№7, 1987/Жизнь. Искусство. Критика

Три условия критики

Статьями А. Нинова и Айдына Мамедова редакция продолжает обсуждение проблем современной литературной критики (см. статьи Н. Анастасьева, 1986, N 6; Ю. Суровцева, 1986, N 7; В. Кардина, 1986, N 8; Н. Худайберганова, 1987, N 1; В. Брюховецкого, 1987, N 3).

Характерной чертой VIII всесоюзного съезда советских писателей явилась особая откровенность ораторов – откровенность, от которой, признаться, мы стали отвыкать на больших собраниях, обычно строго срежиссированных по знакомому всем регламенту и установленному ритуалу. Сама по себе откровенность – это, конечно, еще не истина, не глубина взгляда на тот или иной животрепещущий вопрос. Но это одно из необходимых условий и истины, и глубины, и убедительности всякого слова. Откровенная речь заключает в себе по крайней мере одну истину – о самом говорящем, что зачастую ничуть не менее важно, чем те вопросы, о которых идет речь.

Общий мотив многих выступлений, прозвучавших и на самом съезде, и в последующей дискуссии на страницах печати, – неудовлетворенность современной критикой, состоянием ее морального духа и ее языка, мерой ее воздействия на читателей и писателей, да и на весь литературный процесс в целом. Вот лишь несколько, надо полагать, вполне искренних суждений:

«Современная литературная критика, и устная, и печатная, долгое время по разным причинам влачила жалкое существование, а сейчас устремилась не только к горячему утверждению правды, но и к тихим коварным шалостям, пропитанным сладким ядом нигилизма, сопровождаемым уксусными брезгливыми гримасами в сторону нашей культуры… Неужели критика – это способность раздраженного своеволия? Неужели художники и критики от века принадлежат к враждующим племенам? Или, может быть, кто-то дьявольски использует критику как средство для замутнения чистых источников? Что ж, сначала деформируется вкус, потом происходит распад художественного сознания. Нет, критика – не наука, не социальное доктринерство, не словесный вампир, не добродетельная пиявка, необходимая для здоровья писателя, а это жанр литературный в квадрате, средство воспитания вкуса, то есть чувства правды и красоты. Сам же критик – это писатель «соединительной зоны», строитель мостов, законодатель мнений, с которыми читатель вправе считаться или не считаться» (Юрий Бондарев).

«Литературная критика вот уже долгие годы поставлена в униженное положение, что опять-таки является проявлением формально-бюрократического отношения к литературе в Союзе писателей и его органах.

Если судить по литературной периодике, иным высоким литературным заседаниям, некоторые наши товарищи как бы не слышат призыв XXVII партийного съезда: «…пора стряхнуть с себя благодушие и чинопочитание, разъедающие здоровую мораль…».

Не потому ли перестройка литературных дел идет, так туго, а практически буксует на месте?» (Феликс Кузнецов).

«Критика наша в большинстве случаев, как речка: все сверху вниз течет. И все же я должен тут поспорить с Феликсом Феодосьевичем Кузнецовым. Он сказал, что критика находится в униженном состоянии. Да, это так.

Но не унижайтесь! Не унижайте сами себя!

Почему прозаик или поэт может годами выдерживать книгу и не давать исчеркать ее, а критик (я говорю не обо всех критиках) сопровождает захвальными статьями те самые произведения, которые сегодня ругают?.. Не унижайте сами себя! А потом уж не жалуйтесь, что находитесь в униженном положении» (Григорий Бакланов).

«Есть у нас и настоящая критика. Есть! Несмотря на то, что на пять человек в Московской организации имеется один критик. Об этом говорили. То есть размножение критиков идет по тому же принципу, как и в литературе. И тут настоящая литература и настоящая критика идут по дороге, а по обочине, которая несколько шире самой дороги, шествует серая литература и серая критика.

На каком принципе существует серая критика? Где ее истоки и на каком фундаменте? Тут я скажу вам второй афоризм: «На комара с дубиной, на волка с иголкой, на льва с гребешком…» (Гавриил Троепольский)1.

