Томас Манн – новые исследования

В сборнике «Первый миг свободы», вышедшем к 25-летию разгрома фашизма, помещен рассказ К. Бойхлера «Поручительство Томаса Манна». Для юноши, выросшего в гитлеровской Германии, чтение «Будденброков» становится начальной ступенью к перевоспитанию в гуманистическом, антифашистском духе.

Ныне в ГДР наследие Томаса Манна – неотъемлемая часть духовного достояния общества. О нем пишутся все новые труды. Наряду с монографиями и критико-биографическими очерками¹, прочно вошедшими в учебный и читательский обиход, – книгами И. Дирзен, А. Миддель, Э. Хильшера, – появляются работы более специализированного научного характера.

Еще при жизни писателя, накануне его 80-летия возникло «Общество Томаса Манна». Успешно развернув работу, оно выпустило три содержательных сборника материалов и исследований.

Наиболее значителен третий из них «Размышления и обзоры». Привлекает внимание уже перечень авторов на суперобложке: Х. Бек, Иена; В. Жмегач, Загреб; В. Адмони и Т. Сильман, Ленинград; И. Лессер, Лондон; Э. Шайер, Детройт; А. Гофман, Прага; Г. -Ю. Геердтс, Грейфсвальд; названы и другие исследователи – из Безансона, Токио, Питсбурга, разных городов ГДР и ФРГ. Наследие великого гуманиста стало платформой для сотрудничества ученых ГДР с их коллегами из разных стран, стоящими на позициях мира и взаимопонимания народов.

Авторы книги находят общий язык в решающем и главном – в оценке того значения, которое имеет творчество Т. Манна для современного мира. Подчас между учеными из разных стран возникают примечательные переклички: так, В. Жмегач в статье «Условность – модернизм – пародия» и И. Лессер в статье «Томас Манн и конец буржуазного романа» каждый по-своему показывают принципиальное отличив новаторской прозы Т. Манна от модернистского мифотворчества Джойса.

Наряду с работами, посвященными конкретным проблемам мастерства Т. Манна, сборник включает биографические этюды, свидетельства, документы. С интересом читается и сообщение Э. Шайера об отношении молодого Т. Манна к искусству карикатуры и воспоминания шурина писателя К. Прингсгайма о возникновении раннего рассказа «Кровь вельсунгов» (отдельные мотивы которого перешли впоследствии в роман «Избранник»). Любопытны юношеские произведения, печатавшиеся восемнадцатилетним Т. Манном в журнальчике «Frühlingssturm» и теперь предоставленные его вдовой для публикации, в частности задорная полемическая статья «Добрый» Генрих Гейне». Несомненный интерес представляют и впервые публикуемые посвящения на книгах, которые Генрих и Томас Манны дарили друг другу. Получив от брата в 1936 году его публицистическую книгу «Будет день», Т. Манн послал ему свою брошюру о Фрейде с надписью: «Генриху с благодарностью за его свободолюбивую боевую книгу о будущем дне». А вскоре отправил ему роман «Иосиф в Египте», который надписал так: «Для меня, дорогой Генрих, это был способ противостоять событиям последних трех лет. И от такого способа тоже не надо отказываться!» Т. Манн был убежден, что и его роман об Иосифе – акт сопротивления фашизму.

В «Размышлениях и обзорах» разносторонне освещается современное состояние изучения Т. Манна. Этой цели служат и библиографические указатели (выясняется, например, что критическая литература о Т. Манне в ГДР за 1945-1965 годы включает свыше 1100 названий), и рецензии на труды ученых из разных стран.

Г. Венцель, редактор и составитель научных сборников о Томасе Манне, опубликовал в 1969 году собственный большой труд – библиографию эпистолярного наследия писателя².

По приблизительным подсчетам, Т. Манн отправил свыше десяти тысяч писем разным лицам. Эти письма имеют существенное значение для понимания его жизни и творчества. Подобно Толстому или Роллану, Т. Манн был художником, если можно так выразиться, автобиографического склада: различные грани его личности воплотились в героях разнообразных его произведений, от «Будденброков» до «Феликса Круля»; если Роллан поделил свою личность между Жан-Кристофом и Оливье, то Т. Манн внес частицу самого себя и в Адриана Леверкюна, и в Серенуса Цейтблома. Духовные искания писателя по-своему отражались и в романах, и в зссеистике, и в письмах. Многие из его писем – ценнейший автокомментарий к собственным произведениям; здесь кристаллизовались, фиксировались те философские, эстетические, политические раздумья, которые, отливаясь в законченную форму, иногда переходили потом на страницы романов, а подчас так и оставались достоянием корреспондентов.

