В поисках нового

Статья печатается в порядке обсуждения.

Литература, как и жизнь, никогда не стоит на месте. Но и здесь, как в любой другой области, движение не идет по прямой и только по одной восходящей. Периоды набегают один на другой волнами, отливы сменяются приливами, относительные паузы – оживлением и подъемом. И эти волнообразные колебания особенно сильно чувствуются в обстановке крутых общественных поворотов. В таких случаях и относительная пауза затягивается, и сменяющее ее оживление бывает, как правило, более бурным и мощным.

Наша литература переживает сейчас начало подобного оживления. И вполне естественно, что это оживление в первую очередь сказывается в прозе – в самом массовом и доходчивом, в самом емком в художественном отношении и наиболее «мыслительном» роде литературы.

В последнее время в журналах одна за другой появляются значительные вещи наших прозаиков – романы, повести, очерковые произведения большого плана, целый ряд рассказов, которые по своей смысловой и художественной значимости иногда могут поспорить с некоторыми романами. И что характерно: в отличие от недавней поры, когда сколько-нибудь крупные и значительные вещи о живой современности насчитывались буквально единицами, целый ряд новых произведений – и больших и малых по форме – прямо и непосредственно обращен к живой современности, к человеку наших дней. Это хороший и многообещающий признак!

Скажут, какое значение имеет тема?! Не все ли равно, о чем произведение, лишь бы оно было интересно и хорошо написано. Да, с точки зрения узко потребительской это, может быть, и все равно. Но с точки зрения общественной, с точки зрения литературы в целом, ее полнокровного развития вопрос об избрании героя и темы, с ним связанной, имеет первостепенное значение.

Именно через творческое освоение современности в первую очередь всегда совершалось движение литературы вперед как в идейном, так и в художественном отношении. Не вчерашний день, не прошлое, а живая жизнь и главный нерв ее – современник – открывали писателю миры неизведанных идей и чувств и тем самым толкали его на поиски новых художественных решений. И это понятно.

Современность не мирится с кабинетным восприятием действительности, она не терпит ни застоя мысли, ни литературной рутины. Она настоятельно требует от писателя, чтобы он понял и выразил ее современно. А достигнуть этого не так-то легко и просто, особенно в обстановке быстро несущейся жизни.

Было время, когда непредубежденный писатель, увлеченный строительством нового уклада жизни, мог на фабрике или в деревне одним простым наблюдением легко отделить «разложение старого от ростков нового» ¹.

С тех пор жизнь советского общества шагнула далеко вперед. Проблемы материального и духовного развития необыкновенно усложнились. Мы вошли в полосу социалистической зрелости, когда основные общественные отношения уже преобразованы, когда речь идет о преобразовании самых глубинных и самых тонких человеческих отношений, о завоевании, о внедрении в быт высших духовных ценностей.

Естественно, что и главный фокус борьбы нового против старого перемещается в другую плоскость. На первый план выдвигаются идейные и нравственные мотивы общественного поведения человека, стиль его работы, вся совокупность сложнейших человеческих отношений, соответствующих духу социалистической демократии и коммунистической морали.

Само собой разумеется, что глубину этих сдвигов, суть борьбы нового против старого в современном ее выражении трудно бывает уловить и передать с помощью лишь одних эмпирических наблюдений. Чтобы проникнуть в смысл той или иной важной жизненной проблемы, чтобы дать средствами своего искусства верное и новаторское ее решение, писатель должен своим зорким оком охватывать и обобщать сумму сложнейших данных. Кроме чуткого таланта, кроме знания жизни и людей, ее перестраивающих, сама задача требует от писателя неустанной и вдумчивой работы мысли. Иначе цельной и правильной картины не получится. Иначе все заботы о большой идейной глубине произведения, о ясно осознанном историческом смысле того, что в нем изображается, – а без этого трудно представить себе сколько-нибудь полноценное произведение социалистического реализма, – останутся прекраснодушными маниловскими желаниями, не больше.

И совершенно очевидно главное – с позиции стороннего наблюдателя, оторванного от жизни, от людей, вообще не создать произведения социалистического реализма ни о настоящем, ни о прошлом. Даже и при таланте. Ведь в том-то и состоит великая сила литературного слова, в том-то и заключается важное общественное значение писательского голоса, что, воспринимая испытующую мысль писателя, его чувства, думают, чувствуют и духовно общаются меж собой миллионы людей. И если миллионам нужен, необходим писатель, то в тысячу раз сильнее нужны эти миллионы людей самому писателю, ибо только в живом общении с ними, только в неотступной думе о них он и может раскрыться как писатель.

