Течения или этапы? Еще раз о единстве романтизма

Несколько лет назад журнал «Вопросы литературы»начал плодотворную дискуссию о романтизме в европейских литературах. Новый подход к одной из значительнейших эпох в духовном развитии человечества уже тогда был подготовлен многочисленными публикациями и в нашей стране, и за рубежом, среди которых имелось немало таких, где принципиальному пересмотру подвергались устоявшиеся литературные репутации и сложившиеся теоретические постулаты. Романтизм вновь открывался исследователю своей незавершенностью¹, ускользая от привычных определений и схем, а вместе с тем противился приписываемой ему роли переходного, промежуточного явления и притязал на собственную историю, пусть включенную в более широкий временной мировоззренческий континуум, но имеющую также и собственные истоки и итоги².

На Западе этот интерес отчасти был подогрет той актуализацией романтической проблематики, которая наметилась в ходе выступлений молодежи в 60 – 70-е годы; с другой стороны, прилив исследовательского внимания к широкому кругу романтических имен и явлений был естественным в годы, когда отмечались «романтические юбилеи», проводились связанные с ними конференции и симпозиумы³.

Не вызывает сомнений, что и у нас изучение романтизма вступило в новую фазу. В значительной степени новое качество связано с подготовкой и изданием художественных текстов (сошлемся на изданные в серии «Литературных памятников»произведения Байрона, Шелли, Гофмана, Э. По и др.), с публикацией «Истории эстетики в памятниках и документах», где увидели свет некоторые основополагающие тексты романтических мыслителей – Жан-Поля, Зольгера, Ф. Шлегеля, Вакенродера, Кольриджа, Берка и др. Сказанное не означает, что все проблемы уже разрешены. Скорее наоборот – все проблемы требуют к себе внимания на новом уровне, достигнутом теоретической мыслью и текстологической работой, исследованием конкретных авторов и отдельных литературных произведений.

В сущности, эта задача и ставилась в статье Д. Наливайко «Романтизм как эстетическая система» ⁴, открывшей дискуссию, которая так и осталась незавершенной. Некоторые положения статьи и основной ее пафос (стремление выделить в романтизме ряд течений) представляются спорными, но тогда они остались без аргументированного ответа, что и побуждает задаться вопросом, вынесенным в заголовок данной статьи. Наша задача – вглядеться в «движущуюся типологию»романтического сознания и романтической поэтики.

Статья заканчивалась бесспорным, на наш взгляд, утверждением: движение от романтизма к реализму в XIX веке (так же как и движение к романтизму в конце XVIII – начале XIX века) было обусловлено «ведущими закономерностями общественного и художественного развития того времени»(с. 194). Об этой диалектической связи литературных эпох, в сущности, было известно и прежде, поскольку творчество крупнейших поэтов и писателей в рамки одного литературного направления почти никогда не укладывается, тем более в переломные и порубежные эпохи. Переход совершается в творчестве и, если можно так сказать, «творчеством»этих писателей, Гете, Пушкин. Стендаль, В. Скотт служат здесь ближайшими примерами, число которых можно увеличивать практически беспредельно (и в любом направлении – к прошлому или к будущему). То «внутреннее единство… творческой деятельности» ⁵, о котором, называя имена Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Шевченко, Мицкевича, говорил М. Храпченко, является, очевидно, всеобщим законом: отработанные формы первоначального опыта не отбрасываются совсем, но диалектически «снимаются», так что в «Повестях Белкина» или в «Дубровском»присутствуют не только романтические структуры, но и переосмысление и преобразование жанрово- стилистических приемов литературы Просвещения, Ренессанса и т. д.

Во многих дискуссиях о романтизме, в частности и тех, которые имели место в последние годы в ГДР (а также в ФРГ и других странах немецкого языка), с новой силой подчеркивается мысль о единстве классико-романтической эпохи. Уместно будет привести здесь суждение литературоведа К. Трегера: «Феномен литературного романтизма можно рассматривать.., как явление европейской (и всемирной) литературы, как интегральную фазу литературного процесса с начала Просвещения, как составную часть охватывающей все существенные формы сознания мировоззренческой концепции в первой половине XIX века» ⁶.Но однозначное подчеркивание единства классико- романтической эпохи вызвало и обоснованные возражения. С. Тураев в своей книге «От Просвещения к романтизму»критикует самый термин «предромантизм»и на ряде примеров («готический роман»и т. п.) доказывает, что многие явления в литературе второй половины XVIII века, в которых видят предвосхищение романтического мироощущения и поэтики, представляют собой «нигилистическое отрицание гуманистических ценностей… предшественников», тогда как в основе романтизма, напротив, лежит начало созидательное, творческое, жизнестроительное. Пафос работы С. Тураева четко выражен в следующем суждении: «Разумеется, литературный процесс непрерывен. Но в переломные исторические эпохи перемены в общественном сознании носят настолько кардинальный характер, в художественном видении мира происходят такие сдвиги, что вопрос о преемственности отходит на второй план, первенствует новое: новые идеи, новые герои, новые художественные формы. Поэтому и при сопоставлении романтизма и Просвещения следует исходить из этого факта глубины перестройки художественного сознания» ⁷. Как видим, во взаимоотношениях Просвещения и романтизма можно акцентировать различные стороны (что, кстати, и делается в конкретных исследованиях), поскольку процесс культурно- исторического развития диалектичен и в нем внешнее подобие и сходство не обязательно означает наличие общего источника или внутреннего единства, поскольку новый виток диалектической спирали и повторяет и отрицает предшествующий. И. Тертерян, статья которой продолжила дискуссию, этот момент «качественного скачка от преромантических тенденций к романтизму как новому типу художественного сознания» ⁸ специально оговаривала.