«На мой взгляд, беда современной критики не столько в утаивании недостатков в произведениях ряда «ведущих», титулованных писателей или в замалчивании достоинств в работе талантливых. Беда современной критики – в ее заунывности, монотонности. Впечатление иногда такое, что работает в этой области один человек, вернее, одна запрограммированная машина. Нет критика – возмутителя спокойствия, критика-первопроходца, критика-сочинителя, способного заинтересовать своим творчеством так же, как это делают некоторые прозаики и поэты» (Глеб Горбовский)2.

«Другая беда критики – крайнее невнимание к технологии писательского мастерства. В критических статьях главенствует «что», а не «как». Между тем в искусстве «что» не возникает без «как». Наша критика до обидного мало внимания уделяет языку художественных произведений – этой плоти и крови любого литературного создания… Я очень охотно читаю литературную критику и интересуюсь ею, пожалуй, больше, чем беллетристикой. Влияние критики на мое творчество (если уж употребить такое «торжественное» слово) скорее косвенное, чем прямое. Умные статьи хороших критиков заставляют думать, и в этом их главное назначение» (И. Грекова)3.

Веер критических мнений о современной критике можно было бы развернуть еще шире, можно было бы без труда удвоить или утроить перечень острых болей, взаимных бед и обид, которые нынче связывают с литературной критикой. Но я думаю, что бичевание (или самобичевание) далеко не всегда помогает делу. И не острота самокритики тут смущает меня, а уклончивость, которая проглядывает за некоторыми чересчур запальчивыми инвективами, суженными против одной только литературной критики.

В чем эта уклончивость проявляется? Прежде всего, в отказе от связного анализа общего состояния литературы и в неправомерном разделении литературы и критики. По некоторым выступлениям можно подумать, что в современной литературе у нас только критика и больна. Что проза процветает, поэзия благоухает, драматургия сотрясает сердца, а вот критику кто-то дьявольски использует как средство для замутнения этих чистых источников…

Так в культуре не бывает.

Состояние современной лирической поэзии, на мой взгляд, заслуживает не меньшей тревоги, чем беды литературной критики, а пустых, бессодержательных и обезличенных поэм и стихотворений у нас печатается, к сожалению, еще больше, чем плохих критический статей. Может быть, потому, что для таких стихотворных сочинений в газетно-журнальной периодике и отдельных изданиях находится больше места…

И дурная проза, по-моему, гораздо успешнее деформирует читательский вкус, чем все плохие статьи вместе взятые, – хотя бы потому, что эта дурная проза гораздо шире распространена, так как издается и тиражируется в массовых количествах и имеет массового потребителя, которого никакая литературная критика, хорошая она или плохая, не интересует вовсе. Все это не может, конечно, служить утешением или оправданием для критиков, но может стать поводом для серьезного социологического анализа литературного чтения и размышлений о механизме распространения и воздействия печатного слова.

Литературно-художественная критика не существует в социальном вакууме. Она отражает уровень развития и самосознания литературы в целом и впрямую зависит от состояния общественной мысли и развитости общественного мнения, от состояния критики и самокритики, традиционно принятых обществом в качестве повседневной практической нормы. Зависимость эта не односторонняя, а с обратной связью, и поэтому критика не только отражает общее самочувствие и самосознание литературы, но и активно формирует их. В этом, по крайней мере состоит ее назначение.

После апрельского Пленума ЦК КПСС (1985 г.) и XXVII съезда партии стало больше простора для общественной критики и самокритики, для расширения гласности, для более полного осуществления свободы суждений и свободы печати, предусмотренных социалистическим правопорядком. И вместе с этими общими позитивными процессами демократизации общественной жизни закономерно оживилась и литературная критика.

Говоря так, я отношу начавшееся оживление в литературе не к одному только цеху критиков и литературоведов. Литературная критика вообще никогда не была и не может быть заботой одного профессионального цеха. Развитие художественной критики – дело всей литературы. Потенции критика так или иначе заложены в сознании каждого настоящего литератора, будь он прозаик, поэт, драматург, переводчик или публицист, и эти потенции сплошь и рядом реализуются в практической писательской критике, составляющей неотъемлемую часть литературно-художественной критики как таковой.

