За все в ответе

Тема современности сейчас важна, как никогда раньше, – это стало убежденностью не только многих писателей и журналов, но убежденностью всей нашей литературы. Стремителен ход событий, любой день приносит столько нового, требующего самого глубокого осмысления, в том числе и художественного, эстетического, – мы вступили в эпоху развернутого строительства коммунизма. И нам предстоит «свежими очами» взглянуть на жизнь, на экономику, науку, искусство. Повсюду происходят поистине революционные преобразования. Об этом убедительно говорилось на памятных совещаниях передовиков промышленности и сельского хозяйства, ученых, работников высшей школы. Мыслью о грандиозных преобразованиях в стране проникнуто всенародное обсуждение проекта новой Программы партии.

В стремлении советской литературы к постижению нового в действительности и в себе самой – дух века, героической современности, исторического рубежа, отмеченного XXII съездом КПСС.

Стоит вчитаться в статьи, писательские выступления, материалы творческих дискуссий последнего времени. В них заметно именно это желание рассмотреть явления современной литературы по большому счету, с позиции нового, что пришло в литературу за эти годы. А оно пришло; пусть еще часто неосмысленное теоретически, оно реально существует – в притоке молодых, новаторских сил, в дальнейшем упрочении многообразия стилей и почерков, в обострении публицистического нерва беллетристики, в возмужании характера современного героя. Новое сказалось в принципиальном, качественном расцвете многих ведущих тем литературы социалистического реализма, и прежде всего той замечательной темы, которую мы называем по слову Горького темой человека-хозяина. Хозяина социалистического отечества, ответчика за все свершающееся в стране, за ее настоящее и ее будущее.

В голодном и кровавом, в разоренном 1919 году Ленин, работая над Программой партии, записал в своих черновиках: необходимо добиваться, чтобы «все трудящееся население поголовно привлекалось к самостоятельному участию в управлении государством». Впоследствии Владимир Ильич еще и еще возвращался к этому требованию, считая его «неразрывно связанным с осуществлением главной исторической задачи Советской власти». Он говорил: «Мы будем работать, чтобы внедрить в сознание, в привычку, в повседневный обиход масс правило: «все за одного и один за всех…» Он мечтал «поднять наинизшие низы к историческому творчеству» и верил, что будет время, когда рядовой труженик осознает себя «не только хозяином на своем заводе, а представителем страны…»

Это было смелым предвидением, которое воплотилось затем в четкие пункты Программы партии. Выполнению второй Программы партия и народ отдали сорок с лишним невиданных лет. А сегодня предвидение стало живой реальностью. «Социализм победил в Советском Союзе полностью и окончательно, – сказано в проекте новой Программы. – Вторая Программа партии также выполнена».

И все эти десятилетия наша литература, верная правде жизни, шаг за шагом воспроизводила в ярких художественных образах зарождение и рост у советских людей чувства хозяина своей страны, ставшее ныне врожденной чертой советского характера. От Кожуха до Воропаева, от Журкина до Андрея Соколова, от Чумалова до Бахирева…

Писатели 20-х годов, литераторы, что писали об этих годах позже, достоверно рассказали нам, как в час, когда в городе и деревне только появились первые декреты советской власти, рабочий уже вставал хозяином к станку, с новым, до сих пор неведомым чувством выходил на пашню крестьянин. Однако иному из них так еще недоставало тогда настоящего понимания своего места в борьбе «за всех», сознания непосредственной причастности к историческому творчеству! С внутренней робостью, поражаясь смыслу новых слов в собственных устах, впервые говорит «вербованный» столяр Журкин (А. Малышкин, «Люди из захолустья»): «Вы знаете, чья здесь имущества? Она вся – народная…» Индустриальная стройка постепенно вырастает в глазах забитого жизнью столяра в нечто неотъемлемое от его судьбы. «И, оказывается, этой силе, то есть партии, нужен он, Журкин, она ценит и к себе тянет его. Вот где была главная прочность!.. Журкин теперь осматривался кругом с ревнивым любопытством старожила. Он уже знал, где и что… Он шагал по твердой, по заработанной им теперь земле, шагал, как свой».

