№8, 1966/Советское наследие

Трубников снова под огнем

В критических статьях недавних лет часто недооценивались особенности литературы как одной из форм отражения реальности, преуменьшалось влияние объективных обстоятельств материальной жизни на поведение и мышление литературных героев. Одновременно переоценивалось субъективное начало – будь то характер героя или взгляды писателя. Надо ли говорить, что в такого рода смещении акцентов по-своему отразилось распространение субъективизма и волюнтаризма в экономике, идеологии, политике.

В последнее время в журнале «Вопросы литературы» и некоторых других изданиях появились критические работы, в которых начат очень важный разговор о жизненных основах воссоздаваемых литературой конфликтов и характеров, о конкретно-исторических мотивах действий литературных героев. Среди них я, как и Александр Янов, прежде всего назвал бы статью Ю. Кузьменко, напечатанную в журнале «Вопросы литературы» (1965, N 11).

Статья Александра Янова, очевидно, задумана как продолжение начатого разговора. Но анализ жизни и ее литературных отражений то и дело подменяется в ней зигзагами полемической мысли, пренебрегающей реальной сложностью анализируемых явлений.

Начать с того, что Александр Янов почти начисто исключает влияние авторских взглядов и пристрастий на литературное творчество. Рассматривая вопрос об окраске жизни в произведениях литературы, он пишет:

«Неужели такая «окраска» есть результат субъективных установок тех или иных литераторов? И лежит ли вообще этот вопрос исключительно в плоскости литературы? Или в этой проблеме находят отражение определенные противоречия самой меняющейся действительности? А если это так (ведь мы, материалисты, не можем всерьез говорить о том, что одни художники «не любят» рисовать отрицательных персонажей, а другие «любят»), то не плодотворнее ли для критики вместо абстрактных препирательств относительно разных «правд» (речь идет о «правде века» и «правде факта». – А. К.) внимательней присмотреться к закономерностям отражения в литературе этой меняющейся действительности?»

Приняв эти слова за истину, ни один уважающий свои принципы материалист не сможет уже больше вести разговор о писательских симпатиях и антипатиях, о том, что разные писатели по-разному изображают одно и то же явление.

Сознание, подчеркивал В. И. Ленин, дает нам субъективный образ объективного мира. Надо ли говорить, что литературное творчество подвластно тому же закону. В любом художественном образе всегда есть и идущее от объекта, от предмета, и привнесенное. Писатель, как человек общественный, неизбежно вносит в свои произведения дух, черты и влияния своего времени, своего общества и вместе с тем – свою душу, свой индивидуальный способ ориентировки в мире и воздействия на него. Он – не фотоаппарат, автоматически фиксирующий увиденное, а живой человек, в ком историческое, социальное существует в неповторимо-индивидуальных формах.

Все это элементарно и как-то даже неловко повторять в нашей полемике. Но повторять приходится: в полемическом пылу Александр Янов очень уж небрежно обращается с «субъективными установками» писателя, а любовь или нелюбовь писателя рисовать отрицательных персонажей считает явлением, не заслуживающим внимания серьезного материалиста.

Еще меньше прав и самостоятельности оставляет Александр Янов героям произведения.

Свой разговор о конкретных произведениях Александр Янов начинает «с поразительнейшей… и знаменательной ошибки нашей критики в оценке «Председателя». В чем же ошиблась критика (вся критика!) и как собирается поправить ее Александр Янов?

В трактовке фильма Янов выдвигает на первый план ту его сцену, в которой «выключен звук, и Егор Трубников образно, при посредстве многоэтажного мата, объясняет колхозникам, как он поднимал людей под кинжальный огонь». Ключевой для всего фильма смысл этой сцены Янов видит в том, что Трубников воюет… Он воюет за то, чтобы накормить колхозников хлебом, тем хлебом, что ими самими выращен. «А на войне как на войне. Тут уместны и мат, и ласка, и угрозы, и просьбы, и гнев, и милость…»

Об этом писали и другие критики. В чем же тогда их «поразительнейшая и знаменательная ошибка»? Оказывается, она в том, что писавшие до Александра Янова критики не сумели осмыслить войну, которую ведет Егор Трубников: героизируя его, они преувеличили роль таких организаторов, как Егор Трубников.

Согласно тому реализму, который в статье Янова противопоставляется «бездумной симпатии создателей фильма к своему герою», наивности писавших о фильме критиков и донкихотству самого Егора Трубникова, Трубников был с самого начала обречен на поражение. Обречен низкими закупочными ценами на хлеб, насилием Калоевых над колхозной экономикой, самой атмосферой тех лет… Если бы не началось в 1953 году повышение закупочных цен, ничего у Трубникова не получилось бы. Не должно было бы получиться – по концепции Александра Янова. «И не калоевские интриги его сгубили бы, а сама невозможность встать на ноги при таком положении дел».

На что же тогда рассчитывает Трубников, продолжая свой бой за колхоз? Неужели он настолько глуп и слеп, что не понимает своего донкихотства, не видит жизненных обстоятельств, обрекающих его на поражение? Каковы его перспективы? Если ответ на первые вопросы остается в статье Янова непроясненным, то на последний вопрос автор статьи отвечает прямо и решительно:

«Либо – при условии, что на него станет работать весь район, – ему удастся создать очередную «потемкинскую деревню», но тогда он превратится в своего антипода, встреченного им усача-председателя, липового героя… Либо никакой реальной пользы хозяйству он принести не сможет и – сломленный – в лучшем случае превратится в приспособленца и апологета «малых дел».

Все попытки других критиков проанализировать реальные победы и поражения Егора Трубникова, выводящие его за пределы этой роковой альтернативы, Александр Янов пресекает самым решительным образом.

В моей статье в «Литературной газете» было сказано о намерениях и попытках Трубникова экономические задачи решать экономически, материально заинтересовать колхозников в колхозной работе. Александр Янов считает эти соображения голословными, результатом странной доверчивости критика к авторам фильма, которые «приписывают Трубникову предвосхищение капитальнейших экономических идей, осуществленных многие годы спустя». «Впрочем, – оговаривается Янов, – я не спорю, может быть, Трубников и впрямь выдающийся мыслитель, но ведь здесь опять игнорируется та диалектика жизни, которую сам же А. Караганов и декларировал, сама атмосфера тех лет».

По статье Александра Янова получается, что нужно было быть выдающимся мыслителем, чтобы в 40-е годы подумать о материальной заинтересованности колхозников в результатах труда. А между тем для этого нужно было быть просто мало-мальски грамотным марксистом. И хорошим практиком, который знает, что принцип сдельной оплаты труда и система распределения по трудодням не только в теоретических трудах провозглашены, но и колхозным опытом проверены, в колхозном уставе записаны. Егор Трубников не открывал новых истин, он применял общеизвестные. Те, которые не то что председателю колхоза – любому колхознику были ведомы.

Ну, а как с фактическим применением общеизвестных принципов? – спросит меня Александр Янов.

Цитировать

Караганов, А. Трубников снова под огнем / А. Караганов // Вопросы литературы. - 1966 - №8. - C. 22-31
Копировать