Необходимость перемен. Перевод В. Рамзеса

Колониалистская критика… Определение «колониалистская» кое-кому может показаться неуместным по двум причинам. Во-первых, во многих умах оно давно уже ассоциируется с той разновидностью дешевой демагогии и вышедшей из моды риторики, которую, несомненно, имел в виду выдающийся ганский общественный деятель Роберт Гардинер, говоря, что нам уже пора перестать «бубнить колониальную литанию», ибо пришло время принять на себя ответственность за сложившееся положение и решать наши проблемы, не поддаваясь искушению винить во всех своих бедах других. Во-вторых, как бы пагубен ни был колониализм в прошлом, сам факт созыва конференции, которую проводит Ассоциация по изучению литератур и языков под эгидой Содружества наций, служит символом новых отношений равенства между народами, бывшими некогда слугами и господами.

Все же, несмотря на вескость этих аргументов, необходимо рассмотреть некоторые основные принципы «благонамеренной» критики, которая процветает в сегодняшней африканской литературе и зиждется на том же фундаменте, что и колониализм, а посему заслуживает определения «колониалистской». Суть этого явления выражает знаменитый, проникнутый горькой иронией, афоризм Альберта Швейцера, родившийся в пору расцвета колониализма: «Африканец, безусловно, мой брат, но брат младший».

Современная колониалистская критика тоже страдает этим высокомерием и всегда рассматривает африканского писателя как некоего «полуевропейца», который, если его терпеливо наставлять, может творчески созреть, вырасти и писать не хуже европейских авторов. Но это возможно лишь при условии, что он будет скромен и послушен, будет преклоняться перед своими учителями… в испытывать естественное презрение к самому себе. Чтобы не высказываться голословно, рассуждая на столь деликатную тему, я решил по возможности взбегать общих фраз и опираться на свой конкретный опыт. Те, кто мало-мальски знаком с моим творчеством, знают о моем отношении к проблеме универсальности и другим, столь же масштабным, проблемам. Как человек откровенный, я никогда не скрывал своих сомнений на этот счет. И ссылаясь на пример других писателей и критиков, постараюсь доказать, что мои сомнения отнюдь не носят сугубо личный характер.

Когда в 1958 году вышел в свет мой первый роман¹, англичанка Онор Трэси – скорее журналистка, чем литературный критик, – откликнулась на него весьма интригующей рецензией, столь необычной, что я помню ее до сих пор. Озаглавлена рецензия была примерно так: «Троекратное ура примитивной анархии!» Суть ее сводилась к следующим вопросам: хотели бы смышленые черные юристы (для меня по сей день остается загадкой, при чем тут юристы?), бойко рассуждающие об африканской культуре, вновь напялить на себя набедренные повязки из мочала? Хотел бы романист Ачебе оставить свой пост на Радио Лагоса и возвратиться в беспечные времена своего деда?

Пожалуй, следует оговориться, что колониалистская критика не всегда столь оскорбительна, но крайняя грубость приведенного выше примера весьма откровенно обнажает суть подобных взглядов: бесславное прошлое Африки (набедренные повязки), благословенная цивилизация, импортированная из Европы (пост Ачебе на лагосской радиостанции), и неблагодарность, которой Африка платят за нее (скептические романы, например «И пришло разрушение…»).

Прежде чем перейти к более утонченным разновидностям колониалистской критики, я должен привести еще один пример того же типа, что и рецензия Трэси, – пример, искренне удививший меня, поскольку работа, о которой я говорю, появилась в печати уже позднее (в 1971 году). «Британская администрация, – пишет другой автор, Айрис Андрески, в книге «Сказки старых жен», вышедшей в Нью-Йорке в 1971 году, – не только избавила женщин от ужасной тирании хозяев, но и оградила их от опасности нападения со стороны враждебных соседей по пути на базар или в поле… Нигерийские романисты, нарисовавшие очаровательные буколические картины безмятежной гармонии в африканских сельских общинах, обязаны своим образованием труду и поту этих женщин; мирная деревенская жизнь их детских лет, о которой она вспоминают с ностальгией, была очищена от скверны кровопролитий и алкоголизма измученным малярией районным комиссаром и юной шотландской миссионеркой, безвременно умершей от бесчисленных тропических болезней. Уместно вспомнить также, что один из наиболее даровитых африканских романистов, писавших о деревне, пользовался в качестве источника не воспоминаниями своих дедов, а записями «презренных» британских антропологов… Современное африканское мифотворчество, обращаясь к эпохе колониального правления, изображает туземные институты в ореоле рыцарства согласно либеральной традиции поздней викторианской науки, а чужеземцев рисует наподобие школярских карикатур, намалеванных мелом на классной доске».

