Жизнь Э.-Т.-А. Гофмана

«E. T. A. Hoffmann. Leben und Werk in Briefen, Selbstzeugnissen und Zeitdokumenten», Herausgegeben von Klaus Günzel, Verlag der Nation, Berlin, 1976, 564 SS.

В минувшем году исполнилось двести лет со дня рождения великого немецкого писателя-романтика Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Дата эта отмечалась во многих странах не только научными сессиями, но и выходом новых книжных и нотных изданий, потоком журнальных и газетных статей. Если нередко юбилеи получают отражение в печати после связанных с ними дат, то мировая гофманиана начала интенсивно пополняться уже за десять-двенадцать лет до знаменательной даты.Так, в 1971 году завершилась публикация снабженных обширным научным аппаратом дневников Гофмана¹, впервые увидевших свет благодаря Гансу фон Мюллеру в 1915 году. Были исполнены и изданы также некоторые вновь найденные музыкальные произведения Гофмана, в том числе клавирная соната, атрибуцию которой автору этих строк удалось установить в 1954 году с помощью экземпляров, сохранившихся в Ягеллонской библиотеке в Кракове и Национальной библиотеке в Варшаве.

В нашей стране литературные произведения «великого сказочника» давно уже завоевали признание, о чем говорили все докладчики, выступавшие на юбилейной сессии, организованной Научным советом по истории мировой культуры АН СССР и ИМЛИ в марте юбилейного года².

Непосредственно перед 200-летием советские исследователи опубликовали ряд работ о Гофмане; вышли новые издания его произведений. Так, в 1972 году впервые на русском языке появились дневники Гофмана³. Изучению оценки творчества Гофмана русскими критиками XIX века посвящены работы А. Ботниковой. Проза немецкого романтика стала темой статей Д. Чавчанидзе.

Особенный интерес к творчеству Гофмана давно уже проявился не только в нашей стране, но и в Италии, и во Франции⁴. В настоящее время справедливо было бы говорить и о стремительном росте польской гофманианы. Накануне юбилея появились, например, такие серьезные работы, как исследование варшавского историка Яна Косима о роли Гофмана в развитии музыкальной культуры польской столицы⁵. Цикл статей о Гофмане помещен в журнале Плоцкого научного общества («Notatki Pfockie»), Жизни Гофмана в Варшаве посвятил блестящее эссе Юльюш Виктор Гомулицкий⁶.

Нет надобности перечислять сотни публикаций, посвященных Гофману в предъюбилейные годы. Нельзя, однако, пройти мимо такого весьма красноречивого факта, как стремительный рост тиражей его произведений. Например, болгарское «Издательство Отечественного фронта» в Софии выпустило «Житейские воззрения кота Мурра» в переводе Сашо Далова тиражом 35100 экземпляров! Библиографические обозрения (включая новые находки рукописей) систематически публикуются в тетрадях «Сообщений Общества Э.-Т.-А. Гофмана» в Бамберге.

Но как бы ни были интересны вводимые в научный обиход биографические факты и считавшиеся утерянными произведения Гофмана, все же первостепенную важность представляет основанный на ленинском понимании истории культуры пересмотр оценки как его вклада в мировую художественную культуру, так и его мировоззрения. Прекрасный пример такого подхода к наследию немецкого романтика – книга «Жизнь и творчество в письмах, собственных высказываниях и современных документах». Этот том, наряду с библиофильским изданием «Мадемуазель де Скюдери» ⁷ (напомним, что эта новелла легла в основу оперы Хиндемита «Кардильяк», вновь возвращающейся на оперные сцены, о чем свидетельствуют недавние премьеры в Братиславе и Дрездене) и бамбергскими тетрадями, по справедливости можно отнести к числу важнейших изданий, выпущенных в юбилейном году на родине Гофмана.

Составитель тома, профессор Клаус Гюнцель, свободно ориентируясь и в творчестве Гофмана, и во всех дошедших до нас биографических материалах, проделал громадную работу, поставив себе целью как можно полнее и убедительнее раскрыть облик мастера, освободив его от искажений, накопившихся на протяжении полутораста лет, отделяющих нас от смерти Гофмана. Решению этой сложной задачи значительно способствовала удачная композиция книги, в которую вошли отрывки из переписки Гофмана с друзьями, его дневников, воспоминаний о нем и других документов.

