Творчество Джона Мильтона

Р. М. Самарин, Творчество Джона Мильтона, Изд. МГУ, М. 1964, 485 стр.

Труд Р. Самарина – первое советское и вообще русское фундаментальное исследование литературного наследия Мильтона. Автор его ставит перед собой задачу «охарактеризовать творчество Мильтона-поэта, в котором неразрывно слились и художник слова, и замечательный мыслитель, и боевой публицист революционных лет… раскрыть становление и развитие поэта, рожденного одной из великих революционных битв прошлого и потому во многом интересного и для нашего героического века».

Книгу Р. Самарина отличает полнота охвата творчества писателя, широта проблематики. Автор прослеживает путь развития общественного сознания и поэтического мастерства Мильтона, приведшего его к созданию поэм «Потерянный рай» и «Возвращенный рай» и трагедии «Самсон-борец». Он воссоздает облик Мильтона во всей его сложности, не упуская из виду «трагическое противоречие, жившее в Мильтоне», которое, по словам автора, состояло в том, что «гуманист и наследник идейных сокровищ Ренессанса, ставший поборником революции, спорил в нем с пуританином-кальвинистом», что «его мощный критический ум не раз вырывался из цепких сетей религиозной догматики, однако те же сети не раз связывали множеством ложных понятий смелые порывы его мысли».

Р. Самарин учитывает, критически осмысляя, используя или полемизируя, богатую традицию изучения Мильтона как на родине писателя и за рубежом, так и в нашей стране.

В переходе Мильтона от юношеского творчества 1620 – 1630-х годов, овеянного духом Ренессанса, к революционной публицистике, политической и философской прозе 1640- 1650-х годов исследователь обнаруживает отнюдь не постепенную эволюцию, с самого начала подготовленную, по мнению буржуазных исследователей, пуританскими настроениями. В этом переходе он усматривает выражение революционного поворота в мировоззрении писателя, происшедшего под влиянием сгустившейся предгрозовой атмосферы назревающих политических событий.

Убедительно аргументируется предположение о связи этого идейного перелома с непосредственными впечатлениями от пребывания в Италии – «обетованной стране» гуманистической культуры, подавленной в то время гнетом духовной и политической реакций, стране, «в которой томился поднадзорный Галилей и торжествовали иезуиты», где были «слишком очевидны… следы недавнего расцвета, титанической созидательной поры, которая сменилась восстановленным и усиленным церковно-феодальным гнетом, уродовавшим душу народа».

В противоположность буржуазной мильтонистике, рассматривающей прозу Мильтона в отрыве от его поэзии, Р. Самарин устанавливает их внутреннюю связь и доказывает, что проза писателя, страстная, насыщенная злободневной политической проблемностью, – это «не только документ эпохи, памятник английской пуританской культуры», но «она была лабораторией, в которой выкристаллизовывались идеи Мильтона-мыслителя, воплотившиеся в поэзии 60-х годов», что это «путь к поэмам и «Самсону», путь не только идейный, но и художественный».

В книге Р. Самарина показана широкая панорама литературной жизни и идеологической борьбы в Англии, Италии и ряде других европейских стран – как современной Мильтону эпохи, так и прошлых времен, создавших традиции, воспринятые писателем.

Центральная глава монографии посвящена поэме «Потерянный рай», определившей место Мильтона в мировой литературе. Исследователь называет ее «Апофеоза восстания», следуя определению, данному поэме Белинским. Опираясь на традицию Белинского и английских революционных романтиков, поддержанную в советском литературоведении, Р. Самарин рассматривает эту поэму и созданные позднее поэму «Возвращенный рай» и трагедию «Самсон-борец» как революционные произведения, отразившие важнейшие проблемы своего времени. Он слышит в этих произведениях отголоски идейной и политической борьбы и спорит со многими буржуазными литературоведами, зачисляющими великие поэмы Мильтона в разряд «религиозной литературы».

Р. Самарин исходит из мысли Маркса, писавшего, что «Кромвель и английский народ воспользовались для своей буржуазной революции языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого Завета» ¹. Поэтому в обращении Мильтона к библейскому сюжету исследователь видит стремление к художественно-обобщенному осмыслению философских и политических проблем.

В анализе поэмы «Потерянный рай» прослеживаются источники сюжета, пути возникновения замысла, сложная философская и социальная проблематика, процесс формирования жанра эпопеи в творчестве Мильтона, богатство и разнообразие выразительных средств. Исследователь выделяет как ведущую идейную тенденцию поэмы веру поэта в величие человеческого разума и благотворность знания. Большое значение приобретает в исследовании проблема героя, принципиально важная для поэта. Не пытаясь «выпрямлять» и упрощать сложность «Потерянного рая», Р. Самарин приходит к выводу, что проблема героя остается нерешенной. «Адам не герой поэмы, так как при всех своих высших качествах он слишком пассивен и – рядом с Сатаною – бледен. Это неудача религиозного сюжета, попавшего в руки поэта-революционера. Сатана – не герой поэмы, так как автор не посмел сделать из него воплощение идеи восстания против бога. Это неудача великолепного революционного сюжета, обработанного поэтом-пуританином». В то же время анализ образа Сатаны делает понятным, почему в этом образе, при всей его противоречивости, сосредоточился революционный пафос поэмы, связавший ее с созданной в последующих веках поэзией непокорности и борьбы.

