Третейский суд: Демьян Бедный и Артем Веселый

В 1928 году, когда столкнулись Демьян Бедный и Артем Веселый, Д. Бедный был на пике славы и успеха. Общеизвестно, что в годы революции и Гражданской войны широко шли в ход «агитки Бедного Демьяна». Присяжный баснописец «Правды» еще с дореволюционных времен, он засыпал фронт и тыл своими призывно-агитационными стихами, сатирами на врагов революции и частушками вроде знаменитой «Как родная меня мать провожала…». Ездил по фронтам в специально предоставленном ему вагоне, который оставался в его распоряжении и после войны.

«Большевиком поэтического рода оружия» назвал Д. Бедного Л. Троцкий. Д. Бедный сопровождал Троцкого во время боев за овладение Казанью в августе–сентябре 1918 года и внес своими листовками немалый вклад в разложение войск противника.

Именно по инициативе Троцкого по окончании Гражданской войны Д. Бедный был награжден орденом Красного Знамени (никому другому из поэтов в это время такой чести не оказывали). В приказе председателя Реввоенсовета Республики Троцкого от 22 апреля 1923 года говорилось:

Демьян Бедный — меткий стрелок по врагам трудящихся, доблестный кавалерист слова, награжден ВЦИК — по представлению РВСР — орденом Красного Знамени.

За все время гражданской войны Демьян Бедный не покидал рядов Красной армии. Он — участник ее борьбы и ее побед. Ныне Демьян в бессрочном отпуску. Пробьет час — и армия призовет его снова [Коган 1927: 208].

Как видим, Д. Бедному была предназначена роль командира и политкомиссара «в отпуску». О нем так и писалось:

Его поэзия — часть общего плана, как декрет Совнаркома, как инструкция наркома. Все вещи Демьяна написаны на заказ. Все они возникают только тогда, когда является необходимость в содействии образной формы мышления при осуществлении того или иного задания <…> Демьян — один из элементов в системе строительства, и жизни, и Красной армии. Он — командир никем не назначенный, ни к какой дивизии не прикомандированный. Он — политический комиссар вне штата, политрук, солдат и т.  п., смотря по ходу боевых действий [Коган 1927: 208–209].

Эту предназначенную ему роль Д. Бедный принял и исполнял с невероятным рвением. Современники, обыгрывая его настоящую фамилию Придворов, намекали на то, что он исполнял роль придворного поэта при сменяющихся вождях — сначала Троцком, а потом Сталине.

28 августа 1924 года он писал Сталину: «Мышление мое агитационное. О чем бы я ни думал и что бы я ни читал, я прежде всего улавливаю агитационную, побеждающую будущность. И этим чаще всего определяется моя оценка» [Большая… 2005: 87].

Большевики и Сталин оценили рвение Д. Бедного, и он был вознесен на высшую высоту, доступную только советским вельможам. Д. Бедный поселился с семьей в Кремле, ему был предоставлен автомобиль, лечиться он ездил на казенный счет в Германию. И в повседневной жизни вел себя как вельможа. Так, 21 ноября 1926 года он пишет заявление предреввоенсовета Ворошилову, в котором сообщает, что 15 сентября во время следования через Ростов-на-Дону туапсинским поездом «на пути был встречный эшелон, пассажиры которого вели себя до крайности хулигански, забавляясь вышибанием окон у встречных поездов и <…> в моем вагоне тоже выбито окно». И просит сообщить результаты расследования этого инцидента, чтобы использовать «в качестве материала для агит<ационного> стихотв<орения> против хулиганства» [Большая… 2005: 116].

10 января 1930 года Д. Бедный пишет заявление в ЦК ВКП(б) по итогам командировки в Вятку, в котором сообщает, что 4 января поехал в Вятку, чтобы участвовать 6 января в «вечере, начинающем неделю культурного творчества». «Бросилось в глаза, что ни от окружкома, ни от исполкома не явилось ни одной живой собаки». Уехал из Вятки обиженный и разочарованный, заявив: «Нет мне смысла в Вятке задерживаться, так как никто мне ничего не показывает, я не вижу здесь фанатиков нового строительства <…> я вижу пьяную, богомольную Вятку» [Большая… 2005: 168–170].

