Попалась недавно на глаза заметка Олега Лекманова «Об одном «блоковском» стихотворении Николая Тихонова«.
Не останавливаясь на самой заметке и проводящихся в ней параллелях между стихотворениями Блока и Тихонова, замечу лишь вскользь: думается, весьма опрометчиво называть великое стихотворение Тихонова «Мы разучились нищим подавать» блоковским, не соотнося рассматриваемые «опорные» образы его с другими тихоновскими стихами 1920-х годов. Речь же пойдет о начале заметки, где сказано: «В мемуарной книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы» приводится развернутая презрительная реплика Николая Гумилева о неком «молодом поэте»:
– <…> меня, – говорит он, усаживаясь в красное сафьяновое кресло, – сейчас атаковал Т.
Т. — молодой поэт, один из многих отпавших от Гумилева учеников, не пожелавших поддаться его «муштре и учебе».
Гумилев хмурится:
– Льстец. Хитрая Лиса Патрикеевна. Стал меня ни с того ни с сего уверять, что я лучше Блока. Я его осадил: «Бросьте! Я ведь знаю, что вы к Блоку на поклон ходили и клялись, что я ему в подметки не гожусь». Ничего такого я не знаю, а, должно быть, правда. Покраснел, смутился, стал что-то бормотать… До чего противно!..»
«В Т., — пишет Лекманов, — без особого труда удается опознать очень популярного в первой половине 1920-х годов среди самых взыскательных ценителей поэзии стихотворца Николая Семеновича Тихонова».
Итак, «без особого труда» О. Лекманов узнает в некоем молодом поэте Т., трущемся вокруг Блока и Гумилева, молодого Николая Тихонова. Подкрепляет свое утверждение исследователь ссылкой на свою же книгу — путеводитель по воспоминаниям Одоевцевой. К ней мы еще вернемся, а пока откроем сами воспоминания. В них говорится сперва о встрече автора с Гумилевым в «мартовский день 1920 года», а затем, всего через несколько страниц, предваряя интересующий нас разговор с упоминанием «молодого поэта Т.», Одоевцева пишет: «В тот весенний вечер Гумилев позвонил мне из Дома литераторов…» Естественно предположить, что речь идет все о той же весне 1920 года.
Отметив это, обратимся теперь к «Устной книге» Н. Тихонова, где поэт вспоминает о первых своих послевоенных буднях в Петрограде:
Только что закончилась гражданская война… Печататься было негде <…> В 1920 году из газет я узнал, что в Петрограде основано отделение Всероссийского союза поэтов, которое принимает в члены Союза и просит желающих присылать в приемную комиссию стихи. В приемную комиссию входили Блок, Гумилев, Лозинский, Кузмин. Секретарем комиссии был Всеволод Рождественский. Я отобрал стихи самых разных направлений и даже две маленькие поэмы <…> Я послал все это в отделение Союза. Но никакого ответа я не получил.
Трудно ручаться за память Одоевцевой, но подтверждением слов Тихонова является документ, сохранившийся в архивах и опубликованный в 1987 году1
Секретарю Петроградского отделения
Всероссийского союза поэтов
ЗАЯВЛЕНИЕ
Желая вступить в члены Всероссийского союза поэтов, посылаю Вам, согласно правилам Союза, 15 своих стихотворений.
Николай Семенович Тихонов
Адрес: Петроград, Гороховая, 11, кв. 20.
Итак, в сентябре 1920 года Тихонов отправил свое заявление, после чего и состоялась первая встреча с Гумилевым. Однако случилось это лишь полгода спустя, при посещении Тихоновым очередного вечера поэзии в знаменитом петроградском Доме искусств.
Однажды, когда мы с Груздевым пришли на такой вечер, он меня спросил, получил ли я ответ из Союза. Я ответил, что не получил. Тогда в перерыве Груздев указал мне на Всеволода Рождественского:
— Спроси его, как твои дела.
<…>
…В следующем перерыве Рождественский сам отыскал меня:
— Мы вас давно разыскиваем. Идемте, вас хочет видеть наш синдик.
Это было в апреле 1921 года. Сегодня мы знаем, что встрече Тихонова и Гумилева предшествовал отзыв последнего о стихах, присланных молодым поэтом: «По-моему, Тихонов готовый поэт с острым видением и глубоким дыханием». Не удивительно, что при встрече у них произошел такой разговор:
Гумилев спросил:
— Вы петроградец?
— Да, я петроградец.
— Вы никуда не должны уезжать из Петрограда, — сказал он.
— Почему?
— Потому что скоро литературный Петроград будет непредставим без вас, как вы без него.
Эти слова показались мне несерьезными, и я рассмеялся и сказал, что меня могут послать куда угодно.
В этом — весь Тихонов. Гусар и красноармеец, прошедший две войны, уже написавший на Первой мировой сильнейший цикл «Жизнь под звездами», а после ряд стихов, вошедших затем в первую легендарную книгу «Орда». Вернемся теперь к Одоевцевой и комментарию Лекманова, который «без особого труда» усмотрел в некоем юном льстеце, идущем «на поклон» то к Блоку, то к Гумилеву, Николая Тихонова. Не нужно никаких дат и документов, чтобы понять, что Тихонов по всему своему облику и характеру никак не может быть описанным Гумилевым (со слов Одоевцевой) «молодым поэтом Т.». Т. — некий неизвестный поэт, который, надо полагать, ходил в учениках Гумилева (еще не «отпав») примерно в то время, когда Тихонов находился на фронтах Гражданской, а то и Первой мировой. Но будь Тихонов в те годы даже в Петрограде, представить его бегающим от Блока к Гумилеву, заискивающим перед последним, чтобы «понравиться», — какой дешевый фарс!
