Зарубежные литературы в «Краткой Литературной Энциклопедии»
«Краткая Литературная Энциклопедия», т. I. Аарне – Гаврилов. М. 1962. 1088 ст.
Первый том новой Литературной энциклопедии уже вызвал отклики в нашей печати; состоялось обсуждение тома в Союзе писателей совместно с Институтом мировой литературы. Высказаны были разные взгляды1.
Однако заслуживает специального рассмотрения вопрос о том, как отражен в первом томе КЛЭ всемирный историко-литературный процесс, насколько полна и верна панорама зарубежных литератур.
Перед редакцией стояла нелегкая задача – охватить все богатство мировой литературы, найти правильное соотношение между отдельными явлениями и дать им научную оценку.
В целом эта задача решена успешно. Энциклопедия отражает сегодняшний день нашей науки, можно сказать, что она подводит итог тем процессам, которые развивались в советской науке после XX съезда КПСС.
Разумеется, изданию энциклопедии предшествовала успешная критическая работа по пересмотру многих догматических представлений во всех областях литературы.
В исследовании зарубежных литератур за последние годы сделано немало. Вспомним, что всего десять лет тому назад книги зарубежных писателей почти не издавались, писали о них скупо, грубовато, неинтересно. О многом просто ничего не знали не только читатели, но и литературоведы.
Поэтому в изучении зарубежных литератур ныне особенно ощутим стремительный подъем. И вместе с тем именно здесь оказалось больше всего целины – огромные области неисследованного.
Коллектив Литературной энциклопедии во многих случаях был поставлен перед трудной, хотя и почетной задачей – проложить первые борозды по этой целине.
Можно назвать ряд имен писателей, в особенности современных, с которыми советский читатель знакомится впервые. Примечательны в этом плане, например, заметки об австрийских писателях.
И даже в тех случаях, когда энциклопедия опирается на достигнутое, решается не менее трудная задача – обобщения большого и часто весьма разного по своим достоинствам материала.
Несомненный интерес представляют в этом плане обзорные статьи.
Сейчас даже странно убедиться, что в старом издании Литературной энциклопедии, в ее I – II томах (1929 – 1930), не было обзорных статей по таким литературам, как австралийская, алжирская, ангольская, баскская; не было даже аргентинской, бразильской, бирманской литератур! После слова «австрийская» была сделана отсылка на немецкую литературу.
Ныне в культурный обиход советского человека вошли литературные явления Азии и Африки. Если взять только народы Индонезии, то они в первом томе КЛЭ представлены четырьмя обзорами: аческая, балийская, батакская, бугийская. Содержательные статьи по аргентинской и бразильской литературам убедительно свидетельствуют, как много сделано за эти годы по освоению художественных богатств Латинской Америки.
Сделано много. Но в энциклопедическом томе, как в зеркале, отражено и то, что не сделано. Прежде всего бросается в глаза научная неравноценность материалов, связанных с Востоком.
Попробуйте составить себе представление о тамильской поэтессе VIII века Андаль или о персидском поэте XV века К. Биное. Энциклопедия ограничивается био-библиографической справкой, ни в чем не обнаруживающей нашу советскую точку зрения. Допустим, что об этих поэтах сама история не сохранила ничего вразумительного. Но вот в других случаях делается попытка дать характеристику. Однако эта попытка нас не убеждает. Об индийском поэте XI века Билхана сообщаются не только биографические факты (жил при дворе некоего царя и создал поэму и лирические сборники), но и то, что он «принадлежал к видарбхийской школе древнеиндийской поэзии», а также о его поэтическом языке, который «в основном был безыскусствен и ясен».
Но даже весьма грамотный читатель не знает, что это за видарбхийская школа и в чем ее особенности (кстати, и в КЛЭ такой статьи нет). Что же касается оценки языка, то она поражает полной неопределенностью стандартной формулы.