Клаус Гюнцель, который, кстати сказать, является и автором многих страниц этого объемистого труда, восстанавливает в книге истинные факты биографии Гофмана. Он пишет, например, о польских и венгерских предках писателя, о которых ведомство Геббельса запрещало даже упоминать. К. Гюнцель категорически отвергает распространенную версию о «дилетантизме» Гофмана в различных областях искусства. «Кантору и соборному органисту Христиану Подбельскому обязан он был знанием теории музыки и совершенным (perfekte!) владением искусством игры на клавире», – читаем мы в книге; здесь же говорится о кенигсбергском художнике и графике Иоганне Готлибе Земане, под руководством которого Гофман овладел профессиональными навыками в области изобразительного искусства. И наконец, профессор Гюнцель называет имя ректора городской школы Стефана Банковского, «выдающегося педагога и отечески-заботливого друга, который, вероятно, был первым, постигшим ярко выраженную индивидуальность своего ученика».

Эта индивидуальность последовательно раскрывается в тщательно документированной книге. Не будет преувеличением сказать, что это, видимо, первая работа такого масштаба, в которой Гофман-писатель не заслонил Гофмана – музыканта и художника. Исследуя жизнь и творчество Гофмана, привлекая обширные выдержки из документов, касающихся судьбы его музыкальных и театральных произведений, и воспроизводя его многочисленные рисунки, мастерски выполненные эскизы театральных декораций, зарисовки и карикатуры, составитель вплотную подходит к сложной проблеме романтического синтеза искусств.

Полемизируя с литературоведами и психоаналитиками, пытавшимися рассматривать Гофмана как предтечу межвоенного экспрессионизма, и справедливо указывая, что реакционные измышления о Гофмане достигли кульминации при фашизме, жертвой которого пал «автор первой научной биографии о Гофмане» Георг Эллингер, К. Гюнцель присоединяется к марксистским исследователям, в частности к тезису Альфреда Куреллы, считавшего, что благодаря творчеству автора «Кота Мурра»»во дворце поздней романтики зародился немецкий реализм».

Новая книга о Гофмане отличается тем, что в ней, помимо творческой эволюции мастера, прослеживается развитие его прогрессивных взглядов, на социальную структуру, общества, история с карикатурами, которые Гофман, усердно рисовал в Познани на хозяйничавших в этом древнем польском городе прусских чиновников и…офицеров, рассматривается не как эпизод, завершившийся ссылкой молодого асессора в Плоцк, а как, закономерное проявление обличительных тенденций, характеризующих воззрения и литературное творчество великого романтика. Главы книги посвящены сменявшим друг друга этапам жизни Гофмана, принесшей ему не только радость творческого труда, мировую известность и славу, но тяжелые испытания и крушение надежд – прежде всего, надежды вырваться из ненавистного ему механизма прусской бюрократии и судопроизводства. От главы к главе все яснее и яснее вырисовывается облик Гофмана, считавшего себя не чиновником, а художником по призванию. Особенно знаменательно признание, содержащееся в письме, посланном незадолго до отъезда из Плоцка «единственному другу» Теодору Готлибу Гиппелю, которому Гофман сообщает о новом творческом замысле, возникающем у него, и добавляет, что не знает, чем будет этот «Kunstprodukt» – «книгой, оперой или картиной…».

В Плоцке Гофман отчаянно борется за свое право быть художником: он пишет большую фантазию и сонату (едва, ли она была первой) для фортепьяно, мессу, нотные наброски чередуются в его дневнике с саркастическими зарисовками, – например, «краснолицего, откормленного шпика, фельдкурата ван Шевена». Мятежный юстиции советник, переезжает из Плоцка в Варшаву, оккупированную тогда Пруссией. Поток карикатур не прекращается. Составитель тома цитирует письмо, посланное Гофманом Гиппелю вскоре после приезда в польскую столицу и знакомства с прусским комендантом («президентом») Варшавы, который «поднимает нос на одну восьмую дюйма выше горизонта и носит три ордена».

