Великий поэт России

Все ссылки в номере на издание: Александр Блок, Собр. соч. в 8-ми томах, Гослитиздат, М. – Л. 1960 – 1963, – даются в тексте (римская цифра – том, арабская – страница). Ссылки на том «Записных книжек» также даются в тексте с обозначением ЗК и с указанием страницы. – Ред.

Близится праздник нашей поэзии – 400-летие Александра Блока. Имя его вызывает в душе целую гамму разнообразных чувств – и упоение музыкой стиха, и ощущение того, что вдыхаешь чистейший воздух, озонированный поэзией и революцией, и чувство приобщения к красоте жизни и ее драматизму, к величайшим нравственным и социальным коллизиям века, которые и сегодня волнуют человечество не в меньшей степени, чем во времена Блока.

Влюбленность в его стихи с годами не проходит, а все нарастает. Перед миллионами читателей все больше раскрывается глубокий социально-нравственный смысл его поэзии и ее красота, о которой так хорошо сказал Горький: «Блок был изумительно красив как поэт и как личность. Завидно красив». Время стирает «случайные черты» с его облика, и он предстает перед нами как поэт бесстрашной искренности и правдивости, воплотивший в себе лучшие черты передовой русской интеллигенции – ее преданность Родине и своему народу, ее неукротимый порыв к свободе, ее благородный гнев против «сытых» и власть имущих, ее отвращение к буржуазной бездуховности. Из-за голубых туманов и синих призраков мистической символики все отчетливее выступает фигура великого национального поэта, в чьем творчестве нашли отражение острейшие и жизненно важные общественные проблемы XX века. И это требует дальнейшего историко-литературного, социального, философского и эстетического осмысления того художественного мира, который являет нам поэзия, драматургия и проза Блока. Это заостряет наше внимание на ряде важнейших вопросов изучения его жизни и творчества. И прежде всего на дальнейшем осмыслении стремительности и сложности его творческого пути.

От певца Прекрасной Дамы к певцу России и Революции – это не укладывалось в сознании многих его современников, да и в наше время получает разное объяснение у историков литературы и критиков.

В трактовке творческой эволюции Блока наметились две точки зрения. Согласно одной из них, эта эволюция идет от ранней мистики, воплотившей в себе теософские концепции Вл. Соловьева, через декадентский индивидуализм к утверждению новых, объективных ценностей, заключенных в теме «Народ и революция». Представители другой точки зрения критикуют эту схему, находя, что она ведет к недооценке художественной значимости раннего Блока. Подчеркивая единство и цельность блоковской поэзии, они рассматривают ее как некий поэтический мир, не отражающий мира действительного, но связанный с ним по законам символизма как особого метода. Этот мир символичен равно и в «Стихах о Прекрасной Даме», и в стихах третьей книги.

Можно и должно согласиться с тем, что поэзия Блока при всех разительных контрастах ее развития была едина по своей устремленности. Поэт сам неоднократно указывал на это, заявляя, что три книги его стихов посвящены одному кругу чувств и мыслей (I, 559), что он никогда не изменялся по существу (VIII, 201), что он «всегда был последователен в основном» (VIII, 318). Так что же было то главное и основное, объединяющее «Стихи о Прекрасной Даме» с третьей книгой его лирики? Думается, это действительно был один круг чувств и мыслей, которые диктовало Блоку его вдохновение и «свободная мечта». Ведь с самого начала Блок был не просто декадентом и символистом. Его отличала необыкновенная социальная чуткость, ненависть к страшному миру буржуазной сытости и духовного и физического рабства и порыв к неким, поначалу неясным для него, высшим началам человеческой жизни. Читая книги его стихов, нетрудно заметить, как назревало и крепло в нем ощущение трагизма окружавшей его жизни и неизбежности уже близящихся социальных потрясений. Уже в первых его стихотворениях «витает образ грозовой» и «ясно чует слух поэта // Далекий гул в своем пути». Уже в них запевает свою вещую песнь чудесная птица Гамаюн, с прекрасным образом которой мы ассоциируем ныне образ самого поэта, предсказавшего «неслыханные перемены», что потрясли весь мир.

