Традиция реализма

А. Мулярчик, Послевоенные американские романисты, М., «Художественная литература», 1980, 279 с.

Книга А. Мулярчика названа непритязательно, и поначалу может показаться, что и содержание вполне соответствует титулу. Перед нами действительно портреты послевоенных американских романистов, данные то крупным (Д. Джонс, Д. Сэлинджер, Д. Хеллер, Н. Мейлер, Д. Чивер, Д. Апдайк), то общим планом (Р. -П. Уоррен, С. Беллоу, Д. -К. Оутс, Д. Гарднер и др.). Что ж, такая композиция вполне возможна, только автору следует быть готовым к читательским претензиям: почему нет того, почему отсутствует этот? Вот и я мог бы сразу же спросить: где У. Стайрон? Дж. Болдуин? Отчего столь бегло сказано о Т. Уайлдере, – ведь главные романы этого старейшего писателя («Мартовские иды», «День восьмой», «Теофил Норт») были написаны в послевоенные годы? Боюсь, такого рода сомнения А. Мулярчику, если он и впрямь задумывал нечто вроде путеводителя по американскому роману после 1945 года, разрешить было бы непросто.

Однако же я убежден, что критиком руководили куда более значительные и серьезные намерения: изобразить движение художественного реализма в связи с переменами в духовном и социальном климате США послевоенных лет. Эти годы для него – не просто хронологический отрезок времени, но определенная эстетическая реальность со своими специфическими (и опять-таки движущимися) чертами, со своими героями. Это не снимает вопроса о «личном представительстве», но заставляет взглянуть на него по-другому: творчество того или иного писателя интересует автора как отражение общих закономерностей литературного развития, и в этом случае критик вправе пренебречь даже и крупной фигурой, если она, по его мнению, стоит в стороне от магистрали.

О широте замысла свидетельствует уже первая глава книги: пообещав говорить о послевоенном романе, А. Мулярчик начинает с обращения к довоенным временам. Это верно с принципиальной точки зрения: сколь бы крутые переломы ни переживала на своем пути литература, всегда в ее развитии ощущаются – по аналогии или контрасту – внутренние связи. Это верно и применительно к конкретной ситуации: те веяния, те художественные идеи, что вполне оформились в творчестве современных писателей, завязывались еще на стыке 30 – 40-х годов.

В качестве порубежного явления А. Мулярчик называет и анализирует роман Н. Уэста «День саранчи». Выбор нестандартен и точен. Многими нитями эта книга, появившаяся одновременно с «Гроздьями гнева», с «Деревушкой», с романами Э, Хемингуэя («По ком звонит колокол») и Т. Вулфа («Паутина и скала», «Домой возврата нет»), связана с идейно-художественной атмосферой межвоенного двадцатилетия, главным образом – с «красной декадой».

Она пронизана пафосом социального критицизма, составляющего самую заметную черту американской литературы того времени. Голливуд в романе Уэста – не только символ искусственной, мнимой цивилизации, но и символ жизни неправедной, построенной на крови и поте трудовой Америки, которой заказан вход в это царство преуспеяния и самодовольства. Отличается «День саранчи» и тем неподдельным демократизмом, что свойствен лучшим американским книгам 20-30-х годов. Гомер Симпсон, незаметный клерк из среднезападного захолустья, в глазах автора – не просто человеческая единица, неразличимо затерявшаяся в кругу сходных величин, а самобытная, имеющая право на духовную самостоятельность личность. И сколь бы иронически автор ни относился к наивной мечте героя – приехать в Голливуд и умереть, – по существу он ему глубоко сочувствует.