В отличие от многих других биографов Гофмана, не придающих должного значения этому периоду жизни писателя, Клаус Гюнцель не только подробно пишет об этих годах в разделе «Счастливые варшавские дни», но и указывает, какую громадную роль сыграл Гофман в развитии польско-немецких культурных связей, вопреки шовинистической политике прусских оккупантов. Здесь говорится и о «великом театральном деятеле Войцехе Богуславском, который превратил свою сцену в общепольский форум национального самосознания», и о постановке Богуславским гофмановского зингшпиля «Веселые музыканты», о создании другого зингшпиля – «Непрошеные гости, или Каноник из Милана», об исполнении в Варшаве единственной симфонии и камерных сочинений, о сближении с Юзефом Эльснером, «гениальным основоположником новой польской национальной музыки и учителем Шопена», о музыкально-общественной и исполнительской деятельности Гофмана, впервые познакомившего варшавян с симфониями Бетховена. Читая страницы, посвященные этим счастливым годам, начинаешь понимать запись Гофмана: «Великая катастрофа!!» – сделанную им после появления наполеоновских войск в Варшаве. И хотя французский генерал-интендант Дарю разрешил прусскому советнику юстиции остаться в занятом Мальтийском дворце, у Гофмана не стало никаких заработков, кроме скупого гонорара за пение в хоре одного из костелов. Свою верную подругу жизни польку Михалину Тшциньскую он отослал с дочуркой в Познань, а сам вынужден был уехать в Берлин.

Составитель показывает отчаянные попытки Гофмана отказаться от службы в прусском судебном ведомстве и жить только творческим трудом, но ни театры, ни музыкальные издательства не откликаются на его предложения. Единственным крупным сочинением, опубликованным при жизни Гофмана, остается его соната для клавира, включенная Эльснером в один из выпусков издававшейся им музыкальной антологии.

Серьезный перелом в жизни Гофмана произошел после переезда его с женой в сентябре 1808 года в город Бамберг, где он и пробыл до весны 1813 года. Это пятилетие ознаменовалось созданием нескольких опер (из них только одна – «Дирна» – была поставлена в Бамберге) и приобретением такого высокого уровня композиторской техники, который позволил ему создать оперу «Ундина», снискавшую славу первой немецкой романтической оперы. Рассказ об этом времени изобилует интереснейшими материалами, такими, как воспоминания Амелии Годин (дочери врача, лечившего Гофмана – «этого своеобразнейшего пациента»), Карла Фридриха Кунца, описавшего свои встречи с Гофманом и его женой. Именно в Бамберге состоялся блистательный дебют Гофмана как писателя и музыкального критика. Здесь он, не прекращая работы в театре, закончил новеллу «Кавалер Глюк», опубликованную в лейпцигской «Всеобщей музыкальной газете», для которой написал и множество статей, дающих полное право назвать его первым музыкальным критиком-профессионалом, продолжателем традиций которого стал Шуман.

Мемуарные материалы, сведения о напряженной работе над «Фантазиями в манере Калло», о замысле «Ундины» перемежаются с краткими записями в дневнике: «крайняя нужда в деньгах», «нет денег», «из-за крайней нужды продал старый сюртук, чтобы пожрать что-нибудь». Как это похоже на ту нужду, которую не раз испытывали Моцарт и Шуберт! Нужда заставила в конце концов Гофмана, потерявшего место дирижера лейпцигского театра, вернуться осенью 1814 года в прусское министерство юстиции в качестве советника. Но до этого он написал уже множество рассказов, собранных в трех томах «Фантазий в манере Калло», пережил увлечение юной Юлией Марк и создал неразрывно Связанный с ней, изображенный в «Житейских воззрениях кота Мурра» образ капельмейстера Крейслера.

Повествование о великих битвах наполеоновской эпопеи перемежается в книге с острыми карикатурами на светских и духовных владык. Центральные главы ее посвящены расцвету творчества Гофмана как композитора и писателя. К 1816 году относится появление «Щелкунчика», так пленившего Чайковского, и премьера «Ундины». В 1818- 1819 годах Гофман создает «Мадемуазель де Скюдери» и работает над «Серапионовыми братьями», четвертый том которых вышел из печати весной 1821 года. Гюнцель продолжает далее рассказ о созревании пленительного лирического таланта Гофмана, о все более проявляющейся в его творчестве страшной обличительной силе. Несомненной заслугой составителя тома нужно считать аргументированность повествования, с наглядностью свидетельствующего, что ненависть к социальной несправедливости; зародившаяся в юном студенте Кенигсбергского университета, все более и более разгоралась в благородном сердце государственного советника юстиции.