М. Пришвин писал: «Величайшее счастье писателя – не считать себя особенным, одиноким, а быть таким, как все люди». Эта, казалось бы, очень простая по форме, но удивительно глубокая по содержанию мысль М. Пришвина актуальна и в наши дни. Во всех областях и звеньях жизни, в том числе и литературной, мы успешно изживаем остатки настроений индивидуализма, успешно преодолеваем их и в общественной жизни, и в быту, и в эстетике.

В своей критической части партийный документ «За тесную связь литературы и искусства с жизнью народа» в первую очередь и направлен на окончательное преодоление этих настроений и идей, сохранившихся кое у кого как пережиток и мешающих движению нашей художественной мысли вперед в соответствии с ходом народной жизни. В своей позитивной части партийный документ указывает верную творческую дорогу нашей художественной мысли, ставит перед нею огромные литературно-эстетические задачи, решение которых потребует долгой и упорной работы.

Но уже и сейчас можно говорить, что сдвиг к лучшему определенно наметился. Оживление налицо. Оно – в тех лучших или по-своему интересных произведениях, в первую очередь прозаических, которые со страниц наших толстых журналов, не ожидая рекомендаций критики, прямо и непосредственно идут к широкому читателю и находят в его среде живой отклик. И характерная вещь – в первую очередь это произведения на современную тему, с человеком наших дней в центре, с проблематикой, впечатлениями, раздумьями, навеянными «злобой дня».

Так «пошли в жизнь» очень разнохарактерные по качеству, но проникнутые «злобой дня» и роман Г. Николаевой «Битва в пути», и роман В. Кочетова «Братья Ершовы», повесть В. Тендрякова «Чудотворная», роман Д. Гранина «После свадьбы». Вызовет интерес у читателя и роман молодого сибирского писателя Анатолия Иванова «Повитель», напечатанный в 1958 году в журнале «Сибирские огни». Живо читается очерк большого плана М. Жестева «Золотое кольцо», названный автором почему-то «очерковым романом». Привлекают внимание жизненно смелой проблематикой роман М. Ибрагимова «Слияние вод» и роман Ф. Панферова «Раздумье».

Роман Б. Полевого «Глубокий тыл» и роман «Братья и сестры» Ф. Абрамова, как и роман А. Калинина «Суровое поле», ходом действия, в них описанного, связаны с событиями Отечественной войны. Но по своему пафосу, по умонастроению и переживаниям людей, в них изображенных, эти произведения принадлежат нашему времени, овеяны его дыханием.

В нашей печати уже было немало высказываний по поводу нового романа В. Кочетова, в первую очередь касающиеся его острой и важной идейной проблематики. И это понятно. Вопросы, затронутые В. Кочетовым в новом его романе, действительно важные, актуальные.

Другое дело – сколь глубоко В. Кочетов осмыслил эти вопросы, с какой полнотой и внутренней убедительностью он показал в своем романе разворот идейной борьбы, характерной для нашего общества, с какой степенью правдивости и художественности обрисовал он живые лица, их судьбы.

Белинский не раз говорил: то, что писатель лучше знает, о том он лучше и пишет. Сила В. Кочетова – в непосредственном и любовном знании рабочей среды, и именно среды русского рабочего класса, являющего собою небывалый в истории пример классового сознания, революционной энергии, выдержки, мужества и стойкости.

Это живое, чуткое знание и позволяет В. Кочетову подымать такие пласты быта, психологии и умонастроений русского рабочего человека, подмечать такие стороны в его богатом и многогранном характере, которые делают его лучшие произведения новым и свежим словом. Индивидуальная же особенность В. Кочетова как писателя состоит, по-моему, в его способности обрисовывать характеры, многократно наблюденные в действительности, писать сцены, в которых и труд, и быт, и психология героев слиты в нерасторжимом единстве. В. Кочетову, например, плохо удаются, условно говоря, аналитические портреты. Скажут: это ограниченность? Нет, это, очевидно, то, что именуется особенностью писательского дарования. Кто чем владеет!

Вдумайтесь в наиболее удачный и, по-моему, самый характерный для таланта В. Кочетова роман «Журбины». Писатель тепло и задушевно обрисовал в нем жизнь рабочей семьи – и получилась полнокровная картина, представляющая в живых и типических лицах как бы гвардию русского рабочего класса.

В. Кочетов хорошо знает людей, которых описывает, тонко чувствует поэзию их сурового образа жизни, любит колоритный быт, крепкие устои советской рабочей семьи, строгие и требовательные законы и правила неписаной рабочей морали.

