Защищать мир на земле

После первой мировой войны некоторые поля сражений во Франции – под Верденом, на Сомме – были оставлены в том виде, в каком их застало перемирие. Для одних посетителей они впоследствии стали патриотическими музеями, для других – могилами близких, пропавших без вести, для третьих – памятниками империалистического безумия, бойни, где гибло человечество, или чудовищными «кабинетами ужасов». Образы прошлого предстают наблюдателю с той остротой или расплывчатостью, которой обладает его историческое сознание.

Вот что когда-то рассказал мне Альфред Курелла. В 20-е годы он встретился однажды с Анри Барбюсом на одном из таких полей. Оказалось, что он – немец – и Барбюс – француз – во время войны находились там друг против друга в окопах, которые были удалены один от другого на расстояние броска камнем. Они прошли по старым огневым точкам и осмотрели местность, связанную для них с самыми ужасными воспоминаниями. Но хотя топография каждого квадратного метра этой земли была им хорошо знакома во время войны, теперь они ориентировались здесь лишь с трудом. Живые воспоминания не совпадали с натуралистически законсервированной картиной. Та война не была их войной. Историческое сознание обоих освободилось от навязанного их зрению представления о враге, даже от той остроты взгляда, которая порождается страхом. Они видели это теперь в свете истины, глазами людей, определивших, на чьей они стороне.

Здесь возможно сравнение: эстетическое отражение действительной правды в самом своем существе и, что поразительно, в значительной части даже в деталях зависит от мировоззренческого взгляда человека. Это старый эстетический закон, он сохраняет свое значение для изображения истории так же, как для изображения настоящего и будущего. Если его отрицают на основании сенсуалистских аргументов, то, как правило, отрицают и познавательную функцию искусства или познавательную способность человека. Художественное изображение войны требует, однако, высшей степени познания. В конечном счете это познание необходимо во имя жизни.

Я не уверен, что точно передал смысл того, что говорил Курелла. Я вспоминаю о рассказанном им эпизоде, когда думаю о беседе, которую мы вели в июне этого года в Берлинском клубе творческой интеллигенции о советскими друзьями-писателями, участниками второй мировой войны. До известной степени можно сравнить с «осмотром полей сражений» то, что я испытал незадолго до этой беседы, когда смотрел двухсерийный советский фильм о сражении на Курской дуге. Я снова увидел поле боя, широкую всхолмленную, перерезанную оврагами русскую равнину под высоким и широким небом. В берлинском кинотеатре «Космос» прекрасная климатическая установка. Но черт меня побери, черт, что так любит противоречия: внезапно я снова почувствовал острый запах черно-зеленой полыни, которая росла на возвышенности, где мы окопались тогда с нашими орудиями, готовясь к наступлению, и где незадолго до назначенного в приказе часа наступления накрыл нас могучий огонь советской артиллерии.

Я снова ощущал запах черно-зеленой полыни, я снова слышал хриплое дыхание умирающего друга, я чувствовал снова сокрушительные удары разрывов, но – я больше не узнавал себя на этом холме немецкого наступления, точнее, я ощущал себя иным. О ты, широкая земля России, я вижу раны, которые тебе нанесла эта варварская война. И я снова вижу бравого немецкого генерала Моделя.