Среди журналов и газет

РУССКИЕ ФИЛОСОФЫ ПРОШЛОГО – под такой рубрикой журнал «Север» (1989, N2) помещает материалы о Николае Федоровиче Федорове (1828- 1903). Публикатор – Ю. Линник. Послужной список Федорова, сообщает в предисловии Ю. Линник, «выглядит более чем скромно: преподаватель в уездных училищах, затем – помощник библиотекаря Чертковской библиотеки, потом – дежурный чиновник при читальном зале Румянцевского музея. Службу свою Федоров завершил в Московском архиве иностранных дел, выйдя на покой с мизерной пенсией в 17 рублей 51 копейку, – впрочем, и эти малые деньги он ухитрялся тратить не только на себя, но и на помощь нуждающимся». А ученик и издатель философа В. Кожевников вспоминает: «Кто из бывавших в 70-х и 80-х годах в Читальном Зале, а позднее в так называемой «Каталожной» помнит высокой, высохшей, слегка согбенной, но полной энергии фигуры этого одетого в ветхое рубище старика, в глазах которого сверкал страстный огонь целомудренной юности, этого, на первый взгляд, сурового облика с небольшою седеющею бородою, с длинными, редкими, серебристыми кудрями, с могучим, огромным, спереди обнаженным челом, на котором мускулы и жилы вздымались буграми, как только напрягалась его оригинальная дума и лилась его глубокомысленная и остроумная речь?»

Философия Н. Федорова является своеобразной антитезой к софиологической традиции, характерной для некоторой части русской философии, в частности идущей от Владимира Соловьева. «Мысль о совершенстве и гармонии существующего мира для него абсолютно неприемлема – в строении космоса он усматривает по крайней мере два дефекта: это слепота и хаотичность природных сил – и это трагический феномен бренности, смертности человеческого существа.

Мир нуждается в коренной переделке. И прежде всего в мире должна быть побеждена смерть. Причем плоды этой победы должны достаться всем без исключения людям, когда-либо жившим на Земле: они будут восстановлены из праха, – и эту ошеломляющую по своим масштабам акцию осуществит не высшее существо, а само человечество. Воскрешение для Н. Ф. Федорова – событие вполне посюстороннее: это общее дело всех людей, объединившихся в чувстве долга перед умершими отцами. Категорическое неприятие смерти – категорический императив мыслителя». Свою философию Федоров называл проективной. Мыслитель пишет: «С объединением же знания и действия созерцание обратится в представление того, что должно быть, т. е. в проект«. Модель будущей гармонии он усматривал в Троице. Диалектика «нераздельного» и «неслиянного» проецируется Федоровым на человеческое общежитие. Идея Троицы из принципа теологического становится принципом антропологическим. Этому посвящен труд философа «Философия общего дела».

Учением Федорова интересовались Достоевский и Лев Толстой. В письме, датированном 24 марта 1878 года, Достоевский пишет Н. П. Петерсону, ученику Федорова: «…в изложении идей мыслителя самое существенное, без сомнения, есть – долг воскресенья прежде живших предков, долг, который, если бы был выполнен, то остановил бы деторождение, и наступило бы то, что обозначено в Евангелии и в Апокалипсисе воскресеньем первым».

В 1897 году Н. Федоров написал своеобразный комментарий к письму Достоевского. «Север» публикует текст ответа на ряд вопросов, поставленных Достоевским (впервые он был напечатан в малоизвестном сборнике «Вселенское дело», Одесса, 1914, вып. I).

Кроме того, публикуются два отрывка из «Философии общего дела» (т. II): «Ни эгоизм, ни альтруизм, а родство!» и «живое и мертвое восприятие истории», а также «Обыденные церкви и преп. Сергий (Из последних рукописей Н. Ф. Федорова)».

БОРИС ЗАЙЦЕВ. «ПОБЕЖДЕННЫЙ». «Я встретил Блока в первый раз весною 1907 года, в Петербурге, на собрании «Шиповника». Он мне понравился. Высокий лоб, слегка вьющиеся волосы, прозрачные, холодноватые глаза и общий облик – юноши, пажа, поэта – все показалось хорошо. Носил он низкие отложные воротнички, шею показывал открыто – и это шло ему. Стихи читал, как полагалось по тем временам, но со своим оттенком, чуть гнусавя и от слушающих себя отделяя – холодком. Сам же себя туманил, как бы хмелел.

В те годы Блок переходил от «Прекрасной Дамы» к «Незнакомке». То, первое, весеннее от него впечатление более связалось с ранней его настроенностью (именно с настроением души), а как художник он вполне уж отходил от «первоначальной» своей манеры», – пишет Б. Зайцев в очерке, посвященном Блоку, в 1925 году («Простор», 1989, N3; публикатор М. Шаповалов).

В июле 1908 года Зайцеву пришлось жить на Малой Невке. Воспоминания об этом времени тоже связаны с Блоком: «Блок заходил к нам, мы бывали у него. Его образ, ощущение его в то лето отвечали кабачкам, где мы слонялись, бледным звездам петербургским, бродячей, нервно-возбужденной жизни, полуискусственному, полуестественному дурману, в котором полагалось тогда жить «порядочному» петербургскому писателю.