Острая самооценка дел в литературе, прозвучавшая на VIII съезде писателей, служит как раз доказательством, что именно в литературно-художественной критике сейчас совершаются важные и далеко идущие перемены. В общем, мне близка мысль Г. Троепольского, что настоящая критика и настоящая литература идут одной дорогой, с той лишь поправкой, что критика вместе с остальными жанрами и составляет настоящую литературу, а серая критика плодится на той же почве, что и другие литературные суррогаты, – они тоже взаимно питают, поощряют и поддерживают друг друга…

Перед художественной критикой кроме общелитературных стоят, безусловно, и свои собственные, профессиональные проблемы, и одними заклинаниями их, конечно же, не решить. Призывов к тому, чтобы каждый критик стал смелее и писал получше, за последние десять – пятнадцать лет было более чем достаточно. Недоставало другого: желания и готовности изменить практически организацию литературно-критического дела – от воспитания молодых критиков до порядка публикации острых, смелых или откровенно дискуссионных критических статей. А для практической перестройки кроме желания нужен точный анализ, верный теоретический подход, который помог бы установить не только очевидные недостатки той критики, что есть, но позволил бы отчетливее определить основные условия для ее свободного и живого развития в будущем.

По самой своей сущности художественная критика это, во-первых, наука, наука суждений о литературе и искусстве, базирующаяся на целом комплексе разнообразных знаний, прежде всего истории и теории литературы, эстетике и философии. И это важнейшая объективная сторона критики, ее фундамент.

Во-вторых, критика – особый род литературы, она невозможна вне субъективного, личностного вкуса пишущего, его индивидуальной впечатлительности, эмоциональности и способности верно формулировать свои впечатления и чувства.

И, наконец, в-третьих, критика – это явление журналистики по преимуществу. Ибо журнальная и газетная статья были и остаются основной формой существования критики.

Так вот, размышляя о достоинствах и недостатках нашей критики, а также ее проблемах, я начну с последнего, наиболее очевидного условия ее существования.

Оперативное воздействие критики на литературу, на писателей и читателей осуществляется через печать, и от того, как функционирует этот журнальный или газетный канал, во многом зависит и количество, и качество самой критики. На мой взгляд, хотя каналы журнальной и газетной периодики и оживились в последнее время, освободились от части ила и стали более проходимыми, чем прежде, по отношению к литературе они функционируют все же слишком вяло, слишком опасливо, без необходимой инициативы и оперативности, упуская многие возможности, которые заключает в себе литературная критика для обсуждения не только художественных явлений, но и самых злободневных вопросов жизни, пересекающихся с литературой.

Уместно напомнить по этому поводу мысль В. И. Ленина о необходимости «связать и литературную критику теснее с партийной работой»4, Это пожелание было высказано Лениным в письме к Горькому в связи с организацией новой большевистской газеты «Пролетарий» (февраль 1908 г.).

«Во сколько раз выиграла бы и партийная работа через газету, не столь одностороннюю, как прежде, – писал Ленин, – и литераторская работа, теснее связавшись с партийной, с систематическим, непрерывным воздействием на партию! Чтобы не «набеги» были, а сплошной натиск по всей линии…»5.

Главная мысль Ленина была основана на опыте 1905 года, когда он вместе с Горьким работал в легальной большевистской газете «Новая жизнь». Ленинская концепция заключалась в создании стройной системы идейно-политического воздействия на партию через печать, в разумном разделении функций между книжной, журнальной деятельностью и выходом периодической газеты, в подключении литературной критики по всем руслам к анализу основных политических и идеологических проблем, которые стояли тогда перед партией и рабочим классом России.

«Большие литературно-критические работы – в книги, частью в журналы, – советовал Ленин. – Систематические статьи, периодические, в концерте политической газеты, в связи с партийной работой, в духе начатого «Новой Жизнью»….»5.