Теперь, однако, мы видим, что все сходится (а точнее, не сходится — у Лекманова) и по датам, и по важнейшим документальным свидетельствам, таким как приведенный выше отзыв Гумилева о Тихонове или сохранившаяся гумилевская надпись на книге «Колчан» (1921): «Дорогому Николаю Семеновичу / Тихонову / отличному поэту / Н. Гумилев».
Это Лисе-то Патрикеевне, «одному из многих отпавших учеников», к которому относилась «развернутая презрительная реплика», Гумилев посвящает восхищенный отзыв и надписывает книгу? Сам факт этой надписи был на памяти у многих близких Гумилеву поэтов: «Гумилев, незадолго до смерти, подарил ему (Тихонову — К. Ш.) одну из своих книг с надписью исключительно лестной», — вспоминал Г. Адамович, знавший цену такой гумилевской надписи.
Кажется, все ясно. В уже упомянутой книге Лекманова единственным косвенным подтверждением гипотезы о Тихонове служат цитаты из писем Г. Иванова поэту и литературоведу В. Маркову, где он неприязненно отзывается о Тихонове, в частности называя его (а заодно и Заболоцкого)… учеником Одоевцевой, что якобы признавал сам поэт. Марков, незадолго до того составивший блистательную антологию «Приглушенные голоса. Поэзия за железным занавесом» (1952), куда были включены объемные подборки обоих «учеников», как можно видеть по ответным письмам Иванова, конечно, нисколько не соглашался с такого рода предвзятыми оценками.
При этом вызывают большие сомнения и другие слова Иванова в цитируемом Лекмановым письме, где, к примеру, сказано о Тихонове 1920-х, «которого я, своей властью, только что принял в союз поэтов». Какой «властью» должен был принимать Иванов Тихонова, когда на заявление последнего горячо откликнулись председатель Союза Гумилев и М. Лозинский?
Впрочем, сам Иванов предупредил наши сегодняшние сомнения, заранее отмахнувшись от посторонних «толкований» в другом письме тому же Маркову: «…Писем моих, впредь, не читайте «посторонним лицам». Я ведь пишу, как близкому человеку, Вам лично — мало ли что я еще могу написать…»
Между тем Лекманов, комментируя слова Гумилева, ссылается исключительно на Иванова, на брошенную им мимоходом небрежную реплику о Тихонове, — совершенно не считаясь с мнением о нем самого Гумилева!
Возникает вопрос: для чего понадобилось Лекманову возводить эту шитую белыми нитками напраслину на Николая Тихонова? Зачем эти скороспелые и нелепые выводы, сделанные явно «без особого труда», словно бы наугад? Уж не потому ли, что уважаемому исследователю, известному филологу, неизвестны другие поэты того времени с фамилией на Т.?
Увы, дело обстоит куда сложней, и здесь опять приходится говорить о застарелой нашей литидеологии, по законам которой Тихонова для начала «без особого труда» заключили, как в клетку, в стереотип об ученичестве у Гумилева (хорошо еще, что не у Одоевцевой!), представив это как аксиому. Лично мне неизвестен ни один разбор первых книг Тихонова в контексте гумилевского влияния на автора «Орды» и «Браги»; остается довольствоваться лишь самыми поверхностными параллелями, как то: мужественность, установка на героику, «балладность» и порой мерцающее ритмическое сходство. Характерно, что единственное полноценное исследование (на которое ссылается и Лекманов), предпринятое в попытке сопоставить пути двух поэтов, привело автора, В. Шошина, к выводам, которые никак не устраивают Лекманова и других наших литидеологов: «Интересные наблюдения и приводимые ценные сведения подчинены ложной, как кажется, задаче — во что бы то ни стало представить Тихонова поэтом того же, если не более крупного масштаба, что и Гумилев» (Лекманов). Легче всего объявить расходящееся с твоим мнение «ложной задачей». Почему бы кому-либо из тех, кто желает «во что бы то ни стало» принизить значение Тихонова общим местом о влиянии на него Гумилева и др., не написать самому полноценное исследование, не подчиненное «ложной задаче»? Было бы о чем поговорить и с чем поспорить по существу. Но нет, все ведь и так дается «без особого труда», особенно ярлыки и домыслы (подчиненные, очевидно, задаче «истинной»).
Ошибка же Лекманова — не просто ошибка, это, если хотите, оговорка по Фрейду: сквозь брешь такого промаха можно разглядеть не одну только профессиональную недобросовестность. Да, именно таким Тихонова и хотят представить читателю, много лет создавая ушедшему поэту своего рода антимиф. Удобно протянуть нить от послушного седовласого чиновника до пресмыкающегося перед знаменитостями молодого поэта, легко решив судьбу его наследия в пользу влияния Гумилева и Киплинга, без малейшего желания осмыслить и прочесть самого Николая Тихонова.
Лекманов, отметим, не давая себе труда ни разобраться в биографии Тихонова, ни прочесть как следует его стихи, называет автора «Орды» и «Браги» стихотворцем. Николай Гумилев, прочитав в рукописи несколько тихоновских стихотворений, без колебаний назвал его поэтом. Хочется надеяться, что сегодняшний читатель не даст снова ввести себя в заблуждение и, отметя́ наконец всякого рода домыслы и идеологическую возню, решительно встанет здесь на сторону Гумилева — на сторону Тихонова — на сторону поэзии.
- См. День поэзии. Альманах. Л.: Советский писатель, 1987. С. 183.[↩]