Прошли годы, и в делах героев советского времени, людей одних устремлений, сказался великий опыт строительства социализма. Новый, подлинно массовый размах ударнического движения убедил их в надежности товарищеской взаимопомощи и солидарности, в надежности единства устремлений борцов – близких и далеких, идущих одним путем в разных краях Советского государства. Хозяйское чувство стало более пытливым, ищущим, творческим. Басов из «Танкера «Дербента» Ю. Крымова не похож на Журкина. Забота о своем деле, об укреплении конкретного участка в Басове все прочнее связывается с многими другими общенародными устремлениями, с творческой инициативой, смелым новаторством.

Да и как может быть иначе; хозяин нового мира – это его строитель, идущий нехожеными путями, новатор по самому своему существу. Конечно, развитие этого хозяйского чувства в характере героя действительности, героя литературы нельзя представлять в виде идеальной прямой, стремительно и беспрепятственно уходящей ввысь. Культ личности, с его безразличием к человеческой индивидуальности, на определенном этапе, несомненно, тормозил поступательное движение; зато в последующие годы, когда были ликвидированы последствия культа личности, этот процесс пошел на редкость бурно и сильно, – так бурно устремляется вперед поток, сломив все запруды на своем пути…

Годы, в которые советские люди осознали свою органическую связь с социалистическим государством и свою ответственность за его судьбу, сформировали новый человеческий тип. Его нравственное обогащение, показанное в 20 – 30-х годах Ф. Гладковым, А. Малышкиным, Ю. Крымовым и другими художниками, получило отражение и в современной литературе. Возвращаясь к пережитому историческому периоду, многие авторы художественно выявляют те качества хозяев и строителей социалистического государства, которые обусловили наши победы в испытаниях последующих лет. В персонажах ряда книг, к примеру в героях романа В. Кетлинской «Иначе жить не стоит», это чувство, хозяина проявляется многогранней, чем в том же Басове (хотя роман В. Кетлинской, как и повесть Ю. Крымова, рассказывает об одном времени – конце 30-х годов). И дело тут не в степени талантливости авторов, но в том, «что «Танкер «Дербент» был написан в 1938 году, а «Иначе жить не стоит» – в 1960-м. За В. Кетлинской стоит опыт двух десятилетий дальнейшего роста нашей литературы. Я уж не говорю об опыте самой жизни; об открывшихся ныне для художника куда более широких возможностях проникать в самую суть явлений прошлого и настоящего.

Роман В. Кетлинской «Иначе жить не стоит» – многоплановое произведение, содержащее весьма интересный материал. В нем, пожалуй, впервые так крупно показаны события, связанные с нарушениями норм советской законности в 1937 году. Вместе с тем писательница в новом романе продолжает общую для ее творчества тему рабочего класса, видя в созидательном коллективном труде первооснову нашей жизни, понимая производственный конфликт в художественном повествовании прежде всего как конфликт сугубо человеческий. История борьбы трех молодых ученых за проект подземной газификации угля – это история борьбы идей, интеллектов и характеров. Немало страниц в произведении уделено философским спорам о человеческом призвании, о том, как жить в нашу эпоху – как только и стоит жить людям, судьба которых неотделима от судьбы их народа и государства.

Жизненный путь закономерно привел трех друзей к большому, государственной важности делу. Смелым, «одержимым» рос шахтерский парнишка Палька Светов. В жизнь он вступил уверенно, как прямой наследник всего, за что сложил голову его отец, революционер Кирилл Светов. «Палька с малых лет знал, что у всех мальчишек отцы как отцы, а у него – герой, похоронен под обелиском, и гордился этим… Он хотел, чтобы весь земной шар принадлежал тем, кто трудится. И умер за это. Я тоже мог бы. В бою…»

Павел Светов хочет целиком посвятить свою жизнь народу. Они словно искали друг друга – юношеская мечта и дерзкая идея подземной газификации угля, что давно витала в воздухе. С того часа, как Павел прочитал ленинскую статью, содержащую мысль о газификации, для него началось «одно бессонное, тревожное и счастливое время».