Д. Бедный вел себя как зазнавшийся советский чиновник. Таким же было его поведение в литературе. Он один из самых издаваемых советских писателей, тираж его произведений исчислялся сотнями тысяч. До конца 1920-х годов выходят два собрания его сочинений — сначала в одном, а потом в тринадцати томах. Ему были посвящены отдельные книги Н. Фатова, П. Медведева, Л. Войтоловского, А. Ефремина. Л. Троцкий отводит оценке его творчества отдельную главу в своей книге «Литература и революция» (1923).

Тон критики крайне комплиментарный. Особенно усердствовал в превозношении заслуг профессор Фатов, книга которого «Демьян Бедный» вышла в Москве двумя изданиями — в 1922 и 1926 годах. В статье «О литературе и прочем» (1931) М. Горький писал: «…некий профессор Фатов, литературовед и критик, на протяжении нескольких лет невозбранно возводил посредственных писателей на высоту классиков, серьезная критика не обращала внимания на его деятельность, едва ли полезную для молодежи, которой он читает свои лекции» [Горький 1953: 52].

Рапповская критика возводила Д. Бедного в образец для подражания, выдвигая лозунг «одемьянивания литературы», негласно поддерживавшийся партийным руководством. По словам автора монографии об А. Воронском, «Д. Бедный чуть ли не с первых дней революции был причислен к лику ее вождей и величался не иначе как «великий пролетарский поэт»» [Динерштейн 2001: 66].

Всякая попытка критики Д. Бедного за его художественную несостоятельность и примитивность отвергалась.

В. Маяковский еще мог в 1926 году в «Послании пролетарским поэтам», имея в виду любимые Д. Бедным формы, написать:

Одного боюсь –

за вас и сам, —

чтоб не обмелели

наши души,

чтобы мы

не возвели

в коммунистический сан

плоскость раешников

и ерунду частушек.

Но уже в «Литературной энциклопедии» о Д. Бедном сказано весьма безапелляционно: «Вопрос о том, насколько художественна эта поэзия — праздный вопрос. У каждого класса своя эстетика, класс, к<ото>рый говорит устами Демьяна, не выдвинул до сих пор большего художника, нежели Демьян» [Цейтлин 1930: 387].

Вплоть до середины 1930-х годов, пользуясь поддержкой Сталина, которого в одном из писем он именовал «»стержневым», «осевым» другом. Во всех смыслах» [Большая… 2005: 84], несмотря на отдельные выволочки со стороны вождя, Д. Бедный безраздельно царил в советской литературе на положении второй после М. Горького ее вершины. На рубеже 1931–1932 годов Сталин заявил на встрече с работниками газеты «Известия»: «У нас два писателя пользуются колоссальным влиянием на народ — Горький и Демьян Бедный, их значение не меньше, пожалуй, чем любого из вождей партии» (свидетельство И. Гронского) [Спиридонова 1994: 256].

Сохранилось два любопытных документа, раскрывающих вкусы и пристрастия этого «большевика поэтического рода оружия». Первый — письмо Д. Бедного Василию Соловьеву¹  в ГИХЛ от 4 февраля 1931 года по поводу рукописи стихов А. Ахматовой. Видимо, решался вопрос об их издании. Вот текст этого письма в сокращении:

Дорогой Вася! Ахматова, конечно, поэт изумительный. Пленительно и непререкаемо ее своеобразное мастерство. Но, кроме мастерства, у нее имеется еще и некое, абсолютно неприемлемое для нас, существо. Об этом существе я мог бы произнести слова, которые слишком ранили бы нежное сердце Ахматовой. Стоило ли тогда и огород городить? Да и кроме того: я только вчера вечером вернулся из поездки в Ростов на Сельмаш. Сегодня через несколько часов я уезжаю в Саратов на съезд по случаю завершения сплошной коллективизации. Все это так не вяжется со стихами Ахматовой. До Ахматовой ли сейчас мне, да и всем нам? Против нее завопит та самая бумага, на которой мы рискнули бы тиснуть ее стихи. Сладка отрава, наполняющая ахматовские стихи. И еще не мертва. Мы не можем препарировать ахматовскую технику без того, чтобы кто-либо не отравился в той или иной мере ахматовской сладкой отравой.

