетельство «приятия жизни такой, какова она есть» (с. 234), но, быть может, самый страстный порыв к идеалу, попытка художественной борьбы со злом жизни и всякого рода искажением истины.

Автор новой книги о Соловьеве, бесспорно, прав в одном — что «безмятежная» философия Соловьева с ее идеалом утверждения в мире красоты и гармонии была в большой степени порождением относительно спокойной и счастливой исторической эпохи.

Н. ЮРИНА

г. Саранск