Я привел столь пространную цитату по двум причинам. Во-первых, весьма примечателен литературный стиль автора: он сильно смахивает на бескрылую прозу отчетов колониальных чиновников и антропологов шестидесяти-семидесятилетней давности (такова замечательная способность Андрески совершенно утрачивать собственную индивидуальность). Кроме того, цитата свидетельствует о стойкости колониалистской риторики: «тирания хозяев», «опасность нападения со стороны враждебных соседей», «скверна кровопролития и алкоголизма»… Во-вторых, Андрески в одном существенном отношении идет даже дальше Трэси – она претендует на более глубокое знание и более верный анализ ситуации в Африке по сравнению с получившим образование африканским писателем.

Колонизаторы любили повторять: «Я знаю моих туземцев», – и вкладывали в это двоякий смысл: во-первых, туземец, в общем-то, простак, простая душа; и во-вторых, его надо понять, чтобы легче держать в узде (именно умение держать его в узде якобы свидетельствует о понимании). Вот почему в пору расцвета колониализма любой сколько-нибудь серьезный случай неповиновения туземцев не только давал повод для карательной экспедиции, но и изучался специальной королевской комиссией расследования. Тем самым оправдывалось грубое вторжение в область туземной психологии и в деятельность местных институтов. Но время шло, и складывалась новая ситуация. Тогда колониалисты выставила два противоречащих друг другу аргумента. Во-первых, они изобрели теорию «человека двух миров», утверждавшую, что в какой бы степени туземец ни подвергался европейскому влиянию, ему не дано воспринять его до конца. Означает ли это, что образованный африканец по-прежнему похож на своих диких собратьев? Как бы не так! Гораздо хуже. Тщетная попытка «окультурить» его привела лишь к тому, что он утратил связи с собственным народом, совершенно перестал понимать народ, а народ в свою очередь отвергает всякие вздорные претензии я недовольство образованных.

«Я знаю моих туземцев, они всем довольны. Вот только негодяи недоучки, ничего не смыслящие в своем народе, сбивают их с толку…» Как часто на все лады повторялось это в колониальные времена! Не забавно ли теперь слышать отголоски этого в колониалистской критике нашей современной литературы! Книга Андрески – отнюдь не невинные сказки старых жен. Она продиктована стремлением указать африканским образованным выскочкам (современным мифотворцам – так она их называет) их место, призвав для этого на помощь не испорченных цивилизацией туземных женщин, сохранивших естественную признательность европейцам за вторжение в Африку.

Это стремление сквозит и в выступлениях других критиков, – они специально делают упор на беседы с простыми туземцами – слугами, поварами, шоферами, детьми, ибо те якобы заслуживают большего доверия, нежели образованные выскочки. Американский критик Чарлз Ларсон прибегает к этому приему в подтверждение правоты своих, достаточно пристрастных, суждений о ганском романисте Айи Квеи Арме² и – что еще важнее – своего превосходства над ганскими интеллектуалами: «Я обратился к ряду студентов Ганского университета с вопросом, кому из современных африканских романистов они отдают предпочтение. В ответ чаще всего называли имя Айи Квеи Армы. Многие ганские писатели и интеллектуалы старшего поколения считают его своего рода негативистом… Я же еще несколько лет назад пришел к убеждению, что Арма – наиболее искусный стилист в англоязычной африканской прозе».

Нгуги Ва Тхионго³ в книге «Возвращение домой» (1972) говорит о таких горе-критиках и их претензиях на монопольное обладание истиной: «Кое-кто… высокомерно полагает, что они теснее и ближе связаны с Африкой, чем сами африканцы, оказавшиеся в Вест-Индии и Америке. Эти люди с видом хозяев рассуждают о той части Африки, где им случилось побывать; они делят между собой сферы влияния и неизменно выступают в поддержку самых реакционных сепаратистских партий и движений. С пеной у рта они доказывают, что облюбованные ими народности обладают исключительными умственными способностями, дружелюбием и смекалкой. Мы не должны поддаваться на тлетворную и сеющую раздор лесть наших врагов».

Нгуги мыслит более широкими категориями, не ограничиваясь только литературой, но его слова как нельзя лучше характеризуют колониалистского критика.

Большинство африканских писателей исходят в своем творчестве из собственного опыта и руководствуются заботой о судьбах Африки. Для них будущее Африки вовсе не в полном отождествлении ее с Европой, как это видится нашим доброхотам.

1. Имеется в виду роман «И пришло разрушение…»; русское издание, М., «Художественная литература», 1964; здесь и далее примечания переводчика.[↩]
2. Айи Квеи Арма (род. в 1939 году) – ганский романист, его книги издавались в нашей стране.[↩]
3. Нгуги Ва Тхионго (род. в 1938 ходу) – крупный кенийский прозаик, лауреат премии «Лотос»; его произведения издавались в СССР.[↩]