Эти черты дарования сказались и в его новом романе «Братья Ершовы». Здесь читатель не только отчетливо видит рабочий поселок с саманным фамильным домиком Ершовых, затерянным где-то на окраине в глубине вишневого садочка, не только живо соприкасается со всей обстановкой многосложной заводской жизни – в цеху, на рабочем собрании, в директорском кабинете, на заводском дворе, – он даже ощущает и самый воздух, немножко соленый от моря и припахивающий заводской гарью. А это такие непременные «слагаемые» художественного письма, без которых не бывает сколько-нибудь интересного и живого повествования.

Как и в «Журбиных», на первом плане произведения – крепкая советская рабочая семья Ершовых со славными традициями, с незыблемо твердыми и требовательными нравственно-моральными устоями.

В этой среде чувство гражданского долга, чувство личной ответственности за все, что происходит в семье, на заводе, в стране, в мире, – воспитывается с детства. Здесь свято берегут рабочую честь и строго спрашивают с каждого за ее нарушение. Самоотверженные солдаты, когда родина в опасности, и неутомимые труженики в мирных условиях, своими руками создающие материальные ценности, Ершовы действительно являются «хозяевами жизни». Их все живо интересует и все касается – и экономика, и техника, и политика, и народное образование, и искусство.

Изображая по-своему трудную и беспокойную жизнь братьев Ершовых в условиях ответственнейшего и переломного момента в жизни всего советского общества, обрисовывая их настойчивую инициативу и активное участие в борьбе против всякого рода чуждых советскому общежитию поветрий, В. Кочетов ставил целью в соответствии с духом времени показать современного рабочего не только в быту, не только в труде, но и на переднем крае идеологической борьбы.

И, несмотря на все просчеты – а они, скажем прямо, серьезны, – писателю все же удалось реализовать в произведении большую долю поставленной им перед собой идейной задачи. И какие бы перекосы, преувеличения, а подчас и упрощенные решения ни допускал писатель, изображая разворот идейной борьбы, в целом перед читателем встает действительно мощная и несокрушимая не только трудовая, но и политическая сила, являющая собою самый глубокий корень советского строя и накладывающая свой отпечаток на все, что делается в стране.

Когда-то К. Маркс писал, имея в виду людей рабочего класса, что с их загрубелых и суровых лиц смотрит на нас красота будущего человечества. Русский рабочий класс, вынесший на своих плечах колоссальную тяжесть мирового развития, больше чем кто-либо другой оправдал это предвидение.

За годы строительства социализма у нас сложился и становится массовым тип вполне интеллигентного рабочего. За плечами такого рабочего большая школа не только заводского труда, но и разностороннего образования. Такой человек – не только рабочий, не только общественный деятель, но и мыслитель. Он варит сталь, добывает уголь, водит поезда и одновременно участвует в создании общественных духовных ценностей.

Благодаря непосредственному практическому знанию и богатому политическому опыту, помноженным на завоевания цивилизации, интеллигентный рабочий обладает особо острым социальным зрением. В его кругозор входят все великие вопросы века, его чуткое сердце откликается на все радости и беды человечества. И склад характера, и образ мыслей, и строй чувств такого человека изобразить не так-то легко и просто. Отдельные живые черты этого типа мы видим в последних произведениях Г. Николаевой, В. Кочетова, Д. Гранина, Б. Полевого. Дать этот образ в полный его рост, во всей его человеческой пленительности – задача нашей литературы.

Война тяжело коснулась и семьи Ершовых. Геройски погиб в борьбе с врагами старик отец и один из братьев. Остался в одиночестве, без жены, с детьми на руках старший из братьев Платон. Мстительная расправа фашистов трагически обездолила Дмитрия и Лелю и обрекла этих прекрасных людей на горькое одиночество. Младший из братьев, Степан, струсил и запятнал предательством честь рабочей фамилии. Такие удары не проходят бесследно. Они оставляют рубцы не только на лице, не только в памяти людей, а и на всей их жизни, в их психологии.

Но затронув этот важный и, в сущности, трагический мотив большого и настоящего человеческого горя, по сравнению с которым представляются ничтожными и мелкими всякого рода драмки, переживаемые, например, супругами Козаковыми, В. Кочетов далеко не всегда справляется с ним. И объясняется это, по-видимому, в первую очередь тем внутренним противоречием, которое вообще свойственно этому роману, – каким-то досадным разноречием между широким замыслом писателя, между сложным идейным планом романа и сравнительно бедной жизненной его основой. Очевидно, писателю, задумавшему богатую картину, не хватило в данном случае ни свежих наблюдений, ни эмоциональных красок для того, чтобы эта картина получилась художественно цельной, глубокой, полнокровной.

