Виола Эйдинова. Энергия стиля. О русской литературе ХХ века

Если в первой своей книге «Стиль писателя и литературная критика», вышедшей четверть века назад, В. Эйдинова определяла важнейшую для себя категорию стиля (скажем по необходимости кратко, а значит, несколько упрощенно) как некий общий художественный закон, то теперь она берет за основу определение слова «энергия» у В. Даля — «Постоянство, твердость, стойкость, неуступчивость, яростивость» (с. 10). Но как принадлежащее всем слово в его общеязыковом толковании становится литературоведческим термином? Вот как это происходит у В. Эйдиновой: «…понятие «энергия» <…> предстает в высшей мере адекватным самому ядру, самому эйдосу художественного стиля, способного не только концентрировать в себе особое качество именно этого, отличного от всего иного, авторского облика, но и деятельно это качество созидать. Деятельно, иначе — страстно, неудержимо <…> стиль творца бессменно «стоит на страже» его индивидуальности, сохраняя и умножая черты и бесконечно оригинального, и бесконечно узнаваемого, «литературного его лица»» (с. 10; здесь и далее курсив мой. — Е. О.).

Итак, в понятие энергии вкладывается одновременно и свершенность (завершенность), выраженная в стиле произведения, и собственно творческая энергия; мысль исследователя простирается от самого творческого процесса — к творцу в его, как сказал бы М. Бахтин, эстетическом бытии. В. Эйдинова ссылается на свою прежде написанную статью о стиле А. Платонова, где она говорит о «структурно-пластической, «стилевой полноте» художественного текста», которая «оказывается способной выразить и определенное, и бесконечное смысловое звучание произведения, оставляя в воспринимающем ощущение как волевого воздействия художника, так и свободы пребывания в его мире» (с. 14-15).

Героями книги стали «стилевые лица» крупнейших поэтов ХХ века (А. Ахматова, О. Мандельштам, Б. Пастернак, И. Бродский), прозаиков (И. Бабель, Ю. Тынянов, А. Платонов, Л. Добычин, П. Бажов). Им посвящены первые две главы книги. В третьей главе — «Стилевые линии и перекрестки» — идет анализ литературы абсурда, лирики рубежа 1920-1930-х годов. Собственно, раздел о лирике представляют те же Ахматова — анализом стихотворения «И мы забыли навсегда…» — и Мандельштам: в центре посвященной ему главки разбор «Концерта на вокзале». Почему именно эти два стихотворения кажутся В. Эйдиновой представительными для разговора об общих тенденциях в лирике названных лет в целом? В это время, по мысли исследовательницы, «в поэзии складывается явление «сдвинутого», редуцированного, — но не диалогизма (как это было в прозе. — Е. О.), а монологизма. Единый лирический голос начинает «вмещать» в себя множество «других», «чужих» голосов, и эта разноголосица, это разноречие «держит» лирический монолог тоже «на грани разрыва»» (с. 250). В ряду поэтов, в чьем творчестве заметен интересующий ученого процесс, В. Эйдинова называет еще Б. Пастернка и М. Волошина (но, по мнению исследовательницы, «этот ряд может быть продолжен» — с. 251). Заметим, правда, что в поэзии М. Волошина означенные черты наблюдаются уже в конце 1910-х — начале 1920-х годов. В последние же годы жизни Волошин перестает писать стихи. Интересно, что те же явления можно видеть еще раньше — у А. Блока, не обошедшего стороной стилевые открытия Н. Некрасова.

Но вернемся к книге в целом. Несходство представленных здесь прозаиков подчеркивается уже синтаксисом заглавий соответствующих разделов: «М. Шолохов — и А. Платонов», «А. Платонов — и Л. Добычин». В этих авторских тире — столкновение двух типов художественного (как сказала бы сама В. Эйдинова — стилевого) сознания. Нетрудно догадаться, что несмотря на «схождения», стили М. Шолохова и А. Платонова скорее противостоят друг другу (разумеется, теперь, в нашем сегодняшнем сознании), стили же А. Платонова и Л. Добычина, при всей разности их «эстетических кодов» (с. 284), все же ближе один к другому. Это показывает автор книги, анализируя пространственно-временные отношения в рассказах Шолохова и Платонова, сопоставляя изображение героя у Добычина и Платонова.

В монографии есть и еще по крайней мере два героя. Это филологи. Один из них — Ю. Тынянов — выступает в книге дважды: как прозаик и как литературовед, критик. Другой, не обозначенный ни в структуре, ни в оглавлении книги герой, — М. Бахтин. Если для самих участников эстетического движения 1920-х годов было важнее прочертить водоразделы между своими школами, то нам теперь видится и то общее, что открывается в их наследии.

Станет ли словосочетание «энергия стиля» научным термином? Многие термины появляются и исчезают на наших глазах. Может быть, термин и не приживется. Но книга с этим названием окажется нужна многим филологам, занимающимся литературой ХХ века.

Е. ОРЛОВА