В то же время, верно замечает А. Мулярчик, сравнительно с традицией в «Дне саранчи» происходит существенный сдвиг во взгляде на мир и человека. Симпсон отличается от стейнбековских Джоудов уже хотя бы тем, что материально он более или менее обеспечен. И гонит его в Калифорнию не надежда на заработок, а тоска по иной, полноценной, жизни, которой он лишен у себя в Иллинойсе, за бухгалтерским столом. Великая депрессия завершилась, и на передний план начали решительно передвигаться вопросы нравственного обеспечения жизни. Уэст уловил это, предвосхитив тем самым наиболее болезненную, пожалуй, и наиболее характерную проблематику американской литературы ближайшего будущего. В другом смысле – «День саранчи» словно проложил дорогу новому поколению писателей. Прельстившись миражами, ее герой добровольно оторвал себя от породившей его толщи народной, я именно это (а не безответная Любовь к холодной голливудской красавице) стало причиной его гибели. В книгах С. Беллоу и Ф. Рота, Д. Апдайка и Д. Хеллера коллизии иные, но и в них персонажи, как правило, помещены в такую атмосферу, в которой они неуклонно утрачивают всякие индивидуальные свойства.

Избегая жестких оценок, не жертвуя творческим своеобразием писателей, А. Мулярчик вполне определенно вычерчивает главное векторное направление художественных интересов послевоенной американской литературы, которая, по его верному суждению, сосредоточилась на исследовании тех духовных утрат, что особенно ощутимы в поздне-буржуазную фазу развития. Подменяя гуманные ценности фетишами потребительства, капиталистический мир разрушает человеческие души, превращая людей, по удачному выражению критика, в «узников массового общества». Эстетические формы воссоздания этой трагической ситуации могут располагаться в достаточно широком диапазоне. Скажем, Апдайк или Чивер вполне натурально изображают скучный буржуазный быт «сабурбии» – местожительства тех, кто, по американским стандартам, принадлежит к «верхушке среднего класса». А Хеллер (в романе «Что-то случилось») ту же в принципе среду рисует в формах откровенного гротеска. Однако, по сути, перед нами одни и те же утратившие личностные свойства персонажи, та же общая художественная идея. И автору книги нет нужды всякий раз оговаривать это – сама логика анализа вызывает в читательском сознании продуктивные и верные ассоциации. Они возникают столь естественно еще и оттого, что на движущуюся историю литературы критик глядит в свете истории общественной.

«Холодная война» и маккартизм первых послевоенных лет, молодежные бунты 60-х годов, массовый протест против войны во Вьетнаме, уотергейтский скандал – все это в книге далеко не служебный фон, но необходимый и активный компонент критического анализа. Вот почему, переходя от Главы к главе, мы не просто переходим от писателя к писателю, но и все глубже осваиваем смысл социально-эстетической жизни Америки. И если все же говорить о полноте картины, то мне лично не хватает в книге лишь одного имени – К. Воннегута. И не потому даже, что это крупный, быть может крупнейший, американский романист в ряду тех, кто дебютировал в 50-е годы. Дело в том, что, исключив автора «Механического пианино», «Бойни номер пять», «Завтрака для чемпионов» из числа своих героев, критик упустил хорошую возможность углубить собственную общую идею: ведь центральная и по существу единственная тема Воннегута «- исчезновение личности под воздействием бесконтрольно развивающегося при капитализме «технотронного » разума. И скажем, фантастическая планета Тральфамадор, куда периодически наведывается в моменты своего «выпадения из времени» Билли Пилигрим, – это лишь предельно деформированный аналог вполне реального Сент-Ботолфса, где обитают чиверовские Уопшоты.

Как и всякий серьезный критик, А. Мулярчик стремится к объективности суждений. Что вовсе не означает, будто судит он писателей и литературу в бестрепетной манере, отрешаясь от пристрастий и антипатий. Их различить нетрудно, причем, как нередко бывает, авторские эмоции в одних случаях делают оценки более убедительными, в других – несколько смещают пропорции реальных эстетических явлений. Так, бесспорные симпатии к таланту Сэлинджера позволили критику свежо и интересно перечитать роман «Над пропастью во ржи», главное же – менее популярный у нас цикл «Девять рассказов» (здесь исследователь даже пренебрег, и правильно сделал, тем, «то по жанровой принадлежности этому произведению не должно бы найтись места в книге).

«Напротив, к С. Беллоу, вернее, к его романам 70-х годов, А. Мулярчик, на мой взгляд, чрезмерно суров.

Можно, наверное, привести иные примеры в том или другом роде, но тогда рецензия превратится в цеховой диалог двух американистов. Хотелось бы избежать этого, тем более, что книга А. Мулярчика благодаря масштабу аналитических устремлений автора позволяет выделить проблему, имеющую капитальное значение для литературы – не только американской.