Основное действие романа развертывается как цепь столкновений хороших и заслуженных рабочих людей, таких, как братья Ершовы, директор завода Чибисов, секретарь горкома Горбачев и другие, с проходимцами и карьеристами вроде инженера Орлеанцева, лжеизобретателя Крутилича, предателя Воробейного и других.

Вся эта нечисть, рассчитывая на перемену курса в политике в связи с ликвидацией последствий культа личности, а главное, воспользовавшись благодушием таких людей, как Горбачев, подняла голову, заговорила о «смене вех», о необходимости заменить рабочую демократию технократией, отбросить принцип партийности в искусстве – словом, открыть простор ревизионизму всех мастей. А нужен им весь этот набор «модных» идеек лишь для того, чтобы «потеснить» в жизни основную силу нашего общества, представляемую в первую очередь братьями Ершовыми, и пробраться на тепленькие места и высокие должности. Орлеанцев мечтает о министерской карьере, Крутилич спит и видит огромные гонорары за мнимые изобретения, худрук Томашук рассчитывает на гегемонию в театральном деле.

Орлеанцев со своими подручными подстраивает дело так хитро, что Платона Ершова освобождают от работы на заводе и на его место ставят предателя Воробейного, директор завода Чибисов никак не может отбиться от провокаций разного рода, жертвой грязной клеветы становится честный инженер Козакова и т. д. и т. п. Словом, несть числа злодеяниям и подлостям, которые уже свершили и могут еще свершить пяток мелких негодяев, долгое время мешая работать людям, проникая и в печать, и в театр, ив министерство, и в столичные «салоны», вводя в заблуждение многотысячный коллектив рабочих, крупнейшую партийную организацию завода, горком, обком…

Трудно поверить в такого рода мрачную картину. От нее явно веет мелодрамой, и это веяние тем более ощутимо, что и «дальний план» романа густо утыкан всякого вида чудовищами вроде кликуши-художницы. А главное – писатель крайне упростил и умонастроение и поступки своих положительных героев в самый ответственный момент, то есть тогда, когда им следовало выступить в качестве активных борцов в идейной схватке.

Почему-то вдруг у большинства из них не оказалось в данном случае ни политической зоркости, ни инициативы, ни большевистского напора и отваги, почему-то почти все они из людей с хорошей рабочей закалкой, помноженной на прекрасную большевистскую выучку, превратились вдруг в бездейственные фигуры чисто страдательного плана, в этаких интеллигентских хлюпиков, которые терпят напраслину, страдают, возмущаются, а раскусить и призвать к порядку нескольких мерзавцев никак не могут. Правда, и Чибисов, и Платон, и особенно Дмитрий Ершов пытаются открыть глаза Горбачеву на положение на заводе, на нездоровые настроения среди отдельных студентов, но и в этом случае дело не двигается.

Пока Горбачев и Ершовы в быту, в семейном кругу, у доменной печи, у блюминга – мы их видим и ощущаем как живых людей. Но вот, по воле автора, они превратились в рупоры его рассуждений о литературе, о живописи, о театре, говорят и поступают так, как им предписал автор, – и ощущение живого человека исчезло.

Образу Дмитрия Ершова, а за ним и Лели, людей поистине трагической судьбы, принадлежит в романе центральное место. И это образы – особенно Дмитрия – действительно новаторского характера, таящие в себе богатейшие возможности для широкого и драматического повествования. Но даже и эти важнейшие фигуры, крупно намеченные писателем, все же недостаточно разработаны, богатство их внутреннего содержания, их духовная красота слабо раскрыты. В реальной жизни Дмитрий проще, духовно богаче, благороднее и потому неизмеримо величественнее, чем он получился у В. Кочетова.

Дмитрий глубоко несчастен, и этому несчастью, как и его одиночеству, исхода не предвидится. Дмитрий внешне по-мужски суров и замкнут, непреклонен по характеру, тверд в убеждениях, безукоризненно честен и строг в исполнении долга. Это широкая и щедрая русская душа, с чутким и бескорыстным отношением к людям, с горячей влюбленностью в жизнь. Дмитрий много испытал, много перенес, но горе не сломило его, не сделало его широкую душу ни мстительной, ни подозрительной, ни ожесточенной.

1. В. И. Ленин, Сочинения, т. 35, стр. 350.[↩]