Зачем мы читаем Пушкина (Ответ на статью профессора Д. Благого)

Профессор Д. Благой опубликовал в «Известиях Академии наук СССР. Серия литературы и языка» (1966, т. XXV, вып. 2) статью «Еще о «Памятнике» Пушкина (К преподаванию литературы в школе)». Это – полемическое выступление но поводу моей статьи «Двадцать строк (Пушкин в последние годы жизни и стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный»)», напечатанной более года назад в апрельской книжке журнала «Вопросы литературы» за 1965 год.

Определив мою статью как написанную «в духе воинствующего пересмотра существующих «традиционных представлений» о пушкинском «Памятнике», профессор Д. Благой защищает принятое в школьных учебниках (в частности, в учебнике С. Флоринского, который я критиковал) толкование «Памятника»; отвергает мой анализ и мою трактовку стихотворения как нарочито сложные, «весьма субъективные и импрессионистские», оторванные от конкретной исторической эпохи, «отвлеченно-эстетические», игнорирующие гражданское и политическое содержание «Памятника» и, наконец, способствующие воспитанию «эстетствующих

снобов»; дает свою трактовку и свой разбор пушкинского стихотворения. «…Статья В. Непомнящего не приближает нас к наиболее правильному пониманию «Памятника», – пишет профессор Д. Благой, – а, к великому сожалению, от него отдаляет. В ее новизне старина слышится. Объявив бой «гражданской» традиции в истолковании «Памятника», автор, вместо того, чтобы преодолеть ее известную односторонность, порой, действительно, приводящую к вульгаризации, и тем самым развить, обогатить ее, пошел по пути «привлекательной», как он пишет, по сравнению с традиционной, концепции Гершензона, лишь «исправив» ее, сняв с нее, говоря словами самого же Непомнящего, «скандальность», «антиобщественный цинизм», делающий ее «глубоко порочной». Но стала ли она от этого более исторически правильной? Нет, не стала».

Говоря иными словами, автор статьи «Еще о «Памятнике» Пушкина» обвиняет меня в том, что я, увлекшись «ложными мудрствованиями» в духе Гершензона, отказался в рассмотрении литературы от принципов подлинной идейности, гражданственности и народности. Заключая свой разбор «Памятника», противопоставляемый моему разбору, профессор Д. Благой пишет: «Конечно, кой-кому это (то есть разбор Д. Благого. – В. Н.) может показаться чересчур уж простым, обедняющим, даже «вульгаризирующим» смысл стихотворения. Насколько сложнее, «богаче», интереснее утверждать, что речь в нем идет о «миссии поэта» – «помазанника божия», о «высоком безумии свободы, добра, творчества» (выражения, словно бы прямо позаимствованные из арсенала нашей модернистской критики первых двух десятилетий XX века), чем о таких «банальных», чуть ли не «пошлых» понятиях, как, скажем, «народность». Но не эстетствующих снобов… призвана и стремится растить и воспитывать наша советская школа». Так кончается эта статья.

Затруднительность моего положения состоит в том, что в своих рассуждениях о литературе, о Пушкине, о школьном преподавания профессор Д. Благой исходит как раз из тех методологических постулатов и пользуется как раз теми принципами анализа художественного произведения, против которых и была направлена моя статья. И если бы я решился полемизировать с моим оппонентом по всем пунктам, мне, в сущности, не оставалось бы ничего другого, как написать снова ту же самую статью «Двадцать строк», где я, как ясно видно из текста, выступаю и против вульгарной, декларативно-«гражданской» трактовки стихотворения, и против концепции Гершензона (которого, вообще говоря, я, солидаризируясь с профессором Д. Благим, высоко ценю как пушкиниста). Эта статья и явилась бы ответом.

Но это невозможно. Невозможно для меня как для автора и другое – вторично разъяснять то, что однажды было уже подробно и пространно (по мнению профессора Д. Благого, даже слишком пространно) изложено в специальной статье.

В конечном счете, однако, невозможное оказывается и излишним. Это в определенном смысле упрощает положение. Точки зрения на пушкинский «Памятник», изложенные мною и профессором Д. Благим, настолько различны, что конкретная полемика относительно понимания и трактовки пушкинского стихотворения выглядит в данном случае практически бесцельной.

Однако спор далеко не бесцелен. Он выходит за пределы отдельного произведения. Он носит куда более общий и принципиальный характер. Это очевидно;этим, кстати, и объясняется весь тон статьи профессора Д. Благого и в особенности тон ее темпераментной КОНЦОВКИ.

Для меня этот спор тоже очень серьезен.

Речь идет о слишком важных вещах. Речь идет об отношении к искусству и о понимании его миссии. О том, выражается ли высокая идейность и народность художественного произведения в отдельных его словах и «формулировках» (пусть даже рифмованных) или она пронизывает всю его ткань, звучит в каждом его слове, является его плотью и сутью. О том, далее, является ли искусство лишь источником полезной информации исторического, социального, морального и т. п. порядка или оно есть неотъемлемое условие и естественная потребность нравственного существа человека. О том, создается ли оно живыми людьми или безликими «представителями эпохи». О том, воздействует ли искусство однозначным образом на холодный рассудок или, будучи неисчерпаемым, как жизнь, затрагивает все существо человека, все его человеческие струны. О том, служит ли оно постоянной духовной заботой для живых или существует как памятник мертвым. О том, стало быть, является ли великое искусство живым современником каждого из нас и из тех, кто будет после нас, вечным собеседником, поддерживающим, укоряющим и возвышающим людей, пробуждая в них человеческий дух, силы, надежду и совесть, или оно – бездыханная добыча специалистов, дающая им возможность функционировать. Одним словом, речь идет о том, умирает ли искусство со временем или оно бессмертно.

Таким мне представляется объективное содержание нашего спора об одном стихотворении Пушкина.

Перейдем к этому содержанию.

В своей статье я попытался перевести «Памятник» из специально-литературоведческого ряда в ряд человеческий, общественный, показать, почему и чем это стихотворение дорого нам сегодня, снять с него хотя бы часть хрестоматийного глянца. Я попытался помочь творческому, думающему преподавателю представить «Памятник» не только как двадцать строк текста, подлежащего школьному разбору, но и как событие прекрасной и трагической жизни Пушкина.

Однако профессор Д. Благой считает, что в толковании «Памятника» я придаю «чрезмерное значение лично-биографическому моменту», стремлюсь освободить стихотворение «от исторической «конкретности», оторвать от большой биографии поэта (курсив мой. – В.