Требовательный и деятельный гуманизм

«Гуманистический пафос советской литературы», М., «Наука», 1982, 256 с.

В современной науке о литературе появление коллективного труда не редкость, а скорее закономерность. Как признак времени выступает сегодня комплексность научных исследований, коллективный поиск, оказывающийся весьма эффективным способом познания масштабных явлений.

Рецензируемый сборник является результатом коллективной работы большой группы ученых. И тем не менее перед нами именно коллективное исследование, а не сборник, собравший под своей обложкой статьи специалистов на разные темы. Книга дает возможность убедиться в перспективности такого подхода к освоению серьезных, значительных вопросов теории и практики литературного развития и в его результативности.

Для успешного выполнения выдвинутой задачи авторам необходимо было обосновать целый ряд сложных теоретических положений, которые в совокупности своей способствуют тому, что на страницах книги гуманизм советской литературы предстает как единая, многосторонне освещенная концепция, соответствующая современному уровню науки.

Кроме того, сборник входит составным звеном в серию «Советская литература и мировой литературный процесс»¹. Анализ природы социалистического гуманизма производится в сложнейшей «системе координат», с учетом соотношения взаимодействия художественного опыта литературы социалистического реализма и мировой литературы.

Совокупность и значимость теоретических проблем, общая концепция книги придают этому труду несомненное идеологическое значение и выводят за рамки «чистого» литературоведения, сближая его с социологическими, философскими и общественно-политическими исследованиями нашего времени.

Широкое понимание исследуемой проблемы, характерное для всего рецензируемого сборника, четко сформулировано в содержательной статье Н. Гея «Гуманизм как эстетическая категория»: «Подлинный гуманизм… – показатель преемственности и движения исторических эпох, своеобразный канал для коммуникаций между культурами, показатель движения общества по восходящей линии» (стр. 36).

Единство и теоретическая монолитность выдвинутой концепции гуманизма, несомненно являющиеся важным достоинством сборника, оказываются тем обоснованнее, что в аргументации авторы идут каждый своим путем, как бы с разных сторон, обогащая это целое многоаспектностью подходов и содержательным разнообразием доказательств.

При таком подходе – с разных позиций в русле единой теории – концепция гуманизма обретает определенную «стереоскопичность», в процессе ее рассмотрения выявляется много новых граней.

В открывающей сборник статье Ю. Борева «Гуманизм советской литературы и литературный процесс XX века» природа гуманизма раскрыта как центр непримиримой борьбы идей между различными направлениями искусства в современном мире. Автор убедительно показывает, что гуманистические идеи социалистического реализма рождались и развивались в противостоянии антигуманным художественным концепциям личности, выдвигаемым модернистским искусством, и во взаимообогащающем взаимодействии с искусством критического реализма. В статье подвергнуты аргументированной критике буржуазные теории искусства с их пессимистическим прогнозом будущности личности.

Перспективы развития проблемы «человек и общество» Ю. Борев резонно видит в том, чтобы советская литература представила личность во все более значимой включенности в ход исторического процесса. «Человек для людей и общество во имя человека – суть художественной концепции, выдвигаемой социалистическим реализмом» (стр. 20), – так формулирует Ю. Борев современные подходы к теории гуманизма.

При общем понимании того, что гуманистическая направленность вообще присуща природе прогрессивного искусства, в сборнике ощутимо стремление предельно актуализировать исследуемую проблему, приблизив ее к современности 70 – 80-х годов. Это выразилось как в выборе литературного материала, так и в определении специфики гуманистического пафоса современной советской литературы.

Авторы книги исходят из того, что чувство повышенной ответственности за происходящее в мире выдвинуло на повестку дня деятельный гуманизм как концепцию и как тип поведения человека в обществе. Желание сохранить утрачиваемые ценности: национальные традиции, сознание связи времен, лучшие завоевания человеческого духа – становится фактором творящим и действенным. Именно так это осмысляется в ряде статей сборника.

Статья Г. Белой «Философско-этическая проблематика современной прозы» на примере исследования представительных рядов многонациональной советской и мировой литературы, пользуясь словом самой исследовательницы, «сигнализирует» о том, что концепция гуманизма должна быть дополнена опытом литературы конца XX века. Среди возникающих в связи с этим проблем – драматизм существования человека в мире природы, сложность отношений человека с другими людьми, опасность гипертрофии индивидуализма.