Именно поэтому зрелый Блок не перечеркивает Блока юного. Именно поэтому при всей противоречивости творческого развития поэт оставался верен самому себе. Но оставаясь верным себе, он стремительно двигался вперед – к реальной жизни, к народу. Когда в 1911 году в письме к Андрею Белому Блок назвал три книги своих стихов «трилогией вочеловечения», то словом «вочеловечение» он определил свой путь как рождение в нем «человека «общественного», художника, мужественно глядящего в лицо миру» (VIII, 344). И этот процесс вочеловечения, процесс мучительный, сложный и радостный, определил единство поэзии Блока как исповеди потрясенной и зачарованной человеческой души, потрясенной ужасами страшного мира и зачарованной красотой народной стихии, к которой она приобщилась. В процессе вочеловечения у поэта рождалось ощущение,

Что через край перелилась

Восторга творческого чаша,

И все уж не мое, а наше,

И с миром утвердилась связь…

 

Этого чудесного ощущения связи с миром не мог дать поэту символизм. И нельзя согласиться с исследователями, которые пытаются объяснить органичность и цельность блоковского творчества тем, что оно все, целиком было символистично и не выходило в своем развитии за пределы символизма. На самом же деле Блок еще в 1907 – 1908 годах ощутил узость символизма, отсутствие в нем живого и деятельного начала и стал искать пути сближения символизма с реалистами. «Символисты идут к реализму, – писал он, – потому что им опостылел спертый воздух «келий», им хочется вольного воздуха, широкой деятельности, здоровой работы» (V, 206). «Мы вправе стать реалистами в новом смысле», – повторял он в письме к Станиславскому и соглашался с ним, что все «измы» в искусстве включаются в «утонченный, облагороженный, очищенный реализм» (VIII, 266). А через пять лет поэт решительно записывает в свой Дневник: «Пора развязать руки… Никаких символизмов больше…» (VII, 216). Но было бы наивно понимать эти высказывания Блока как свидетельство того, что в это время он из символиста сделался реалистом. Дело обстояло значительно сложнее. Во-первых, Блок, как великий поэт, с самого начала не умещался в рамках символистского направления. Во-вторых, его творчество последнего периода нельзя целиком рассматривать как реалистическое. Если в поэме «Возмездие» наиболее полно проявились реалистические тенденции творчества зрелого Блока, то поэма «Двенадцать» являет собой образец революционной романтики. И не случайно, что в послереволюционные годы в мыслях Блока о литературе на первый план выдвигается проблема романтизма и его соотнесенности с реализмом и символизмом. В 1919 году в статье «О романтизме» он рассматривает романтизм не только как литературное течение, но и шире – как новый способ переживания жизни и связи человека со стихией, как дух, который взрывает застывающие формы жизни. А подлинный реализм, который заключается, по мнению Блока, «не в простом подражании природе, но в преобряжении природы», является, по его словам, наследником романтизма (VI, 370) и в то же время составляет его самое сердце.

Думается, что в этих размышлениях большого художника, которые требуют специального теоретического и историко-литературного осмысления, выразилось стремление Блока направить все силы революционного искусства на поэтическое постижение и воплощение величия революционных событий и их значения для судеб мира. А средством этого постижения и воплощения мыслился такой важнейший вид художественной образности, как символ. В связи с этим надо сказать, что преодоление Блоком символизма, отказ от него не означал отказа от символа. От мистической, туманной символики поэт шел к символам реалистического и романтического характера со все более значительным жизненным, социальным наполнением, к символам «Родины», «Возмездия», «Скифов» и «Двенадцати», воплотивших тему России и Революции.

Путь Блока пролегал, как он сам сказал, среди революций. И это был действительно «верный путь». Он давал поэту ощущение все большего освобождения и полноты жизни (VII, 355). Он вел его к Родине и к народу.

Тема России как основная, главная тема поэзии Блока пришла к нему с революцией. К этой теме он обращался и в ранних своих стихах. Но именно революция дала ему ощущение величия России, ярким светом озарила ее историю и ее будущее, перебросила мост через тот провал в вечность, над которым летел блоковский рысак. Если в образах Прекрасной Дамы, Вечно Юной, Незнакомки поэту мерещилась красота, которая призвана спасти мир, то с течением времени эта красота все больше стала раскрываться как красота России, ее пространств, ее порывов, как красота народной души.

