Л. М. Видгоф. Москва Мандельштама. Книга-экскурсия

48-страничная брошюра о Петербурге Мандельштама начинается подборкой стихов и иллюстраций. Небольшой очерк также включает стихи и иллюстрации¹, а список адресов О. Мандельштама (не только его квартир) насчитывает 26 основных мест пребывания поэта. Мандельштамовской Москве благодаря экскурсоводу и автору литературоведческих работ Л. Видгофу повезло гораздо больше. Подборке стихов и прозы отведено немало места, подчас они связаны с Москвой косвенно, как стихотворение 1933 года «Ариост» (в основном тексте книги по поводу его строки «Власть отвратительна, как руки брадобрея» говорится о «бесчеловечной власти», естественно, кремлевской, — с. 55), но и авторскому очерку места хватило, дан список 132 московских адресов с аннотациями. Три из четырех приложенных статей представляют собой комментарии к ряду произведений, а одна посвящена «выбору позиции» Мандельштама в начале 30-х годов, когда, например, пастернаковское «»терпкое терпенье смолы» закономерно преобразуется в мандельштамовских стихах в «смолу <…> терпенья» (Мандельштам часто наделяет абстрактные понятия плотью, воспринимает их в чувственно-материальном облике)» (с. 437). О его позиции, конечно, речь идет и собственно в книге «Москва Мандельштама» — скажем, об «Оде» Сталину: «Начиналась эта вещь, видимо, как вымученная, как попытка спастись, переиграть судьбу. Однако рассматривать ее только так было бы, думается, неверно. Мандельштам был несомненно увлечен Сталиным» (с. 206). В заключение он назван героем, но, как подчеркивает автор, без всякого пафоса. «Он мог быть трусливым и — в другое время — сделать то, что почти никто не осмелился бы совершить…» (с. 220).

Внимание Л. Видгофа привлекает звуковая организация (с. 20, 112, 468), но в данном случае наибольший интерес представляет москвоведческий аспект исследования как таковой. От изучения творчества он отнюдь не уводит, Мандельштам предстает в качестве наиболее органичного городского поэта: «Пастернак — «природен» <…> Цветаева — «стихийна» и «неотмирна»…», у раннего Заболоцкого отмечена нарочитость, Маяковский, «выросший в грузинском захолустье», только и мог «так восторженно «заболеть» городской экзотикой» (с. 14)². Л. Видгоф рассказывает в основном не об архитектуре домов, а о живших в них людях, близких и знакомых Мандельштама, в частности о соседях его брата Александра Беккерманах, один из которых попал в стихотворение «Жил Александр Герцович…» как музыкант, хотя профессиональным музыкантом был не он, а его брат Григорий. П. Нерлер в предисловии «Читатель, я тебе завидую!» особо выделяет в книге Видгофа «гнезда» 30-х годов, связанные с М. Петровых, Л. Наппельбаум, В. Яхонтовым и Л. Поповой, где ему принадлежит немало серьезных находок и открытий.

Дается информация как о сохранившихся, так и об исчезнувших московских зданиях, например о церкви Благовещения («Нечаянная Радость») в Тайницком саду Кремля, про которую М. Цветаева, показывавшая Москву молодому поэту из Петрограда в 1916 году, писала: «К Нечаянныя Радости в саду / Я гостя чужеземного сведу»; ее храмовую икону сейчас «можно видеть в Ильинской церкви в Обыденских переулках недалеко от Остоженки» (с. 32). Сообщается про дом, в котором с конца 1933 года была последняя квартира Мандельштамов (ул. Фурманова, 3-5; ныне Нащокинский переулок): «Здание было снесено в конце 1970-х, и Москва лишилась дома, где жили многие известные писатели: К. А. Тренев, С. А. Клычков, С. И. Кирсанов, В. Е. Ардов <…>Антал Гидаш, Мате Залка, Ю. М. Нагибин и др. В этом доме жил в квартире № 44 и писал свой «закатный» роман «Мастер и Маргарита» М. А. Булгаков» (с. 184).

В книге есть некоторые погрешности. О статье Мандельштама «Литературная Москва» (1922) Л. Видгоф пишет: «Не случайно, отталкиваясь, очевидно, от названия «Китай-город», он сравнивает Москву с Пекином…» (с. 71). Нет, Пекин и Китай тогда — символ застоя, тихое место, где не происходит актуальных, бурных событий.

«Все большую силу в литературной жизни набирали рапповцы, члены Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП)» (с. 75), — сказано применительно к периоду 1922-1923 годов. С 1923 года существовал ВАПП, а РАПП как таковой — с 1925-го.

Слова «прохожу хоть в железной рубахе…» из стихотворения «Сохрани мою речь…» и «юрода колпак» из стихов на смерть Андрея Белого, по предположению Л. Видгофа, напоминают о пушкинском юродивом, обличителе царя Бориса. «Пушкин, в свою очередь, видимо, опирался на предание о юродивом Иоанне по прозвищу Большой Колпак, подвизавшемся в Москве при царе Феодоре Иоанновиче…» (с. 449). Пушкинистам давно известен прототип юродивого Николки в «Борисе Годунове». Это псковский юродивый Николка Салос, о котором поэт во время работы над трагедией слышал, приезжая в Псков из Михайловского.

О многом можно было бы сказать в книге короче. Но в целом это очень ценный труд.

С. КОРМИЛОВ

1. См.: Школьник Б. А. Мандельштам в Петербурге // «Я вернулся в мой город…» Петербург Мандельштама. Л.: Товарищество «Свеча», 1991.[↩]
2. Здесь, правда, забыта вторая крупнейшая фигура акмеизма. См.: Хренков Дм. Анна Ахматова в Петербурге — Петрограде-Ленинграде. Л.: Лениздат, 1989; Вербловская И. Горькой любовью любимый. Петербург Анны Ахматовой. СПб.: Нева, 2002.[↩]