Выявив в современной советской литературе получивший распространение художественный принцип, использующий синтез локального и универсального, автор статьи показывает, сколь серьезным философско-этическим смыслом обогащается концепция гуманизма на этом пути. Тревога за судьбы мира и человека оказывается объединяющим мотивом, сближающим самые разные, несходные творческие индивидуальности.

В таком обобщенно-философском освещении введение советской философской прозы 70-х годов в мировой контекст представляется в статье Г. Белой вполне закономерным, а сопоставление прозы В. Распутина, Ч. Айтматова, Г. Матевосяна, О. Чиладзе с прозой Маркеса, Фолкнера, Карпентьера, Астуриаса, развернутое в нескольких эстетико-социальных планах, – убедительным в частностях и в целом.

В связи со статьей Г. Белой есть возможность отметить важное достоинство сборника, присущее ряду статей. Сделан серьезный шаг вперед в овладении сравнительно-типологическим принципом. Исследователи отдают себе отчет в том, что сегодня явно недостаточна при сопоставлении советской литературы и литератур мира оставаться в кругу тематических сближений или расхождений, констатации влияния одного писателя на другого. Лучшие статьи сборника демонстрируют использование сравнительной типологии на уровне изучения и сопоставления общих закономерностей искусства.

Авторов сборника объединяют теоретические усилия в поисках подходов, разработки методологии сопоставительного изучения литератур, начиная с необходимости обоснования уже самих сопоставляемых рядов, позволяющих ставить проблему взаимодействия писателей мира и советских писателей. Один из таких подходов удачно реализован в статье Г. Белой. Принцип сближения автор определяет общностью творческих установок писателей (например, целеустремленный поиск модели мира, смысла жизни, философского сопряжения человека и мира природы и т. д.).

Сопоставительный подход реализуется в том, что, выявив целостную концепцию мира в творчестве крупных творческих индивидуальностей, исследователь извлекает новый смысл, производя «сшибку» этих концепций мира.

Объектом внимания при таком подходе оказываются серьезные достижения литературы развитого социализма, с одной стороны, и феномен усилившихся наднациональных контактов – с другой. Такой характер анализа не ведет к нивелировке литератур, не затушевывает, а резче выявляет специфику каждой из них.

В плане теории и методов исследования советской литературы в контексте литературы мировой важное мест» занимает в структуре сборника статья В. Щербины «Гуманизм Шолохова в контексте современной литературы». В ней утверждается мысль о том, что подлинно великие творения – органическая часть современной духовной жизни – являются «высшей школой искусства человековедения», а потому необходимо постоянно исследовать эффект их присутствия и воздействия на разных этапах развития литературы.

Пафос шолоховской гуманистической позиции и его смысл для современности В. Щербина видит в «приобщении простого человека к богатству самых сложных духовных проблем, самых тонких сокровенных человеческих эмоций, поискам и решениям коренных вопросов эпохи» (стр. 180 – 181). Эта доминанта шолоховского творчества соединяется с устремленностью прогрессивных литератур мира в процессе демократизации современного искусства, связывает опыт героев Шолохова со всемирно-историческими проблемами. «Бытовой человек» превращается в «человека исторического», «человека политического» (стр. 185), – справедливо пишет исследователь.

В связи с данной статьей хотелось бы высказать соображение, касающееся характера и пафоса изучения творчества Шолохова в современном литературоведении. Споры о Шолохове ведутся сегодня на высоком уровне, с погружением во всю полноту идеологической полемики. Это вполне резонно. В то же время широкий и подлинно литературный мировой контекст, в который включено творчество писателя, в достаточной мере шолоховедением не очерчен, а сравнительно-типологический анализ шолоховской поэтики происходит в координатах сугубо содержательных.

При всей перспективности, заманчивой широте сопоставлений, ярких ассоциаций и других интересных возможностях, которые открывает сравнительно-типологический метод, материал сборника показывает, что есть такие пласты советской литературы, которые требуют особого подхода и не укладываются в сопоставительные ряды при всей кажущейся проблемно-тематической близости. Д. Лихачев пишет, например, что русское слово «подвиг» с трудом поддается переводу, поскольку в других языках нет полного соответствия этому понятию. Напоминая об этом факте, П. Топер, автор статьи «Гуманистический смысл подвига и проблемы войны и мира в мировой литературе», показывает, что произведения о войне практически бывает невозможно анализировать в сопоставительном плане, ибо они всегда и прежде всего есть часть истории своей национальной литературы.