Даже в особых обстоятельствах философских расхождений с Горьким по поводу материализма и эмпириокритицизма, которые не должны были, по мысли Ленина, влиять на основное направление партийного органа, он видел огромный плюс для рабочего движения в самом факте участия крупного художника в «концерте» политической газеты.

«…Я считаю, – писал Ленин Горькому, – что художник может почерпнуть для себя много полезного во всякой философии. Наконец, я вполне и безусловно согласен с тем, что в вопросах художественного творчества Вам все книги в руки и что, извлекая этого рода воззрения и из своего художественного опыта и из философии, хотя бы идеалистической, Вы можете прийти к выводам, которые рабочей партии принесут огромную пользу»6.

Художественные воззрения, по Ленину, неВ. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 143. тождественны философским; взгляды писателя формируются из многих источников, прежде всего из непосредственного опыта жизни, из творческого опыта, из политических предпочтений, а также и из философских систем, причем общие выводы художника в его творчестве, критике и публицистике могут и не совпадать с посылками той философии, которая повлияла на его сознание. Вот почему, даже и не соглашаясь с Горьким по важным философским вопросам, Ленин считал, что писатель может серьезно помочь изданию газеты «Пролетарий», регулярно выступая в ней «по нейтральным (т. е. ничем с философией не связанным) вопросам литературной критики, публицистики и художественного творчества и т. д.»7.

Глубокая убежденность, что в вопросах художественного творчества настоящему писателю, литератору и «все книги в руки», тоже может и должна рассматриваться как важный ленинский завет для печати. Надо только верно понять все последствия такой постановки вопроса для литературной критики сегодня.

Все мы, кстати, особенно ценим писательскую критику на страницах газеты именно потому, что в ней отчетливо видна личность автора. У нас в Ленинграде хорошо умеют писать в критическом роде Д. Гранин, В. Конецкий, А. Кушнер. Книга статей и эссе Д. Гранина «Тринадцать ступенек» (Л., «Советский писатель», 1984) с пользой для дела была обсуждена на заседании секции критики. Общее внимание в 1986 году привлекли к себе критические выступления и беседы в «Литературной газете» Валентина Катаева, Вениамина Каверина, Василя Быкова, Чингиза Айтматова, Александра Гельмана. И все же даже в самой большой и специальной писательской газете наиболее смелые, глубокие и общественно значимые выступления чаще относятся к вопросам экономики, управления, судебной практики, науки, школы, защиты окружающей среды, чем к проблемам литературы и искусства в собственном смысле слова. И так повелось не потому, что литература, театр, кинематограф и другие искусства не дают достаточно крупных поводов для проблемного и гражданского разговора начистоту. Нет, книги Ю. Трифонова, Ф. Абрамова, В. Быкова, Ч. Айтматова, Ф. Искандера, В. Маканина, Г. Матевосяна, В. Распутина и некоторых других писателей позволяют ставить и обсуждать большие и сложные проблемы жизни национального и общечеловеческого значения. Но критика отвыкла ставить литературные вопросы на уровне их действительной общественной остроты и эстетической значимости, отвыкла судить с той откровенностью и глубиной, которые отвечали бы характеру лучших книг современных писателей. Отвыкла, мне кажется, не по врожденной робости или неспособности, а потому что пресса долгое время и не стремилась к подобному публичному разговору, так или иначе регламентировала, выхолащивала, ограничивала дискуссионность критических суждений в силу глубоко укоренившегося принципа: «как бы чего не вышло…».

Без радикальных перемен в психологии и нравах редакционного дела, а также без повышения авторского самоуважения и принципиальности литературную критику по-настоящему не поднять и необходимого перелома в ней не добиться. Надо смелее и решительнее обновлять условия существования литературной критики в печати, и она станет работать гораздо энергичнее, острее и лучше. Необходимые силы для этого есть, причем не только в профессиональной среде. Есть они в наших молодежных литературных объединениях, среди студентов и аспирантов художественных вузов и т. д. А будет больше свободы и простора для критики в газетах и журналах, то не замедлят появиться и новые таланты, о существовании которых мы пока даже не подозреваем…

Проявятся ли потенциальные критические силы на практике, в действии, зависит во многом от нас самих. Ведь талант настоящего критика в принципе еще более редок, чем талант художника или ученого. Это доказывает и опыт истории литератур, в которых имен великих критиков было не так уж много – меньше, чем крупных писателей.