В качестве юриста Гофману удалось спасти или смягчить участь многих арестованных во время разгула реакции и полицейских репрессий в Пруссии, осуществлявшихся под предлогом «борьбы с демагогами». Долгих усилий стоила ему борьба за освобождение д-ра Фридриха Людвига Яна, которому было предъявлено обвинение в «оскорблении величества» за то, что он в частном разговоре назвал императора Александра I негодяем. Гофман написал целый трактат, разъясняя неправомерность такого обвинения в связи с оскорблением чужого монарха.

Читая приведенные в книге полицейские документы, королевские «рескрипты» и рапорты Гофмана, не перестаешь удивляться, как он в атмосфере дикого бесправия написал такие произведения, как «Житейские воззрения кота Мурра» и «Повелитель блох». Создание этих шедевров вызывает прежде всего глубокое уважение к гражданскому мужеству Гофмана, который, хорошо зная атмосферу, созданную в стране королем и его ищейками, с такой страшной обличительной силой показал ничтожество князьков феодально раздробленной Германии и подлость прусской тирании. Двор «владетельного», а в действительности ничтожного князя Иринея в «Житейских воззрениях кота Мурра» обрисован редкими сатирическими штрихами, которым противостоит романтически-возвышенное повествование о любви Крейслера к Юлии. Прусская цензура не препятствовала изданию «Мурра», видимо, только потому, что «королевские дела» в романе не затрагивались. Гром грянул потом, когда в начале 1822 года рукопись и оттиски уже набранного текста «Повелителя блох» были конфискованы⁸. На протяжении нескольких месяцев писатель находился под следствием. «Делу Гофмана» почти полностью посвящен один из так и названных разделов книги. В нем опубликованы письма разъяренных чиновников, увидавших в образе тайного советника Кнаррпанти, находившего думание «опасным занятием», сатиру на самих себя, на полицейские и цензурные порядки, господствовавшие тогда в Прусском королевстве, «освобожденном от наполеоновского ига».

Врач, лечивший Гофмана, доктор медицины Генрих Мейер, официально засвидетельствовал 8 февраля, что писатель находится в таком состоянии, «когда малейшее волнение может быть для него опасным». 22 февраля Гофман, «лежа в постели и будучи очень бледным», все же подвергся официальному допросу. Дни его уже были сочтены. Он успел еще продиктовать удивительный рассказ «Угловое окно» («прекраснейший из всех, написанных на немецком языке», – как выразился Эгон Эрвин Киш), в котором он прощался с жизнью. Полиневрит прогрессировал, и 25 июня писатель скончался.

Нотные рукописи Гофмана, переданные его вдовой в королевскую библиотеку, много десятилетий пролежали там в полном, забвении. Лишь к 200-летию со дня рождения Эрнста Теодора Амадея Гофмана начали выходить в свет первые тома собрания его музыкальных произведений, позволяющие, так же, как и прекрасная книга, опубликованная в ГДР к этой дате, составить более полное представление о его разностороннем даровании.

1. E. T. A.Hoffmann, Tagebücher. Nach der Ausgabe Hans v. Müllers mit Erläuterung von Friedrich Schnapp, Winkler-Verlag, München, 1971.[↩]
2. См. отчет о сессии в «Вопросах литературы», 1976, N 8.[↩]
3. Перевод дневников, статья и комментарии О. Логиновой; вместе с «Житейскими воззрениями кота Мурра» в новом переводе А. Голембы, музыкальными новеллами и «Крейслерианой» вошли в гофмановский том серии «Литературные памятники», выпускаемой «Наукой».[↩]
4. См., напр.: Vincenzo Gibelli, E. T. A. Hoffmann. Fortuna di un poeta tedesco in terra di Russie, Milano, 1964; Elizabeth Teichmann, La fortune d’Hoffmann en France, Genève – Paris, 1971.[↩]
5. Jan Kosim, Ernst Theodor Amadeus Hoffmann i Towarzystwo Muzyczne w Warszawie, – «Szkice о kulturze muzycznej XIX w.», Warszawa, 1973.[↩]
6. Juliusz W. Gоmulicki, E. T. A. Hoffmann w Warszawie, в кн.: «E. T. A. Hoffmann, List z Warszawy», Warszawa, 1973.[↩]
7. E. T. A. Hoffmann, Das Fräulein von Scuderi. Historische Erzählung. Mit einem Nachwort von Hans Marquardt und 22 Tuschzeichnungen von Josef He-genbarth, Verlag der Nation, Berlin, 1976.[↩]
8. Освобожденный от грубых цензурных искажений текст «Повелителя блох» был впервые опубликован лишь в 1808 году.[↩]