За последние годы часть писем Т. Манна появилась в печати: трехтомник избранных писем, подготовленный его дочерью Эрикой, вышел и в ФРГ, и в ГДР. Из других публикаций стоит особо отметить том переписки Генриха и Томаса Маннов, появившийся в 1965 году в ГДР под редакцией и с серьезным послесловием У. Дитцеля, а в прошлом году вышедший новым, намного расширенным изданием³. Отдельными сборниками выходили в разное время письма Т. Майна к венгерскому историку древности К. Кереньи, к немецкому литературоведу, биографу Ницше Э. Бертраму, австрийскому филологу П. Аманну; много интересного содержит появившийся недавно в ФРГ том переписки Т. Манна с Германом Гессе, в котором раскрываются и общность позиции обоих писателей-гуманистов, и существенные различия между ними.

Помимо всех этих сборников, немало писем Т. Манна разбросано по специальным научным изданиям, газетам, старым журналам, иногда редким и трудно находимым. В итоге многолетней кропотливой работы Г. Венцель выявил, систематизировал эти публикации и тем самым облегчил широкому кругу исследователей доступ к духовным сокровищам, заключенным в манновских письмах.

В книге Г. Венцеля зарегистрировано около трех тысяч писем Т. Манна. В примечаниях дано множество фактических сведений о корреспондентах писателя, о местонахождении неопубликованных писем или коллекций писем, которые хранятся в частных собраниях, библиотеках и архивах разных стран. «Для Томаса Манна письма были жизненно важной составной частью его контактов с окружающим миром, – пишет во вступительной статье Георг Венцель. – Его уважение к людям, способность корректно относиться к чужим взглядам, хотя бы даже он их и не разделял, постоянная готовность помочь другому, даже когда помочь было трудно, – все это решающим образом определяло характер его высказываний». В последние два десятилетия своей жизни Томас Манн стал одним из духовных руководителей немецкой интеллигенции, крупным общественным деятелем; к этому периоду относятся его «письма-манифесты», в которых освещается связь между искусством и обществом, духом и властью и утверждается ответственность художника в деле защиты человечности. Письма Т. Манна, но справедливому суждению Г. Венцеля, имеют значение не только литературно-познавательное, но и этическое.

В личной библиотеке Т. Манна, которая перешла теперь в его архив в Цюрихе, хранятся книги Толстого, Достоевского, Гоголя, Тургенева, Гончарова, Чехова и других русских классиков в немецких переводах; многие из этих книг несут следы горячо заинтересованного чтения – подчеркивания, пометки на полях.

Томас Манн и русская литература – эта тема давно занимает исследователей. В тесном контакте с литературоведами ГДР работает пражский ученый А. Гофман. В 1959 году на чешском языке вышла его книга «Томас Манн и Россия» ⁴. После долгих лет работы А. Гофман выпустил в Берлине большой труд «Томас Манн и мир русской литературы» ⁵. Это не просто расширенное переиздание прежнего исследования, но, по сути дела, новая книга, более солидная по фактическому материалу, более ответственная по своим обобщениям. Духовные взаимоотношения Т. Манна с Россией и русской культурой рассматриваются здесь в исторической перспективе, в широком контексте истории немецко-русских литературных связей.

А. Гофман исследует ту роль, которую играла революционная Россия в развитии взглядов Т. Манна и русская классическая литература – в становлении и эволюции маннов-ского реализма. Исследователь аргументирует свои положения, с одной стороны, многочисленными – нередко малоизвестными – свидетельствами самого Т. Манна, его статьями, письмами, с другой – собственными конкретными разборами, наблюдениями и параллелями. Во многих случаях эти наблюдения проведены тонко и убедительно.

А. Гофман показывает, что в разные периоды творчества писателя на первый план его интересов выступал то один, то другой из русских классиков. Так, в новеллистике молодого Т. Манна мотивы одиночества, обездоленности («Дорога на кладбище», «Паяц», «Тобиас Миндерникель») восходят к Достоевскому. Если Толстой своим «бессмертным здоровьем» давал Т. Майну опору для противостояния декадансу, то Достоевский помогал ставить диагноз болезней века и этим был по-своему необходим. Интересно говорит А. Гофман и о восприятии Томасом Манном Тургенева, Чехова, хотя среди проводимых им параллелей есть и такие, с которыми трудно согласиться (так, вряд ли плодотворно сопоставление Тони Будденброк с Лизой из «Дворянского гнезда», а принца Клауса-Генриха из «Королевского высочества» с Нехлюдовым из «Воскресения»),

Среди новых работ исследователей Т. Манна в ГДР одна из наиболее значительных и богатых мыслями – монография К. Хермсдорфа «Плуты у Томаса Манна» ⁶.