Нынешнее состояние литературных дел и обострившаяся к середине 80-х годов общественная полемика вызвали необходимость проверки, уточнения, а в некоторых случаях и пересмотра односторонних понятий о природе художественной критики, а также ее действительной роли в качестве важного инструмента общественного мнения. Именно этой потребностью продиктована большая статья Н. Анастасьева «Критика как наука», рассматривающая некоторые общие теоретические вопросы и задевающая весьма злободневные темы идеологического порядка8.

Скажу сразу, что больше всего удалась Н. Анастасьеву конкретная полемика против публично заявленных взглядов В. Сахарова, В. Коробова, В. Кожинова, Н. Утехина, А. Кузьмина и некоторых других авторов, изрядно напутавших в теоретической области и громко настаивающих на своих ошибках9. Благодаря последнему обстоятельству, может быть, еще лучше видно, что их всех объединяет. Гипертрофия национального и принижение интернационального начала в культуре, превознесение «своего» за счет умаления «чужого», запоздалое «почвенничество», отход от классовых и социальных критериев в понимании проблемы народности, попытки истолковать известные ленинские взгляды на историю России в обратном для ленинизма духе и смысле – все это не является новостью и не раз становилось предметом обоснованной критики в печати. Статья Н. Анастасьева углубила анализ и расширила общий фронт полемики, в ней обнажены не отдельные разрозненные ошибки, а целое направление ума, весьма воинственно заявившее о своих притязаниях в ряде книг и статей последнего времени.

Возьмем, например, книгу ленинградского автора Н. Утехина «Черты неповторимого» (М., «Современник», 1980), в которой рассматривается сложный вопрос о национальном своеобразии литературы и искусства. Под пером Н. Утехина, заключает Н. Анастасьев, идея сопоставительно-исторического анализа разных национальных культур «приобретает совершенно вульгарную форму, хотя автор и стремится всячески удержаться на уровне науки. Только по существу «научность» эта обнаруживает совершенное сходство с программной ненаучностью»10,

Осуществление своей программы автор начал издалека, и, кроме тех выразительных подробностей, которые вполне оценил Н. Анастасьев, можно заметить и другие «черты неповторимого», характеризующие особый подход Н. Утехина к избранной им теме. При обсуждении книги в кругу ленинградских критиков и литературоведов из уст некоторых ораторов приходилось слышать, что она написана «интернационалистом», что Н. Утехин выступает по литературным вопросам с принципиальных, партийных позиций. Между тем как раз интернациональная идея, идея равенства всех рас и народов, уважения не только к своей, но и к другим культурам, идея пролетарского объединения людей независимо от их национальности, в книге Н. Утехина принижена и обеднена.

Буквально с порога Н. Утехин отвергает здравую мысль одного из авторитетных исследователей национальных отношений и национальных литератур о том, что «общечеловеческое», даже «непосредственно не связанное с коммунистической идеологией, согласуется с идеалами коммунизма, не противоречит им»11. Но почему же, спрашивается, надо отрицать общечеловеческие ценности и общечеловеческую мораль, если они возникают как лучшее из исторического опыта и культуры всех народов и не только не противоречат идеологии коммунизма, но являются необходимыми предпосылками и фундаментом для ее возникновения и развития?

Указывая на три источника и три составные части марксизма: немецкую философию, английскую политическую экономию и французский социализм, Ленин очертил ядро нового, коммунистического мировоззрения, возникшего в XIX веке на перекрещении разных национальных культур. «…В марксизме, – подчеркивал Ленин, – нет ничего похожего на «сектантство» в смысле какого-то замкнутого, закостенелого учения, возникшего в стороне от столбовой дороги развития мировой цивилизации. Напротив, вся гениальность Маркса состоит именно в том, что он дал ответы на вопросы, которые передовая мысль человечества уже поставила»12.