Короче: я возвращаю рукопись стих<отворений> Ахматовой <…>

Ваш Д. Бедный

[Бедный 1931а]

Тот же политический прицел — в оценке интервью М. Цветаевой, которую Д. Бедный именует «эсеровской поэтессой» (известно, что М. Цветаева, хотя и печаталась в эсеровских изданиях, не разделяла идеологии этой партии). 13 марта 1931 года в «Известиях» напечатан стихотворный отклик Д. Бедного на газетное интервью М. Цветаевой под заголовком «От цареубийц до царепоклонников (эс-эровский отклик на пятидесятилетие со дня убийства народовольцами Александра II)»:

На вопрос сотрудницы «Возрождения», заданный эс-эровской поэтессе Марине Цветаевой — «Что вы пишете или хотите писать?» — поэтесса ответила:

— Я хочу писать об убиенной большевиками царской семье. Написать нужно — раз навсегда… Я чувствую это на себе, как долг.

* * *

Смерть стояла — скелет! –

И глядела на труп самодержца сурово.

…Ровно полсотни лет,

Как убили царя Александра Второго. —

Ровно полсотни лет,

Как убийцам накинули петли на шеи, —

Но досель о геройском их подвиге нет

Героической эпопеи!

—————-

Что же нынче выводит сусальным пером

Так усердно эс-эровская поэтесса?

Благоговейно по Николае Втором

Сочиняется ею заупокойная месса!

Демьян Бедный

[Бедный 1931b]

4 октября 1928 года в «Известиях» опубликован очередной фельетон Д. Бедного под названием «Вот как… А мы-то думали…». В обычном для него фамильярном тоне разговора с читателем, в форме раешного стиха, куда он часто включал прозаические цитаты — письма читателей, протоколы, сообщения газет,  — Д. Бедный делится своими переживаниями, связанными с мучившей его всю жизнь болезнью — сахарным диабетом, а затем «берет на мушку» молодого, но уже ярко заявившего о себе писателя — Артема Веселого (псевдоним Николая Кочкурова)²  и предъявляет ему политические обвинения:

Почты столько накопилось.

Почерк… Все больше корявые кроки.

Ну-т-ка что пишут. Занятие весьма.

Впиваюсь глазами в неровные строки

Такого письма:

Тов. Демьяну Бедному

Письмо

25-го января к нам приезжали «Поэты и писатели»: Состоялся литературный вечер. Были Артем Веселый, Павел Низовой, Романов и критик проф. Фатов. Говорили много… Выступало 30–40 человек. Но не об этом я хочу сказать. В то время, как выступающие хвалили тебя, как писателя, так и аудитория, комсомольцы, секретарь партбюро и я — демобилизованный красноармеец, Артем Веселый, отвечая на записки, говорит: Демьян Бедный не писатель, а агитатор и учиться нужно не у него.

Тут я не вытерпел и говорю: — «Писателя мы расцениваем с точки зрения той пользы, которую он приносит для пролетариата. Демьян Бедный принес столько пользы для пролетариата, сколько полк или дивизия. Недаром его наградили орденом Красного Знамени».

Артем Веселый:

— «Можно иметь медный лоб и три ордена Красного Знамени».

Я встал и говорю: — «Чтобы так ругнуть человека, не требуется ни знаний, ни ума».

Тут этот самый Артем Веселый сдрефил (так! — С. Л.), стушевался и закончил.

Еще он говорил, что в нашей литературе есть какое-то рабоче-крестьянское потворство или нахальство, и когда они, писатели, об этом говорят, то наша цензура запрещает, а потому они УСЛОВИЛИСЬ называть это какими-то четырьмя буквами, РАСШИФРОВКУ которых, мол, знает каждый писатель.

Я думаю, тов. Демьян, что ты этим гастролерам, особенно последнему — замухрышке — Веселому (да какой он веселый, мямля какая-то полуграмотная) дашь свое веское слово.

Должанское рудоуправление Луганского округа.

Демобилизованный красноармеец Дашкевич.

26 января 1928 г.

***

Ай да мой красноармейский читатель!

Ай да мой неизменный приятель!

Ай да моя боевая родня!

НЕ ВЫДАЛ КРАСНЫЙ ВОЯКА МЕНЯ!

Оставлю ль такое письмо «без последствий»?

Оно мне дороже многих — многих приветствий!