Авторы не всегда могут объяснить эти литературоведческие туманности скупой нормой отведенного им количества знаков. Ват заметка более пространная – об индийском писателе XIX века Бошу Раджнарайон. Перечислены факты биографии, поименованы организации, в которых писатель участвовал, названы основные книги. Сказано, в частности, в какие сборники вошли «многочисленные выступления и статьи Б. Р. о литературе, языке, религии, просвещении». Но что именно писал Б. Р. о литературе, какие его общественные и эстетические позиции – об этом из статьи узнать невозможно.
Когда перечитываешь множество заметок об арабских, персидских, индийских писателях-классиках, создается впечатление, что дело не просто в просчетах со стороны редколлегии, допустившей такие безоценочные заметки. По-видимому, в ответе за это и наша арабистика, иранистика, индология. Не случайна и другая особенность – о современных восточных авторах КЛЭ пишет более четко и вразумительно, ибо изучение современной литературы Азии и Ближнего Востока стоит на несколько более высоком уровне, чем изучение многовековой истории ряда древнейших культур мира.
Особо следует остановиться на нечеткости литературоведческой терминологии в применении к восточным литературам. Так, об индийском писателе М. А. Бедиле, писавшем на персидском языке, мы узнаем, что он создал философско-дидактическое сочинение «Познание» (1711 – 1712), в которое включена романтическая поэма «Комде и Модан». Естественно, возникает вопрос, в каком смысле употребляется термин «романтический» в применении к произведению начала XVIII века.
Материалы первого тома КЛЭ, на наш взгляд, убедительно призывают к расширению фронта изучения литератур Азии и Африки, и в особенности к углублению исследовательской мысли в этой области.
Статьи и заметки о литературах Европы и Америки в целом, как уже было сказано выше, отражают уровень, достигнутый нашей наукой, и в ряде случаев показывают пример борьбы против остатков догматизма и вульгаризации. Это относится прежде всего к таким сложным писателям, как Аполлинер, Бодлер, Верлен. Можно назвать и некоторые другие статьи и заметки, авторам которых удалось кратко и вместе с тем конкретно и убедительно передать основные черты творчества писателей – Мартина Андерсена-Нексе и Б. Брехта, О. Барбье и Байрона, или менее известных: венесуэльца Андреса Бельо, француза Барбе д’Оревильи и ряда других.
Однако при всех этих бесспорных успехах, есть существенные просчеты и в истолковании западных литератур.
Пристальное внимание редакции к национальному своеобразию литератур заслуживает поддержки. Поэтому вызывает большой интерес обстоятельная статья «Австрийская литература», напечатанная в первом томе. Если учесть, что наша литературная наука и критика занималась собственно австрийской литературой мало, эпизодически, фрагментарно, легко представить трудности, стоявшие перед автором обобщающей обзорной статьи.
Наше главное возражение относится к хронологическим граням статьи. Автор и редакция не посчитались с важнейшим историческим фактом – временем образования нации.
Статья начинается с категорического утверждения: «Австр. лит-ра возникла в XI – XII вв.». Что это означает практически? Если сторонники реакционной идеи аншлюса присоединяли австрийскую литературу к немецкой, то автор статьи совершает нечто обратное: немецкую включает в австрийскую. Так, в статье рассматриваются и Вальтер фон дер Фогельвейде и Вернер-Садовник; хотя и не так категорично («на территории будущей Австрии»), сюда же включаются и «Песнь о Нибелунгах» и «Гудрун». Между тем изложение австрийской литературы следовало начать никак не раньше XVIII века. В сущности же, очень правильно подмечено, что только с выступления Ф. Грильпарцера «австр. романтизм приобретает национально-самобытный характер».