Не менее, чем дух сектантства, марксизму противен и дух национальной ограниченности, несовместимый с всемирным интернациональным характером этого учения. Являясь законным наследником русского революционно-освободительного движения, ленинизм воспринял главенствующие интернациональные традиции марксизма, продолжил и обогатил их на новом этапе развития мировой цивилизации и в новых общественно-исторических условиях.

Именно эти традиции, оказывается, и не устраивают ревнителей «неповторимого», более всего озабоченных не взаимодействием и взаимообогащением, а ускользающими различиями национальных культур. Тот же Н. Утехин, например, делает выговор одному из своих оппонентов, который, «повторяя ошибку механистического толка, сообщает, что неверно преувеличивать значение «национальных особенностей» и «преуменьшать роль общих, интернациональных черт»13.

Это не «механистическая ошибка»! Интернационалисты действительно стоят на той точке зрения, что не следует преувеличивать значение национальных особенностей и преуменьшать роль общих интернациональных черт. У автора книги, о которой идет речь, явно иные склонности. На ее страницах теряются кое-где принципиальные грани между проявлениями национальной гордости и национального чванства. Поражает бестактность суждений о других народах, кроме, разумеется, своего собственного. Немецкому национальному характеру Н. Утехин отказывает в «остроумии» (будто не немцами создан «Симплициссимус», сатиры Гофмана, Гейне, В. Буша и др.); итальянцы как нация, оказывается, «нестойки в несчастьях» (будем надеяться, что этого не прочитают участники итальянского антифашистского Сопротивления); а французский национальный характер, по Н. Утехину, отличают тщеславие и прозаический меркантильный расчет. Спрятавшись в последнем случае за цитатой Бальзака, который по силе национальной самокритики сопоставим с Щедриным, наш автор не замечает всей неуместности произвольного переноса свойств французского буржуа на особенности национального характера и психологический склад нации как целого. Это все равно как если бы мы перенесли щедринскую типологию «пошехонства» на русский народ вообще.

«К счастью для русской литературы, – сообщает Н. Утехин, – она… избежала того разгула самодовольства, ничтожности, пошлости, охранительства и безыдейности, который время от времени захлестывал французскую, английскую и другие западные литературы…»14.

  1. Все выдержки печатаются по сокращенному стенографическому отчету: «VIII съезд писателей СССР». – «Литературная газета», 2 июля 1986 года.[]
  2. Глеб Горбовский, Важно остаться самим собой. – «Литературная газета», 10 сентября 1986 года.[]
  3. И. Грекова, Не только «что», но и «как»… – «Литературная газета», 10 сентября 1986 года.[]
  4. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 134.[]
  5. Там же.[][]
  6. []
  7. Там же, с. 145.[]
  8. См.: Н. Анастасьев, Критика как наука. – «Вопросы литературы», 1986, N 6.[]
  9. См. редакционную реплику: «Повторение старых ошибок». – «Литературная газета», 4 июня 1986 года. Уже появился столь же бездоказательный, как и грубый «Ответ на «Реплику» П. С. Выходцева («Русская литература», 1986, N 3, с. 235). Единственное, что доказал автор «Ответа», так это родство своих старых ошибок с новыми построениями А. Кузьмина на страницах журнала «Наш современник», по достоинству оцененными в статьях П. Николаева, Ю. Суровцева и др.[]
  10. Н. Анастасьев, Критика как наука, с. 59[]
  11. Г. Ломидзе, Ленин и судьбы национальных литератур, М., 1976, с. 31.[]
  12. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 23, с. 40.[]
  13. Н. Утехин, Черты неповторимого, М., 1980, с. 88.[]
  14. Н. Утехин, Черты неповторимого, с. 60.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №7, 1987

Цитировать

Нинов, А. Три условия критики / А. Нинов // Вопросы литературы. - 1987 - №7. - C. 39-79
Копировать