Талантливая книга о Чапеке
Ivan Klima, Karel Capek, «Ceskoslovensktf spisovatel», Praha, 1862, 154 str.
Автор чешской монографии о Кареле Чапеке – Иван Клима – не литературовед-профессионал, а писатель. Невольно напрашивается мысль: а не этим ли объясняются многие привлекательные черты книги – свобода и изящество стиля, отсутствие штампов? Может быть, по этой же причине в книге так пластично вырисовывается образ не только большого художника, но и доброго, чистого, мучительно трудно искавшего истину человека. Все это достигается отнюдь не путем беллетризации. Клима привлекают лишь такие биографические факты, которые могут как-то осветить творчество писателя, раскрыть ход его мыслей, его искания. При этом тонкое мастерство оттенков, остроумные парадоксы, умение легким разговорным языком передать сложную мысль свидетельствуют о том, что молодой писатель не только изучает Чапека, но и учится у него.
В одном из «кратких отступлений», которыми заканчивается каждая глава, автор пишет: «Мне кажется, что нет ничего более увлекательного и более драматичного в жизни человека, чем поиски правды, сколько бы он ни ошибался и ни блуждал по окольным дорожкам. Поэтому я не выношу житий святых, поэтому я так люблю биографии людей».
Климе удалось запечатлеть драматичность поисков Чапека. Собственно говоря, центральная тема книги – анализ противоречий чапековского мировоззрения.
Прогрессивная, прежде всего коммунистическая – критика часто спорила с Чапеком при жизни. Ведь Чапек был одним из немногих подлинно значительных чешских писателей 20- 30-х годов, чуждых идеям коммунизма, и не раз выражал свое несогласие с этими идеями. В последние годы на родине писателя появился ряд работ, исторично и объективна рассматривающих противоречивость и сложность Чапека.
Клима не обходит острых углов, пытается разобраться в самых сложных вопросах. Он внимательно присматривается к тем индивидуальным чертам человека и художника, которые делали для Чапека приемлемыми, идеи абстрактного гуманизма и в то же время заставляли его страдать от их ограниченности и невольно смотреть на действительность другими-глазами. Приведенные отрывки из писем и другие высказывания Чапека показывают его исключительную душевную деликатность, его доброту и в то же время его упрямое недоверие к массе и ее возможностям. «Уже впечатления мировой войны сделали Чапека маниаком нескольких идей: людям необходимо прежде всего примирение и взаимопонимание… Все в чем-то правы, и никому не ведома полная правда, поэтому никому не дано судить другого». Конечно, на этом пути нельзя было даже приблизиться к гармонизации дисгармоничного мира. Ту же противоречивость, находит Клима и в отношении Чапека к прагматизму. «Прагматистский релятивизм, который допускал существование многих истин, привлекал его своим духом примирения… Релятивизм казался Чапеку демократизмом в науке о познании».
Клима убедительно доказывает ложность подобных идей. Однако, порой объясняя его искания и блуждания только «изнутри», то есть высказываниями самого же писателя, автор ограничивает свой угол зрения, лишает себя возможности более широких оценок. Здесь сказывается известная слабость его эссеистской манеры. Клима сильнее всего там, где речь идет об анализе драматических противоречий ищущей мысли писателя. «Я не хочу оправдывать его ошибки, но нельзя также не видеть, что на всем том, что можно назвать трагическим непониманием, односторонней предвзятостью, – росла и его великая и прекрасная вера, его борьба за человека против превращения человека в машину, против его обесчеловечения, оглупления».
Борьба против превращения человека в механизм – это действительно важная мысль, которая многое объясняет в творчестве Чапека. С этой мыслью связан у Климы глубокий и интересный анализ отношения Чапека к современной технической цивилизации. Клима с полным правом отказывается от довольно распространенной в свое время точки зрения на Чапека как на романтика, отвергавшего технический прогресс во имя некой патриархальной идиллии. Из анализа Климы («Р. У. Р.», «Кракатит», «Фабрика Абсолюта») становится ясным, что Чапека ужасало непримиримое противоречие между совершенной техникой и далекой от совершенства общественной организацией. Его пугали не машины, близкие к людям, а стандартизированные люди, приближающиеся к машинам. Идя в этом направлении, Клима по-новому оценивает, например, роман «Фабрика Абсолюта», он видит в нем не только релятивистское признание равноправности многих «правд», но и протест, хоть и абстрактный, против узкого догматизма мышления, свойственного порой защитникам самых разных идей, протест против тупой готовности растоптать человека во имя догмата. Правда, в это время Чапек не признает достойными активной защиты не только догматы, но и живые прогрессивные идеи. Об этом следовало сказать при анализе романа более отчетливо.