Но вот обзорная статья, в которой сказываются недостатки иного рода. Это – пространная (по размеру даже несколько нарушающая принятые в томе пропорции) работа «Венгерская литература». В статье есть свои достоинства. Она энциклопедически насыщена фактами, авторы ее оперируют обширным историко-литературным материалом. Но часто дает о себе знать упрощенно-социологический подход к явлениям литературы. Литературная борьба всегда должна рассматриваться в связи с общественной борьбой. Но здесь она в ряде случаев слишком прямолинейно с ней отождествляется. «Кёльчеи считал, что великая нац. литература может быть создана лишь на основе нар. традиции. Однако он не смог порвать все нити, связывающие его с дворянством, отсюда – пессимистич. окраска даже его патриотич. поэзии. Кёльчеи жил в провинции, другие писатели порвали с дворянским образом жизни и работали в городах» (стр. 900). Или несколько ниже мы читаем: «В соответствии с интересами дворянской публики популярными были историч., гл. обр. политич. комедии на актуальные темы». Естественно, встает вопрос, какие же это интересы дворянской публики выражались в политических комедиях, да еще на актуальные темы?
Разумеется, сама краткость изложения создает трудности. Но ведь авторам обзорных статей по английской или по бразильской литературам та же краткость не помешала показать историю художественных исканий каждого нового поколения писателей.
В беглом перечне имен и названий, конечно, нелегко охарактеризовать сложные и противоречивые явления. Например, в упомянутой выше статье «Австрийская литература» названы Кафка и Музиль (стр. 69). Оставим в стороне не очень ясный вопрос об австрийской принадлежности Кафки. Каждому из двух писателей уделено по одной фразе: «Крайним пессимизмом отмечены романы Ф. Кафки «Процесс» (изд. 1925), «Замок» (изд. 1926), писателя, оказавшего значит, влияние на декадентскую литературу Австрии и др. стран». «Р. Музиль (1880 – 1942) создает антибурж. роман «Человек без качеств» (кн. 1 – 2, 1930 – 33; не-оконч.), рисующий упадок австро-венг. монархии».
При сопоставлении этих формулировок бросается в глаза, что Кафка дан только негативно, а Музиль только позитивно. Между тем оба писателя весьма противоречивы: если Музиль антибуржуазен, то ведь антибуржуазен и Кафка, и влияние его шире (не только на декадентскую литературу); с другой стороны, Музиль не просто антибуржуазен, но и связан с литературой современного модернизма. (Кстати, в статье есть и другие нечеткие формулировки – так, без всякого объяснения романтик Грильпарцер назван «поборником идей Просвещения», односторонне оценено творчество Р. М. Рильке.)
Ссылка в статье на декадентскую литературу влечет за собой еще один вопрос – о терминологии. В нашем литературоведении нет четкого разграничения между понятиями декаданса и модернизма (см. статью «Английская литература»). Слово «декаданс» исторически связано прежде всего с концом XIX и началом XX века; сама семантика термина, естественно, позволяет обозначать им и современные упадочные явления. Понятием «модернизм» в последние десятилетия объединяются явления литературы, связанные с формальными поисками и в той или иной степени противостоящие реализму в его классических образцах (в начале XX века термином «модерн» чаще всего обозначали эклектическое соединение разных стилей в архитектуре и прикладном искусстве).
В некоторых статьях первого тома проявляется стремление к разграничению терминов. Так, в статье «Бразильская литература» начало модернизма датируется 1922 годом. Самый модернизм рассматривается как явление сложное, включающее не только упадочные явления (К. Друммонд ди Андради), но и поиски национального стиля и даже обращение к фольклору (Ж. О. ди Андради).
Убедительнее звучит, когда авторы статей раскрывают конкретное содержание и более точно определяют идейно-художественное направление (символизм, сюрреализм, экзистенциализм и т. д. – см. статьи: Ж.. Ануй, В. Ворхерт, Э. Верхарн) или описательно дают представление о сложном комплексе идей и образов (Верден).
Выше уже говорилось о нечеткости термина «романтизм» в статьях по литературам Востока. Нет единства и в применении термина «реализм». Не всегда уточняется характер реализма, иногда это понятие выступает как оценочное. Отзвуком устаревшей терминологии, от которой советская наука уже отказалась, являются понятия «буржуазный роман» и «буржуазная драма XVIII века» в статье «Английская литература».
В разделе западных литератур не очень много явно неудачных заметок, таких, как, например, «Арним Беттина», в которой совершенно не учтены открытия, сделанные в ГДР, вносящие много нового в оценку позднего творчества писательницы.