Напомню, что в самом начале вводной главы автор, словно готовя фон для будущего исследования, обращается к завершившемуся этапу литературы США. Наряду с Уэстом здесь фигурируют Хемингуэй, Фолкнер, Фицджеральд, Вулф. И завершается глава в том же стиле: звучит вопрос, который был распространен в американской критике начала 60-х годов: «Кто же заменит Фолкнера и Хемингуэя?!» Автор тут же и отвечает на него, приводя внушительный список: Стайрон, Болдуин, Чивер, Воннегут и т. д. Но точно ли эти и другие, бесспорно талантливые писатели «заменили» прежних мастеров? Заменили не в том смысле, что заполнили пустующее литературное пространство, но – принципиально, по существу? От этой проблемы, столь уместно заявленной, А. Мулярчик в дальнейшем фактически уходит. А жаль. Ведь чем мы измеряем незавершенную и текучую литературную современность? Прежде всего, конечно, ее верностью жизненной правде конкретного времени. Но также и верностью завоеваниям художественной классики. Не «е формам, темам, героям – нет: все это подвержено неизбежным переменам, зависящим как от движения самой действительности, так и от индивидуальных свойств писательского дарования. Постоянной величиной является глубина постижения мира и личности, самый объем творческой задачи, о чем тот же Фолкнер говорил: «Мы пытались все, весь наш опыт втиснуть буквально в каждый абзац, воплотить в нем любую деталь жизни в каждый данный ее момент, пронизать ее лучами со всех сторон».

Вот эту глубину послевоенные американские романисты, даже лучшие из них, на мой взгляд, во многом утратили. Они точно изобразили духовный вакуум потребительского общества и порождаемых им безликих, безъязыких людей. В этом смысле их книги стали документом времени, и то, что А. Мулярчик сказал об одном из произведений Апдайка («актуальный политический роман, почти… памфлет», стр. 223), справедливо по отношению едва ли не к каждой серьезной книге 50 – 70-х годов. Но читая их, испытываешь ощущение, что Буллет-парками (Чивер) и Тарбоксами (Апдайк, «Супружеские пары») мир и ограничивается. Он совершенно лишен чувства исторической полноты жизни – того самого чувства, что просветляло даже самые мрачные и жестокие картины, изображаемые Фолкнером, что осуществилось в торжествующей: стихии народного праздника – фиесты у Хемингуэя, что наполняло неизбывным оптимизмом «погребенную душу» автобиографического героя Вулфа.

Нельзя, впрочем, сказать, что в послевоенной американской литературе вовсе не было попыток обнаружить некие нравственные ценности, способные противостоять энергии распада человечески» связей; Были, но только до самого последнего времени принимали, как правило, сугубо искусственные, лабораторные формы: философские доктрины дзен-буддизма у Сэлинджера, «положительно прекрасные», однако же безнадежно оторванные от текущей действительности герои Уайлдера («Теофил Норт»), Гарднера («Никелевая гора»)».

Значит ли это, что, традиция реализма, проросшая в американской литературе произведениями мирового масштаба, после войны прервалась? Конечно, нет. При всех утратах она сохранялась ив 50-е годы, когда необыкновенно распространилась «массовая» беллетристика, и в 60-е, когда с непомерными претензиями на творческое превосходство выступил неовангард: а ныне, в начале нового десятилетия, реализм демонстрирует свои неисчерпаемые художественные возможности познания жизни с особенной силой. Об этом свидетельствуют последние книги Р. Прайса; Т. Моррисон, Д. Гарднера, Дж. Болдуина, в которых, на мой взгляд, возрождается золотая пора американского романа XX века. Разумеется, и сейчас, как пишет А. Мулярчик, завершая книгу, нельзя говорить только об, обретениях, в нынешней литературе США немало негативных явлений. Но автор прав, утверждая, что, сохранив критическое начало, американская, литература, в прогрессивных, своих слоях, теперь все явственнее ощущает «необходимость конструктивною, подхода к насущным проблемам современности».