Клима находит непосредственное отражение противоречивости Чапека в художественной ткани его произведений 20-х годов, Например, в неорганических развязках, похожих на моралитэ, в непоследовательности эпического строения романа, в тяготении к аллегориям. Очень интересно наблюдение Климы над стилем чапековской прозы второй половины 20-х годов (путевые заметки, «Рассказы из одного кармана», фельетоны, «Год садовода»). Об этих произведениях обычно судили прежде всего с точки зрения их места в общественной борьбе того времени – как известно, Чапека справедливо упрекали тогда в отходе от «значительной общественной проблематики. Сейчас с исторической дистанции становятся ясными те стороны этих произведений, которые могут обогатить духовный мир современного человека – умение открывать поэтичность в обыденных вещах, доброе, любовное отношение к человеку, свежесть видения предметного мира, очаровательный юмор.
Верно, что Чапек в этот период совершенно исключил из созданного им мира всякий пафос. Об этой слабости Чапека говорилось много и до Климы. Но Клима обратил внимание и на другую сторону вопроса, на то, как Чапек борется с ложной помпой, «с мифологизацией истории, с культом исключительных личностей, вождей и святых, во имя которых лилось столько крови». Добавим, что в период прихода к власти немецкого фашизма эти вопросы были весьма актуальны.
Противоречивость Чапека раскрыта автором и на анализе так называемой философской трилогии («Гордубал», «Метеор», «Обыкновенная жизнь»). Клима говорит об условности эпического мира этих романов, живым нервом которых является не развитие действия, а развитие мысли. Он показывает, как сталкивается здесь «антимеханический» пафос, направленный опять-таки против стандартизации человека, и беспомощная релятивистская философия примирения противоречий.
В разделах, посвященных последнему антифашистскому периоду творчества Чапека, на мой взгляд, наиболее удачен анализ «Войны с саламандрами». Клима не закрывает глаза на то, что Чапек не нашел выхода, он еще не видел надежду там, где она светилась в действительности, не нашел сил, способных противостоять нашествию тупых, слепо подчиняющихся единой разрушительной воле саламандр-фашистов. Но автор монографии ясно дает почувствовать, что большая сила романа не только в глубоком обличении условий капиталистического общества, создающих стандартного человека, вполне пригодного стать слепым орудием фашиствующих демагогов, но и в безоговорочном отречении от многих буржуазных иллюзий, в их «тотальном» развенчании.
«Война с саламандрами» проанализирована, на мой взгляд, блестяще. Но вот оценка последнего периода в целом вызывает возражения. Как и многие другие исследователи, Клима считает антифашистские произведения 30-х годов новым этапом в творческом развитии Чапека. Однако автор все же рассматривает эти произведения как проявление той же чапековской философии в новых обстоятельствах. А между тем серьезно изменилось мировоззрение Чапека и художественная структура его произведений. В драмах «Белая болезнь», «Мать» и в романе «Первая спасательная» появился новый герой, в котором воплотилась обретенная Чапеком вера в возможность сознательного коллективного сопротивления общественному злу.
Гален в «Белой болезни» берет на себя ответственность за жертвы, которых требует борьба. Это нечто новое в творчестве Чапека. Важно, что тут сказалось и новое художественное качество. Если Прокоп оставался своего рода титанической схемой, то Гален – живой, обычный, достоверный человек. В нем есть даже что-то от чапековского «маленького человека». С Галеном в творчество Чапека впервые приходит человек, борющийся за общественную справедливость, оставаясь человеком, не преступая человеческие меры. И в то же время теперь место символа занимает реалистический образ человека-борца. Пусть пока еще борца, избравшего индивидуалистические методы борьбы и поставленного автором в исключительные условия. Дальнейшее развитие этого образа мы находим в драме Чапека «Мать». Мать – это тот же «маленький человек», который хочет спокойно жить, любить и радоваться солнечному свету. Но стремления этого «маленького человека» становятся священными потому, что речь идет о материнском чувстве, о матери, потерявшей мужа и четырех сыновей и готовой отчаянно защищать жизнь последнего сына. И то, что казалось Чапеку неразрешимым в теории, нашло свое разрешение в логике художественного образа. На страну нападает бесчеловечный враг, в душе матери идет борьба, и когда она срывает со стены винтовку и величественным жестом протягивает ее Тони с коротким словом: «Иди!» – этот величественный финал – итог рождения нового человеческого качества. Этот финал говорит о синтезе, еще ни разу не достигнутом до той поры в творчестве Чапека, синтезе начала единичного человеческого, интимного мира, согретого теплом, – и героического гражданского общественного начала. И более того, Чапек, долго утверждавший неизменность всего сущего, признал возможность изменения человека, его роста, превращения его в борца. Этих перемен в творчестве Чапека Клима почти не касается. А между тем можно сказать, что в 30-е годы обогащается сам чапековский реализм. Вообще о реализме Чапека, в котором отразились многие типичные моменты развития критического реализма XX века, стоило бы поговорить обстоятельнее.
Можно высказать автору монографии о Чапеке и другие упреки, например, что он не показывает связь Чапека с развитием чешской и, можно было бы добавить, европейской литературы. Но все это не изменит того факта, что специалисты и неспециалисты, интересующиеся творчеством Чапека, не пройдут мимо этой книги, увлекательно воссоздающей облик одного из крупнейших и сложнейших писателей XX века, и преодолевающей многие предрассудки в подходе к его творчеству.