Можно еще спорить о пропорциях, почему один автор получил меньше строк, чем другой. Но и здесь общая линия редакции справедлива. Конечно, читателю обидно, что сильное, самобытное творчество В. Борхерта – зачинателя главной, антивоенной темы в западногерманской литературе – не удостоилось более обстоятельной характеристики. С другой стороны, есть статьи, перегруженные биографическими фактами (Берне) или отмеченные некоторыми повторениями (Бальзак). Об отдельных именах можно спорить. Нельзя, однако, согласиться с А. Морозовым2, который требует неоправданного расширения словника за счет множества третьестепенных имен. Энциклопедия является все-таки краткой, издается она массовым тиражом и отнюдь не рассчитана на то, чтобы информировать о редкостных именах, которые встречаются в комментариях к академическим изданиям. Если говорить о составе, то бесспорно другое – недостаточен объем, отведенный словам и терминам общетеоретического значения.
Немало места уделено вопросам теории литературы. Раскрывается содержание многих важных историко-литературных понятий, жанров, художественных направлений, целых эпох в искусстве (Возрождение, «буря и натиск», барокко и др.).
И все же внимание к этим вопросам недостаточно. На некоторые пробелы можно указать в самом составе. Нет слова «влияния». Это особенно досадно, потому что в предыдущие годы в этом вопросе было допущено много крайностей. Содержательная статья «А. Н. Веселовский», конечно, не исчерпывает всей проблемы.
Нет в томе статьи «Время». В литературе XX века категория времени приобрела особый смысл, нередко философски полемический. Теоретики литературы на Западе много пишут о характере воспроизведения времени в современном романе. Так, ассоциативная манера повествования у Э. Хемингуэя, Г. Бёлля и других романистов существенно противостоит временной последовательности классического романа. Иная концепция времени у Пруста, у Джойса… Кстати, в старом издании ЛЭ такая статья была.
Нет слова «антиреализм». Едва ли нужно обосновывать важность такой статьи – борьба против этой метафизической теории еще не закончена.
Но дело не только в пробелах словника. Краткие заметки по теоретическим проблемам также таят в себе опасность упрощения, поверхностности. Как бы ни была мала площадь в энциклопедическом издании, меньше всего надо скупиться когда речь идет о теоретических терминах.
Приходится, например, пожалеть, что термин «барокко» не раскрыт во всем богатстве его значения. Это редкий случай, когда читатель больше почерпнет в одноименной статье старой ЛЭ (если отбросить вульгарно-социологические формулировки тех лет).
С комплексом теоретических терминов связаны заметки о крупнейших теоретиках. В томе не хватает статьи о Вельфлине, а заметка о Вальцеле не дает представления о его заслугах. Впрочем, что говорить о Вальцеле. Мало удовлетворит и статья о Белинском. В частности, отношение великого критика к зарубежным литературам передано лишь общими фразами. «Его суждения… полны глубокого уважения к другим народам и их культуре» – согласитесь, что теоретическое содержание этой фразы не очень богато!
Отметим тут же, что при постановке любых общих вопросов надо обязательно опираться на мировую литературу в целом. А в статье «Басня», в сущности, говорится только о русской басне.
Два слова о библиографии. В целом она не вызывает возражений. Энциклопедия ведь и задумана как краткая; естественно, что не только по составу, но и по библиографическим данным она не может быть исчерпывающей. Но есть пропуски неоправданные. Так, нельзя было пропускать в статье «Австрийская литература» первую марксистскую обобщающую работу П. Реймана, хотелось добавить к библиографии о Бомарше книгу С. Артамонова и т. д. Сожалею также, что из библиографии к моей статье о Веерте выпала ссылка на работы А. Дымшица. Общее пожелание одно – найти резервы места для некоторого расширения библиографии. Это обогатит КЛЭ как справочное издание.
Энциклопедии обычно не читают подряд, страница за страницей. Но если прочесть первый том КЛЭ целиком, представится картина больших усилий творческого коллектива авторов и редакторов. Результаты этого труда поучительны.