№12, 1970/Обзоры и рецензии

Том романтической прозы

«Die unheimliche Wahrsagung. Erzählungen der russischen Romantik», Rutten-Loening, Berlin 1969, 740 S.

История восприятия и распространения на немецкой почве произведений русских романтиков могла бы стать предметом специального исследования. Легко понять, что пережившая бурный расцвет романтизма немецкая литература оказалась особенно чуткой к этому художественному направлению в литературе русской. Еще в 1830 году издававшаяся в Штутгарте и Тюбингене газета «Ausland» отметила существование в России «романтической школы», главные представители которой, по ее мнению, Баратынский и Жуковский.

Около этого времени осуществляются и первые переводы произведений русских романтиков-прозаиков на немецкий язык (переводы стихотворных произведений начали выходить десятилетием раньше). Если взять только рассказы и повести, составившие рецензируемый сборник, то интересно отметить, что по крайней мере треть из них стала известна немецкому читателю вскоре после их появления в оригинале: в 1831 году были опубликованы на немецком языке «Марьина роща» Жуковского и «Выстрел» Пушкина, в 1835 – «Лефортовская маковница» Погорельского, в 1837 – «Страшное гадание» Марлинского, в 1839 – «Сильфида» В. Одоевского, в 1840 – «Пиковая Дама» Пушкина и «Ятаган» Павлова и, наконец, в 1847 году – «Именины» Павлова1.Таким образом, рецензируемая книга отвечает традиционному и глубокому интересу немцев к русскому романтизму. Немецкий читатель получил отлично изданный, объемистый – в 700 с лишним страниц – том русской романтической прозы. Помимо только что названных, в него вошли еще двенадцать вещей («Мореход Никитин» Марлинского, «Нищий» Погодина, «Фаталист» и «Ашик-Кериб» Лермонтова, «Ночь перед Рождеством» и «Нос» Гоголя, «История о петухе, кошке и лягушке» и «Живописец» Одоевского, «Роман в двух письмах» Сомова, «Неистовый Роланд» Вельтмана, «Аукцион» Павлова и «Семья вурдалака» А. Толстого).

Составитель книги Клаус Штедтке сопроводил ее своей статьёй. Это не только хороший путеводитель по тому, во и содержательный очерк развития русского романтизма, ставящий своей целью описать и систематизировать очень сложный и разнородный материал.

«Чрезвычайно большое сюжетное и тематическое многообразие, – пишет К. Штедтке, – и, кроме того, различная степень связи романтических и реалистических мотивов осложняют типологическое членение романтической прозы, диапазон которой – если исключить исторический роман – простирается от новеллы характера до литературной сказки. Лишь сравнения отдельных примеров выявляют линии развития и сходства». При таком сравнении, как и в других своих работах по русской литературе, К. Штедтке стремится держаться определенных структурных моментов. В данном случае «мотивов» – романтических мотивов, – обусловливающих само отнесение данного произведения к романтическому типу.

Так, в «Выстреле» и «Фаталисте» исследователь отмечает «романтический мотив игры на грани существования и несуществования» – мотив, который выражает «проблематику жизни личности в дворянском обществе 30-х годов». В «Страшном гадании», «Вечерах на хуторе близ Диканьки» и многих других произведениях преобладают «мотивы фольклора», в их специфической для романтизма функции – характеризовать Geist des Volkes, дух народа. Мотив «двоемирия – двойственности идеала и действительности» – воплощен в «Сильфиде», в то время как в «Живописце» – другом произведении Одоевского – выразился романтический «контраст между волей художника и давлением мелкобуржуазного и враждебного искусству окружения». Наконец, «кровавая месть Пронина (в «Ятагане»), дуэль в «Именинах», покушение в «Нищем»… суть романтические мотивы, которые выявляют личный, драматически заостренный конфликт индивидуума и общества».

Следя за теми характеристиками, которые дает составитель публикуемым произведениям, видишь, как много среди них случаев сложных. Чистота «романтических мотивов» в ряде рассказов и повестей явно не выдерживается. Так, в «Повестях Белкина», как правильно отмечает исследователь, «с помощью необычайно деловитого и часто иронического способа повествования» создается «дистанция по отношению к сюжетному действию»; в «Живописце» же «изображение концентрируется на описании окружающего мира, и проблема художника тем самым входит уже в реалистический контекст» в т. д. Достаточно сложны (с точки зрения «мотивов») и многие другие произведения. Исследователь, например, говорит, что в «Неистовом Роланде» воплощен «романтический мотив контраста между художником и его окружением, враждебным искусству». Можно было бы добавить: этот романтический мотив дан явно пародийно (власти и обыватели одного города принимают за генерал-губернатора сумасшедшего актера, с патетикой декламирующего заученные роли).

Все это, конечно, делает по крайней мере спорным отнесение ряда произведений к романтизму. Однако если от этого проигрывает типология, то выигрывает читатель, получающий возможность прочитать и перечитать такие шедевры, как, скажем, «Пиковая Дама» или «Нос».

Все произведения даны в новых переводах, подготовленных В. Греутцигером, К. Штедтке, М. Пфайфером, Г. Шварцем и Г. Штайном. Том иллюстрирован отличными, выполненными в гротескной манере, рисунками Г. -К. Мюллера.

Интересно, что гротески Мюллера во многих случаях отступают от текста. Сравним два образа «болотного мужичка» – в «Романе в двух письмах» и в одной из иллюстраций (на стр. 454 рецензируемой книги). У Сомова этот образ пародийный – «болотный мужичок, то есть дух, вылезший из самого дна тины», оказался незадачливым охотником, соседским помещиком Авдеем Гавриловичем Кочевалкиным, по неосторожности угодившим в болото: «Болотный мужичок, чтоб освободить свою спину от грязи, начал кататься по траве, как бочонок, а Мельмот лаять и прыгать, а я – я не вытерпел и захохотал от полноты нежданного удовольствия». У Мюллера пародийный оттенок снят; тут уж не до смеха: на нас смотрит страшное, выросшее из земли чудовище, порождение народной демонологии. Отступление художника от оригинала имеет определенную логику и не может быть порицаемо: верный своей творческой манере, иллюстратор, как правило, переводит буффонаду и шарж в гротеск драматический и трагедийный.

Об успехе книги можно говорить уже не предположительно, но опираясь на факты: вскоре должно выйти ее второе издание.

  1. Эти сведения я беру из недавно изданной книги Э. Райснера «Германия и русская литература» (Eberhard Reissner, Deutachland und die russische Literatim 1800-1848, Berlin 1970).

    Здесь дан новый, наиболее полный перечень переводов русских произведений, появившихся на немецком языке за полвека, с 1800 по 1850 год.[]

Цитировать

Манн, Ю.В. Том романтической прозы / Ю.В. Манн // Вопросы литературы. - 1970 - №12. - C. 262-263
Копировать