По верному утверждению исследователя, при рассмотрении советской литературы о Великой Отечественной войне в сравнительно-типологическом плане необходимо исследовать ее новаторство в мировом литературном процессе, ее утверждение гуманности активного действия.

К познанию закономерностей природы гуманистического пафоса литературы авторы сборника идут путем конкретного анализа поэтики и эстетики советской литературы. Именно в этом направлении обретаются наиболее убедительные выводы об обогащении художественного творчества там, где пафос гуманизма пронизывает само существо произведения и играет важную структурообразующую роль.

В этом плане заслуживают серьезного внимания наблюдения и выводы статьи Л. Арутюнова «Гуманизм и развитие эпических традиций в многонациональной советской литературе». Автор указывает на новое художественное качество, проявившееся в недрах традиционно бытующих в реалистической литературе эпических форм. Оно предполагает присутствие автора-повествователя, наделенного «всеобъемлющей гуманистической концепцией» и способного воспроизвести бытие в субъективно-обобщенном виде.

Интересно и свежо под этим углом зрения проделанный анализ произведений современной прозы (В. Белова, Ф. Абрамова, М. Ибрагимбекова) убеждает в том, что эпическое сегодня обретает все новые формы самоутверждения, обновляя искусство на уровне поиска совершенного анализа сознания художественной личности.

Мысль о наращивании гуманистического пафоса в современной литературе не декларируется автором, а исследуется как явление поэтики.

Дискуссионным положением статьи нам представляется мысль о том, что путь дальнейшего усиления авторско-повествовательного начала в эпических формах непременно сопряжен с преодолением «вне-личных», или, как они тут полемически называются, «линейных», принципов описания. Автор до некоторой степени заменяет исторический подход оценочным, исходя из принципа «от низших форм к высшим». Многим произведениям русской классики и советской литературы придется отказать в наличии признаков «высшего порядка», если посчитать таковыми формы авторского самовыражения.

Всесторонне проанализирован художественный феномен «памяти» в многообразии его эстетических функций, усиление его структурологической роли в статье М. Кургинян «Формы художественного анализа личности в современной прозе».

Об изменениях в природе конфликта современного романа социалистических стран и об обогащении на этом пути понимания гуманизма идет речь в статье И. Бернштейн «Нравственный конфликт и развитие романа в литературах социалистических стран». Автор показывает, сколь подчас нелегко и даже болезненно в ряде литератур шел поворот к изображению нравственного мира человека, ибо эти проблемы «еще недавно с презрением классифицировались по ведомству «личной нравственности», якобы далекой от общественной борьбы» (стр. 89). Чертами, обогащающими концепцию гуманизма в современной литературе социалистических стран, автор справедливо считает изменение масштаба изображения человеческой личности, а также рассмотрение конфликта как в рамках конкретного бытия, так и в аспекте опыта многих поколений.

Имя Горького как одного из величайших творцов концепции социалистического гуманизма естественно и неоднократно возникает на страницах рецензируемого сборника. Однако проанализировать в полной мере, теоретически глубоко и всерьез горьковские идеи не удалось. Можно сказать, что у авторов были иные задачи, и это справедливо. В то же время широта и универсальность общей позиции, конечно, предполагают обращение к горьковским традициям. Тем более что проблематика некоторых статей сборника прямо связана с решением этой задачи. Однако успеха на этом пути достигнуть не удалось.

Так, например, в статье Н. Никулина «Становление новых литератур в социалистических странах Азии и творчеств во А. М. Горького» исследуется письмо Горького 1925 года монгольскому министру просвещения, которое автором статьи резонно рассматривается как серьезная творческая программа-напутствие монгольской интеллигенции. Горький рекомендует монгольским писателям проповедь принципа активности, стремление «к деятельной свободе, а не свободе бездействия» (стр. 172). Однако заложенные в статье масштабы подходов к претворению в жизнь горьковской концепции действенного гуманизма не соответствуют очень скромному и лаконичному материалу и сюжету выполненного исследования.