Название озадачивает: о ком же тут может идти речь, кроме Феликса Круля? Об Иосифе из тетралогии? Но разве его сложный характер можно сводить к плутовству? Однако автор обосновывает свое весьма расширенное понимание термина «Schelm». Прообраз плута для него – Одиссей в схватке с Полифемом, тот, кто противопоставляет грубой физической силе свой ум и хитрость; в широком историческом плане – это тип, получающий распространение в эпоху общественной ломки, человек, вырванный из привычных социальных связей, «открытый характер» (стр. 86, заново создающий свою судьбу. Уточняющий подзаголовок «Фигуры и структуры комического» указывает, что в монографии рассматривается юмор Т. Манна в его разнообразных проявлениях и функциях. Юмору К. Хермсдорф, опираясь на суждения самого Т. Манна, придает очень серьезное значение; в его книге попутно высказываются обобщающие соображения по этому вопросу, близкие строю мыслей М. Бахтина, в частности его тезису, что «смех – существеннейший фактор в создании той предпосылки бесстрашия, без которой невозможно реалистическое постижение мира» ^7.. Стихия смеха, юмора, иронии присутствует во многих и разных произведениях Т. Манна, – так протягиваются нити от «Феликса Круля» и тетралогии об Иосифе к другим романам, к различным аспектам и периодам его многосложного творческого пути.

И все-таки анализ К. Хермсдорфа во многом выходит за рамки, поставленные заглавием. Но не будем придираться к заглавию; важно, что книга дает больше, чем обещает.

Рассмотрение Феликса Круля, а затем Иосифа как типов исторически переходной эпохи оказывается убедительным при характеристике творчества Т. Манна в целом. В сущности, напоминает автор, во всех романах писателя появляются образы «сыновей, которые не могут наследовать» их отцам (стр. 41). В любом из романов Т. Манна мы встречаем характерный мотив: разрыв преемственности поколений. Из своей семьи и среды по-своему выламываются и Ганно Будденброк, и Ганс Касторп, и Адриан Леверкюн. «Судьба всех этих сыновей – распад традиционного порядка. Вместе с ними начинается эпоха неуверенности, поисков, переходов и новых целей» (стр. 41). В таком свете критико-реалистическая природа творчества Т. Манна получает убедительную историческую мотивировку. В этом смысле книга исследователя-марксиста принципиально отличается от тех западных работ, где юмор и ирония Т. Манна рассматриваются как категория чисто художественная – в отвлеченном, вневременном плане.

Книга К. Хермсдорфа противостоит и тем западным трудам, в которых манновская концепция современности трактуется главным образом в аспекте распада, умирания. Уже в «Волшебной горе», говорит К. Хермсдорф, «пробивает себе дорогу перспективное мышление, обращенное в будущее» (стр. 93). В тетралогии об Иосифе монархически-кастовый строй древнего Египта рисуется как общество отжившее, обреченное и критикуется с позиций новых, более высоких норм человеческих отношений; у Т. Манна здесь ощутим «поворот к открытому для будущего, историко-оптимистическому осмыслению эпохи» (стр. 124). Настроение реалистической, исторической конкретности в романе-мифе сказывается, как отмечает К. Хермсдорф, и в том, что библейский, отвлеченно-суммарный образ Египта под пером романиста подвергается отчетливой классовой дифференциации. Одушевленный идеей «нового гуманизма», Томас Манн, полемически переосмысляя традицию некогда дорогого ему Вагнера, создавал сказание «не о гибели богов и конце света, а о всемирном повороте и подъеме» (стр. 140).

Обращаясь к малоизвестным документам, письмам или забытым статьям, К. Хермсдорф проясняет взгляды Т. Манна на природу современного повествовательного искусства

Т. Манн был убежден, что введение научно-познавательных, документальных и философски-обобщающих пассажей в роман ни в коей мере не означает его распада или смерти: «Взрыв формы? Меня это мало беспокоит. Такие опасения проистекают из малодушного неверия в лично-синтетические возможности искусства, в его способность к целостному просветлению и одухотворению. Как будто эссе, анализ, критическое иносказание не могут представить собою столь же вольный и поэтический элемент композиции, как повествование или диалог!» (стр. 143). Свои собственные эксперименты в области большой эпической формы Т. Манн рассматривал как развитие искусства романа, а не как разрушение его.