Необходимо, следовательно, различать не только непрерывность движения, но и относительную завершенность каждого его этапа. «В рамках литературы Просвещения… происходит постепенное накопление новых эстетических признаков. Но романтизм представляет собой качественно новую ступень мировосприятия и миропонимания, которая неотделима от новой концепции личности» ⁹, или, если еще раз обратиться к статье И. Тертерян, «определенный тип художественного сознания»(с. 154).

В свете сказанного понятно, почему в изучении романтизма на первый план выдвигается проблема его собственного единства как мировоззрения и поэтической системы. А эта проблема оказывается чрезвычайно сложной ввиду наличия в романтизме самых разнообразных (зачастую противоположных) тенденций, несмотря даже на не вызывающую сомнений общность социально-исторических предпосылок: Великая французская революция, крушение феодализма в Европе и становление буржуазных наций и государств. Хотя вопрос о недопустимости деления романтизма на два течения (революционный и реакционный, активный и пассивный) за последние годы решен, как кажется, бесповоротно, само по себе такое решение совершенно недостаточно. Возникает гораздо более сложная задача – увидеть единство романтизма в его многообразии и различиях, то есть увидеть единство разного, а это, в частности, означает необходимость нового, непредвзятого подхода к конкретным явлениям, к исследованию творчества отдельных писателей-романтиков. Хотя такое исследование ведется интенсивно, в нем легче всего обнаруживают себя застарелые предубеждения (например, «перетягивание»того или иного автора из одной литературной эпохи в другую, оценочное отношение к главным художественным методам, обыкновенный эклектизм в оценке разных сторон творчества и деятельности одного и того же писателя). То и дело романтизм утрачивает хронологическую определенность.В содержательной работе западногерманского исследователя Л. Пикулика¹⁰ романтическая мысль теряет опору в конкретной исторической действительности и приобретает характер повторяющейся духовной коллизии, отражающей извечный конфликт порядка и бунта, молодости и старости, авторитета и свободы, словом, романтизм включается в то широкое и несколько неопределенное понятие «романтика», которое хронологически не закреплено и может распространяться на разные эпохи (тем более, что в немецком языке нет разграничения терминов «романтизм»и «романтика >). Между тем близость романтических идей нашему времени (как и симптоматичные аналогии с явлениями культуры и общественной мысли XVIII века) не означает, что можно говорить о некоем «романтизме без берегов». Именно работы, основанные на внимании к вопросам исторической поэтики¹¹, подготавливают, наряду с исследованиями по философии и эстетике романтизма, почву для построения целостной системы.

Системный подход к романтизму, таким образом, давно назрел. Он позволяет соединить разные уровни и тенденции, увидеть отражение самых общих закономерностей в любом частном явлении, устраняет опасность методологического паралича перед лицом опровергающих теорию фактов. Системность подразумевает известную интегральность. Соответствующие мотивы прозвучали и в ходе дискуссии. «Единство романтической системы»Д. Наливайко связывает с «принципиально новым мировосприятием», суть которого в представлении о мире как «живом динамическом единстве»(с.

1. В заголовок одной старой работы, сопоставлявшей классический и романтический периоды в Германии, прямо вынесены понятия «законченность»и «бесконечность»(F. Strich, Deutsche Klassik und Romantik, oder Vollendung und Unendlichkeit. Ein Vergleich, 2. Aufl., Mьnchen, 1924). «Текучесть»,»изменчивость»подчеркивает в романтизме Н. Берковский (статья «О романтизме и его первоосновах»в сб. «Проблемы романтизма», вып. 2, М., 1971).[↩]
2. См. статью И. Волкова «Романтизм как творческий метод»в том же сборнике, работы С. Тураева.[↩]
3. Мне приходилось об этом писать в связи с немецким романтизмом («Романтизм в Германии – 200 лет спустя». – «Вопросы литературы», 1983, N 12).[↩]
4. «Вопросы литературы», 1982, N 11. Далее ссылки на статью Д. Наливайко приводятся в тексте.[↩]
5. М. Б. Храпченко, Художественное творчество, действительность, человек, М., 1978, с. 329.[↩]
6. «Weimarer Beitrage», 1978, N 4, S. 57.[↩]
7. С. В. Тураев, От Просвещения к романтизму. Трансформация героя и изменение жанровых структур в западноевропейской литературе конца XVIII – начала XIX в, М., 1983, с. 9, 12.[↩]
8. И. Тертерян, Романтизм как целостное явление. – «Вопросы литературы», 1983, N 4, с. 157. Далее ссылки на эту статью приводятся в тексте.[↩]
9. С. В. Тураев, От Просвещения к романтизму…, с. 78.[↩]
10. L. PikuIik, Romantik als Ungenьgen an der Normalitat. Am Beispiel Tiecks, Hoffmanns, Eichendorffs, Frankfurt-am-Main, 1979.[↩]
11. Сошлемся в этой связи на статью А. Михайлова «Проблема стиля и этапы развития литературы нового времени»(в сб. «Теория литературных стилей. Современные аспекты изучения», М., 1982) и докторскую диссертацию А. Карельского «Драматургия немецкого романтизма первой трети XIX в. (Эволюция метода и жанровых форм)», М., 1985.[↩]