Есть такая старинная традиция: ругать крупные литературные премии.
Особенно шорт-листы и выбор победителей.
Пока был один «Русский Букер», дружно ругали «Русский Букер». Потом возникли «Национальный бестселлер», «Ясная Поляна», «Большая книга» и «НОС», и обстрел стал вестись по всему крупно-премиальному квинтету. Хотя «Букеру» доставалось больше —
и в силу авторитетности, и частой неожиданности выбора.
Но «Букер» уже пять лет как закрылся.
И мальчиком, точнее, девочкой для битья стала «Большая книга». Оставив в этом смысле позади и «Ясную поляну» с «НОСом», и даже намеренно-провокативный «Нацбест»; тем более что в прошлом году все обсуждали не его шорт-лист, а возможное закрытие самой премии (впервые не было объявления победителя).
А «Большой книге» досталось как раз за выбор победителей.
Напомню, все три призовых места получили книги нон-фикшн. «Подлинная история Анны Карениной» Павла Басинского, «Имя Розанова» Алексея Варламова и «Парижские мальчики в сталинской Москве» Сергея Белякова.
«Образчики эскейпизма, где драма исторического момента не ночевала». «Все темы в безопасном абсолютно неактуальном прошлом». «…Удивлюсь — первые три места???» «Думаю, здесь нет умысла или политики. Просто какая-то вечная нечеткость ума».
Можно набрать еще с десяток подобных цитат. И это не просто сетевой шум, авторы комментариев — известные в литературном мире люди.
У меня, признаюсь, раздражения или удивления книги-победители не вызвали, скорее, напротив. Вообще, весь короткий список. Книги, конечно, очень разные. И по стилю: от виртуозной образности Мамедова и постмодернистских игр Синицкой — до минималистической скорописи Данилова. И по жанру: «документальный роман» Белякова, «неисторический роман» Ермакова, «роман с дневником» Матвеевой (это все подзаголовки)…
Но есть одна линия, которая их объединяет. Почти все они — о литературе.
С тройкой победителей это наиболее очевидно. Книга Басинского — популярный путеводитель по толстовскому роману. «Имя Розанова» — солидный ЖЗЛ о выдающемся писателе. «Парижские мальчики…» — тоже, в основном, о литературе, писательских детях, писателях и филологах.
Но и остальные книги, не нон-фикшн, о том же. Почти все.
Главный герой «Саша, привет» Данилова — литературовед. Главный герой «Парохода Бабелон» Мамедова — писатель, пишет роман. Один из главных героев «Stabat Mater» Козлова — переводчик. Героиня «Каждые сто лет» Матвеевой — тоже переводчица…
Только в трех книгах (из тринадцати) нет на главных ролях ни литераторов, ни филологов.
Впрочем, Фатима из «Эшелона на Самарканд» Яхиной «в университете посещала курс древнегреческого». Но, как сразу уточняется, «факультативно и всего один год». Она ихтиолог. А то бы получили еще одну филологиню или писательницу.
Нет, в том, что герои большинства романов, вошедших в шорт-лист, если не писатели, то люди близких к писательству профессий, никакой беды нет. Но тенденция прослеживается.
Разнообразие тем в литературе напрямую связано с разнообразием ее читателей. В том числе — социальным и профессиональным.
Скажем, главный герой-недворянин — купец, мещанин, семинарист… — массово возник в серьезной русской литературе в середине позапрошлого века. Когда читать ее, кроме дворян, начинают купцы, мещане, семинаристы.
И обратно: снижается социальное и профессиональное разнообразие читателей — сужается и тематическое разнообразие литературы.
Как это и происходит сегодня.
Уходят старшие поколения читателей, среди которых были и инженеры, и врачи, и экономисты. Среди новых поколений, насколько можно судить, в основном только гуманитарии. И тематическая делянка литературы сужается до самой себя. И пары-тройки смежных профессий, вроде филологии или истории.
Писателю так ведь тоже проще. Особенно если он не обладает никаким иным профессиональным опытом, кроме гуманитарно-писательского. Не был врачом, как Аксенов; не работал в селе, как Айтматов; не воевал, как Быков; не вкалывал в шарашке, как Солженицын.
Но есть и обратная зависимость. Для того чтобы серьезную прозу читали не только литераторы и филологи, она и должна быть не только о литераторах и историках.
Осип Брик (в передаче Лидии Гинзбург) «рассказывал о своей работе по руководству литкружком рабкоров. Там были способные люди, но, к своему ужасу, он обнаружил, что почти все предоставляемые ему рассказы написаны на темы «из быта рабкоров». Брик долго объяснял, что смысл рабкорства как раз заключается в освещении быта тех социальных слоев, к которым рабкоры имеют доступ, и т. д. Ничто не помогало: рабкорам интересно писать из своей жизни».
Сегодня, похоже, мы все незаметно превращаемся в этих рабкоров. Писать о своей социальной и профессиональной делянке интереснее и — еще раз повторю — проще.
Не скажу, что прозаики, вошедшие в большекнижный шорт-лист, пытались упростить себе задачу. Большинство текстов устроены достаточно сложно и интересно, и стилистически, и композиционно. И все же.
Нет, я не призываю, как в советское время, писать о рабочих, крестьянах или военных… Хотя почему бы о них не написать? Особенно о военных — думаю, в ближайшее время появится и о них. И вообще профессиональная палитра современного руслита станет богаче. Слишком разные социальные пласты пришли в последний год в движение.
Прошлогодний шорт-лист «Большой книги» — это пока долгое эхо прежних лет. Шлейф прежнего периода, завершившегося в феврале прошлого года. Пока даже малая проза еще не успела откликнуться на все эти события, не говоря уже о крупной. Плюс у премии тоже свой цикл.
Так что шорт-лист, отражающий «драму исторического момента», мы получим… даже, возможно, не в этом, а в следующем году. Если, конечно, литературный процесс не начнет подмораживать. И сами прозаики попытаются немного выйти из той тематической резервации, в которой сами себя поселили.