Статья Н. Драгомирецкой называется «Традиции Горького в стилевом движении современной прозы». Но только первая страничка обобщающего введения к этой статье как-то оправдывает столь масштабный ее заголовок, ибо далее автор резко сужает свою задачу и переходит к анализу темы горьковской женщины-матери и ее влиянию на современную прозу.

Статья Н. Драгомирецкой вызывает целый ряд недоуменных вопросов по существу. Разделяя мысль автора о высочайшем гуманистическом содержании, которое несет в себе идея женщины-матери, вряд ли необходимо, начиная с самого Горького, беспредельно расширять «женское начало», не останавливаясь даже перед законами природы, которые, как нам думается, все-таки имеют некоторое объективное преимущество перед законами искусства. Мы имеем в виду положение статьи, где автор-рассказчик горьковской трилогии характеризуется как носитель… материнского начала: «Ему в высшей степени присуще… деятельно-материнское отношение к жизни, к миру: не только протестовать, но и принимать на себя удары жизни, всем существом вмешиваться в жизнь, по-матерински жалеть…» и т. д. (стр. 203). Не менее сгущены исследовательские краски, когда автор статьи определяет как «ярчайшую черту стиля» Горького некое «материнское» в рассказывании о человеке» (стр. 203). Под этим подразумевается манера рассказать о человеке с мягкостью и страстной любовью. Не подкрепленными аргументацией и достаточно спорными нам представляются и такие авторские суждения, как мысль о том, что Горький, в согласии со своей концепцией женщины-матери, сознательно сделал образ Павла (в романе «Мать») суше, чтобы контрастнее раскрылось человеческое богатство матери; что современная деревенская проза 60 – 70-х годов наследует направление Горького, связанное с изображением фигур матерей. (При этом все матери и бабушки Распутина, Астафьева, Айтматова соединены вместе в одну группу «наследниц» Горького.) Трудно понять автора и тогда, когда утверждается, что повесть «Материнское поле» Айтматова написана «под большим воздействием поэтики горьковской «Матери» (а также, заметим, поэтики творчества Шолохова)» (стр. 206; подчеркнуто мною. – С. Т.). Ставит в тупик и заключение статьи, где конкретный анализ «Прощания с Матёрой» подводит к итогу: «У современного прозаика иная, не горьковская, антропологическая, концепция мира», а через два-три абзаца финальная фраза: «Традиции Горького побеждают, освещают пути литературы» (стр. 215).

Представляется, что проблема традиций Горького как одно из важнейших звеньев общей проблемы гуманизма в данном сборнике не нашла пока в достаточной степени развернутого и доказательного решения.

В заключение хотелось бы сказать следующее. Именно потому, что содержание и единство концепции сборника позволяют оценить его как заметное движение литературоведческой теории, то и о недоработках имеет смысл говорить не столько как о недостатках статей или усилий авторов, сколько как о недостаточном уровне разработки ряда проблем на пути к решению общей задачи.

Так, при избранной ориентации на современный литературный процесс авторы не обходят историко-литературные традиции в развитии гуманизма советской литературы. Это резонно, ибо воссоздать в некоторой цельности историко-литературную эволюцию гуманистического значило бы усилить ту «стереоскопичность» исследования, о которой мы говорили как о достоинстве сборника. Это усилило бы теоретический вывод о природе гуманизма как неотъемлемом качестве нашей литературы.

Однако историко-литературная линия в сборнике страдает некоторой необязательностью в выборе произведений, беглостью и неточностью ряда обобщений, проигрывает в соотнесенности с остальным материалом.

Сославшись во введении к сборнику на высказывание Б. Брехта о том, что социалистическая литература способствует изменению мира и человека в направлении «все более мощного, смелого и тонкого гуманизма» (стр. 4), авторы рецензируемого труда под этим знаком выявили реальные черты гуманизма советской литературы, его силу и могущество перед лицом смятенного мира, его эстетическую тонкость как средства воздействия на личность современного человека. Сборник займет свое место среди крупных теоретических исследований 80-х годов как труд, обладающий несомненными достоинствами индивидуальных исследований и преимуществами коллективной научной мысли.

1. Предыдущие сборники этой серии: «Изображение человека», М., «Наука», 1972; «Идейно-эстетические проблемы», М., «Наука», 1975.[↩]