Образ России в блоковской поэзии поражает своей многогранностью, поэтическим обаянием и философской глубиной. Неброская, но такая близкая нашему сердцу красота русской природы, бескрайние пространства, над которыми то царит загадочная тишина, то полыхают зловещие зарева, то воют и свистят буйные ветры и вихри, великие и трагические события нашей истории, в которых прошлое пересекается с будущим, что-то очень древнее, овеянное народными преданиями, и нечто дремлющее, но готовое проснуться, нищета и страдания народа и широта его души с ее неудержимым порывом к воле, – такой предстает перед нами Россия в стихах Блока.

Тема России, охватившая всю поэзию Блока, противостала в ней теме «страшного мира», вступила с ней в борьбу. Высказывалось мнение, что олицетворением «страшного мира» у Блока является личность, отъединенная от широких просторов, где действуют общественные силы. Если это верно, то лишь отчасти. Одиночество, порождающее душевную опустошенность и нравственную глухоту, действительно было одной из сторон того «страшного мира», из которого поэт рвался к подлинной жизни с ее страстями и противоречиями, к действию, к борьбе. Но в первую очередь «страшный мир» был для него миром торжествующей сытости, пошлости, угнетения, нищеты. Этот мир чаще всего ассоциировался у него с образом буржуа, которого поэт страстно ненавидел и презирал. «У буржуа, – писал он, – почва под ногами определенная, как у свиньи – навоз: семья, капитал, служебное положение, орден, чин, бог на иконе, царь на троне» (VI, 18). «Страшный мир» буржуазной действительности во всех его проявлениях поэт обличал в своих стихах, начиная с «Фабрики» и кончая «Скифами». Этот мир он призывал разрушить:

Эй, встань и загорись и жги!

Эй, подними свой верный молот,

Чтоб молнией живой расколот

Был мрак, где не видать ни зги!

 

Нельзя сказать, что Блок идеализировал современную ему Россию, не замечая темных, трагических сторон русской действительности. Так почему же образ России выступает в его поэзии как некое светлое начало, противостоящее мраку «страшного мира»? Размышляя о жизнеутверждающем пафосе русской литературы, поэт объяснял его тем, что великие художники России, погружаясь во мрак, знали свет, ибо верили, что «рано или поздно все будет по-новому, потому что жизнь прекрасна» (VI, 13). Ощущение того, что жизнь при всей своей трагичности прекрасна, и воплотилось в поэзии Блока в образе России, в котором душа поэта слилась с душой народа, а прошлое сошлось с будущим.

Чувством приобщения к судьбе своей страны, к ее мучениям и чаяниям, к ее загадочной могучей жизненной силе, чувством необыкновенной душевной просветленности веет от одного из первых стихотворений Блока о Родине – стихотворения «Русь»:

Живую душу укачала,

Русь, на своих просторах, ты,

И вот – она не запятнала

Первоначальной чистоты.

 

Поэтическим признанием в любви к Родине звучат известные строки из стихотворения «Россия»:

Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые –

Как слезы первые любви!

 

«Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?» – обращается поэт к родной стране, снова и снова сопереживая ее мучительный и героический путь сквозь века и пытаясь разгадать ее будущее:

Тихое, долгое, красное зарево

Каждую ночь над становьем твоим…

Что же маячишь ты, сонное марево?

Вольным играешься духом моим?

 

Стихи Блока о России проникнуты предощущением близящихся социальных потрясений: «Кровь и огонь могут заговорить, когда их никто не ждет, – писал он. – Есть Россия, которая, вырвавшись из одной революции, жадно смотрит в глаза другой, может быть более страшной» (V, 486). С особенной остротой и драматизмом это предощущение выразилось в стихотворном цикле «На поле Куликовом». В Куликовской битве поэт увидел «начало высоких и мятежных дней», и исторический путь России предстал перед ним как вечный бой, как стремительный полет в будущее:

И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль…

И нет конца! Мелькают версты, кручи…