Единство представлений о творческом долге советского человека, строителя нового, сближает Светова с его товарищами по Донецкому институту угля, вчерашними студентами – Липатовым и Мордвиновым. Биографии каждого из них сложны по-своему, но схожи в самом главном. Липатов всем обязан шахтерскому коллективу, который вырастил из молодого инженера настоящего горняцкого руководителя, привыкшего заботиться прежде всего об общем деле. Осуществить смелый проект для Липатова – значит решить не только научную проблему, но и коренные вопросы организации своего производства, облегчения шахтерского труда. В сознании молодых соавторов будущее их проекта неизменно связано с родной шахтой. С шахтой, со всем Донбассом и с много большим… «Миллионы людей (ведь их миллионы, если взять весь земной шар!) выйдут на солнце, на вольный воздух, чтобы никогда больше не спускаться вниз… Кузьмич станет к пульту управления. Сын Катеринки и Вовы станет к пульту управления… На белых лепестках акации не будет налета угольной пыли. И не будет висеть вон там, над родным городом, темная пелена дыма…» В свои личные планы изобретатели «запросто включали всю промышленность, всю страну и ее будущее». Прозорливо подмеченное в повести Ю. Крымова укрупнение хозяйского чувства, дающее герою возможность осознать свою личную ответственность за всю советскую державу, – эта черта отчетливо заметна в характерах Липатова и его товарищей.

Как и Липатов, с малых лет связан с шахтой и шахтерским народом Саша Мордвинов. Ценой невероятных усилий и лишений мальчишка-сирота добился права стать ученым, воспитал в себе незаурядный характер, о котором говорится: воля плюс выдержка и упорство. Это мужественный, стойкий человек, который готов каждую минуту ринуться в бой за то, что добыто по капле, во что он верит твердо и безоглядно. «…Борьба и «была и будет, – рассуждает Мордвинов. – Никакого прогресса без этого не достигнешь. Где есть мысль, там и столкновение мнений, борьба взглядов. Так будет и при коммунизме, ведь коммунизм – не рай, где все неподвижно и все достигнуто. Коммунизм – движение, развитие. Может, тогда-то и начнется самый размах творческой борьбы. Но без дрызготни, без посторонних помех…»

При коммунизме… Пока же трем товарищам с первых шагов приходится вступать именно в ту борьбу, где еще предостаточно и «дрызготни», и болезненных «посторонних помех». В сложное время выпало работать этим новаторам. Прикрываясь громкими лозунгами о бдительности, карьеристы, перестраховщики, хитро маскирующиеся враги стали травить честных и преданных партии людей. Патриотический подвиг молодых ученых вызывал у них недоброжелательство, черную злобу. Рутинеры от науки Граб и Вадецкий, двурушник Алымов, гробокопатель Алферов – это всё ничтожества, которым так точно подошли слова из романа: «К днищу корабля обязательно присасывается всякая гадость!» Но эти ничтожества оказались в 1937 году у ключевых позиций и в Институте угля, и в столичном Углегазе, от которого зависела судьба проекта. И они постарались сделать все, чтобы скомпрометировать работу донецких новаторов, затормозить ее, замолчать. Враги добиваются исключения Светова из партии. После аварии на экспериментальной станции они объявили авторов проекта авантюристами и вредителями.

Молодые энтузиасты не прекращают борьбу, не отступаются от своих убеждений. Донбассовцы дают бой дельцам из Углегаза. Чтобы построить опытную станцию, герои поднимают на ноги общественность Донецка – шахтеров, студентов, комсомол. Одна из самых выразительных в романе – сцена, где дело новаторов рассматривается в Кремле. Берия и его подручные, подтасовав факты, уже готовы были поставить крест и на смелом проекте, и на его авторах.

«Сталин снова поглядел на Сашу – острым, беспощадным взглядом – и сказал презрительно:

– Проекты есть, учреждения есть, рапорты товарищу Сталину посылали, вот только газификации нет.

До этой минуты Саша был в состоянии оцепенения и какой-то детской уверенности, что все должно повернуться по-иному, что Сталин сам все поймет и выправит.