«…Из-под пера поэта-пуританина, мучительно переживавшего крушение республики, вышло нечто противоположное его замыслу; тиран и злодей Сатана затмил собою не только Адама, но и Всемогущего с его сыном, на которых Мильтон потратил немало старания, не добившись ив отдаленной мере эффекта, достигнутого в образе Сатаны. Так Сатана стал для читателей Мильтона главным героем его поэмы вопреки замыслу поэта», – пишет Р. Самарин.

Естественно, что этот образ оказывается предметом самого пристального внимания исследователя. Он взят в его исторической эволюции, в соотнесении с литературной традицией Средневековья и Возрождения. При общей убедительности этой характеристики нельзя не заметить и неточности: тема сделки дьявола с человеком фигурирует здесь как примета новизны, внесенной эпохой Возрождения; между тем тема эта возникает еще на заре средневековья, а широкое распространение получает уже в X веке в легенде о Теофиле, вдохновившей в, XIII веке выдающегося французского поэта Рютбефа.

Характеризуя место и значение «Потерянного рая» в эпической поэзии XVII века, Р. Самарин показывает, как органически поэма связана с гуманистической культурой Возрождения. Здесь, как и во многих других случаях, подчеркивается связь Мильтона – художника и мыслителя – с гуманистическими традициями. Но как раз в освещении этого вопроса в исследовании возникают противоречия. Например, на стр. 284 идет речь о раскрывающихся в «Потерянном рае» противоречиях Мильтона, объясняемых «не только традициями Ренессанса, но и его собственными, кое в чем материалистическими воззрениями на природу человека». Остается, однако, непонятным, почему эти «кое в чем материалистические воззрения» поэта, впитавшего весь опыт гуманистической культуры, должны иметь еще какие-то иные истоки, помимо материалистических философских идей Ренессанса, и где еще их можно искать.

Не ясно также, в каком соотношении с опытом драматургии английского Возрождения находится мильтоновский опыт изображения человека. Исследователь считает, например, что, повествуя о любви Адама и Евы, Мильтон «раскрыл внутренний мир своих людей, особенно новый в той глубочайшей серьезности, с которой они говорят о чувстве, навсегда их связавшем». Остается неясным, в чем заключается эта новизна по сравнению с опытом раскрытия внутреннего мира человека в драматургии английского Возрождения. Разве не с глубокой серьезностью говорили о своих чувствах герои трагедий Шекспира и некоторых современных ему драматургов? Если в разработке образа человека Мильтон был новатором в эпосе, то ведь в его сознании жил опыт английской ренессансной драматургии (об этом не забывает сам исследователь; см., например, сопоставление с Шекспиром на стр. 288), и едва ли ему здесь удалось пойти дальше проникновенного «человековедения» Шекспира.

Не во всем убедительно сопоставление мильтоновского Сатаны с некоторыми героями Марло и Шекспира на стр. 309. Оно справедливо в отношении общей им всем индивидуалистической природы, можно согласиться также и с мыслью о близости титанических масштабов Сатаны и Тамерлана или Фауста Марло, но разве «завистник Яго и кающийся деспот-развратитель Клавдий» могут по своим масштабам быть включены в круг «персонажей, во многом соизмеримых с Сатаной»?

Вызывает недоумение понятие «буржуазно-гуманистический индивидуализм», фигурирующее на стр. 311, – в нем объединяются несовместимые и противоборствующие явления: буржуазный индивидуализм и гуманизм. Это понятие находится в противоречии не только с исторически определившимся соотношением различных идеологических и этических тенденций Возрождения, но и с тем, что говорит об этом двумя страницами раньше сам исследователь.

Одной из удач автора является глава, посвященная трагедии «Самсон-борец». Сопоставляя сюжет трагедии с библейским преданием, Р. Самарин отмечает смелое и свободное обращение поэта с каноническим материалом: «Мильтон хотел показать не библейского варвара, а Самсона-борца, политического деятеля, покинутого теми, за кого он боролся, плененного, но неукротимого. Но для этого облагороженного образа – по сути дела совершенно нового – пришлось переосмыслить библейский миф». Он показывает, как «библейский миф облагораживается аристотелевым искусством вызывать страх и сострадание, усложняется гуманистическим трагизмом Ренессанса, переплавляется в горниле политических страстей революционной эпохи». Убедительно выявляются черты народности во всем замысле трагедии и в образе ее героя. Противопоставление Самсона, «вооруженного дубиной в рубище», «сверкающему доспехами рыцарю» Гарафе рассматривается как образное обобщение «схватки между народом и феодалами».

Исследователь показывает, как в образе Самсона получает разрешение проблема героя, как писателю удалось воплотить в нем живые человеческие чувства, раскрыть внутреннюю борьбу, в которой герой созревает для подвига «во имя общего блага», как в подвиге и гибели героя Мильтон утверждает «единственный вид бессмертия – это подвиг в борьбе за высокие нравственные идеалы».

Трагедия «Самсон-борец» предстает в монографии как величественное завершение творческого пути Мильтона, как итог борьбы писателя «за новое большое искусство», как законченный образец такого искусства, «своеобразное порождение английского революционного классицизма».

Книга Р. Самарина – вклад в изучение творчества Мильтона; она, несомненно, должна представлять интерес как для советских, так и для зарубежных исследователей английской литературы.

г. Ленинград

1. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 8, стр. 120.[↩]