В последней части исследования – «Конец плута» – главы «Феликса Круля», написанные после второй мировой войны, неожиданным образом соотносятся с «Доктором Фаустусом». Музыка Адриана Леверкюна, говорит К. Хермсдорф, уже в силу своей внутренней противоречивости «не сводится к формуле варварского эстетизма» (стр. 286). И в самом деле – в ней на свой лад отзываются позор и горе Германии. Автор судит своего героя, как и свой народ, беспощадно строгим судом: Адриан Леверкюн, последний из манновских одиночек и отщепенцев; фигура глубоко трагическая, и тут уже не может быть места юмору. В трудные послевоенные годы, когда стареющий писатель с тревогой наблюдал нарастание новых антагонизмов в мире, он возвращается к давней веселой книге о Феликсе Круле, но смех здесь соседствует с растерянностью, образ плута трансформируется, обаятельный авантюрист Феликс Круль с его бездуховным приятием жизни становится «юмористическим анти-Леверкюном» (стр. 313), утрачивает черты конкретной социальной сатиры. Позиция самого автора двоится здесь между «юмором висельника» (стр. 330) и утешительством. И вряд ли случайно, отмечает К. Хермсдорф, Т. Манн незадолго до смерти совершенно прервал работу над неоконченным романом, не оставив ни строчки набросков или черновиков.

К проблематике «Доктора Фаустуса» обратился по совершенно другому поводу критик Г. Вирт в статье, напечатанной в начале текущего года в журнале «Веймарер байтреге» ⁸. В годы второй мировой войны Т. Манн произнес по радио пятьдесят пять речей, обращенных к немецкому народу. Это была новая для него форма вторжения в политику. Г. Вирт в своей статье детально анализирует эти речи, прослеживает этапы идейной эволюции писателя. Если в первое время он говорил о своих соотечественниках с глубокой горечью, не отделяя населения Германии от нацистского режима, то позднее, особенно после разгрома гитлеровцев под Сталинградом, писатель все настойчивее апеллировал к «лучшим силам» своего народа, призывая немцев к борьбе против фашизма. Так, в речи от 29 сентября 1943 года Т. Манн в подкрепление своего призыва ссылался на манифест национального комитета «Свободная Германия», созданного на территории СССР, на воззвание казненных мюнхенских студентов, упоминал о фактах саботажа на немецких военных кораблях.

Г. Вирт делает плодотворную попытку сопоставить тексты речей Т. Манна с романом «Доктор Фаустус». Тут есть очевидные точки соприкосновения – не только в стилистических оборотах, метафорах, но и в более существенном смысле. «К концу книги, – пишет Г. Вирт, – политические размышления аполитичного Цейтблома все более недвусмысленно совпадают с убеждениями самого Томаса Манна». Совпадают, конечно, не полностью: ведь тема «другой Германии» не встает на страницах романа. Однако – и в этом прав Г. Вирт – борьба передовых немцев против фашизма не прошла бесследно для образной системы «Доктора Фаустуса». Антифашистские силы не присутствуют в романе как прямой предмет изображения, но они определяют страстность авторского суда над фашизмом, сказываются в бескомпромиссности, непримиримости позиции художника, наследие которого так дорого ныне гражданам ГДР.

Т. МОТЫЛЕВА

1. «Thomas Mann zum Gedenken» (Hrsg. von Georg Wenzel), Potsdam 1956; «Vollendung und Grösse Thomas Manns» (Hrsg. von Georg Wenzel), Halle (Saale) 1962; «Betrachtungen und Überblicke zum Werk Thomas Manns» (Hrsg. von Georg Wenzel), Autbau-Verlag, Berlin und Weimar 1966.[↩]
2. Georg Wenzel, Thomas Manns Briefwerk. Bibliographle gedruckter Briefe aus den Jahren 1889-1955, Akademie-Verlag, Berlin 1969.[↩]
3. »Thomas Mann. Heinrich Mann. Briefwechsel 1900-1949″, Aufbau-Verlag, Berlin und Weimar 1909. [↩]
4. См. «Вопросылитературы», 1959, N 12.[↩]
5. Alois Hotman, Thomas Mann und die Welt der russiscnen Literatur, Akademie-Verlag, Berlin 1967.[↩]
6. Klaus Hermsdorf, Thomas Manns Schelme, Rütten und Loening, Berlin 1968.[↩]
7. М. Бахтин, Эпос и роман, «Вопросы литературы», 1970, N 1, стр. 109.[↩]
8. Günter Wirth, Bekenntnisse eines Politischen, Thomas Manns Radio-Reden,»Weimarer Beiträge». 1970, N 1.[↩]