Споры и… кредиторы

На страницах журнала «Вопросы литературы», стремящегося в последнее время к более динамичному и многообразному освещению литературного сознания, опубликована обширная статья Е. Добренко «И, падая стремглав, я пробуждался…» с подзаголовком «Об истории советской литературы».

Многое в этой острой и темпераментно, местами ярко написанной статье я полностью разделяю (впрочем, раскованность стиля, не в плохом смысле слова «читабельность», стала явлением широко распространенным, – увы, иной раз она даже служит ширмой, за которой скрывается совсем не то, что афишируется, а то и вовсе ничего).

Разделяю мысль о необходимости существенного, временами кардинального переосмысления творчества «генералов» и закономерностей литературного процесса в целом. Спасибо молодому автору за конкретную и резкую критику сочинений литературоведов-конъюнктурщиков, писавших по принципу «откуда ветер дует».

Но кое с чем у Добренко нельзя согласиться никак, в принципе. Хотя я отлично вижу тех, кто будет недоволен моими дальнейшими рассуждениями, и по опыту прежних выступлений знаю, что мне будет приписано. (Как в школе: девять пишем:, три в уме. Так вот, прошу не искать «в уме» ничего, кроме того, что выражено на бумаге.)

Более всего энергии расходует Добренко на «ниспровержение» двух писателей, до которых, по его же собственной мысли, пока еще не добрались другие. Речь идет об А. Фадееве и А. Толстом.

В отличие от А. Фадеева Добренко признает, что А. Толстой был художником, так сказать, милостью божьей, «вот только с «гражданской позицией»… не все ясно. Вернее, всем все ясно, но все молчат – никто не хочет честно (подчеркнуто мной. – В. Б.) говорить об обстоятельствах, вынудивших его вернуться в Советский Союз из эмиграции»¹.

Ну, если уж о честности… Честный полемист сразу же вслед за этим смелым и широковещательным тезисом выдвинет доказательства, выстроит список: вот они, писавшие об А. Толстом, вот их книги, вышедшие там-то и тогда-то. И читатель все бы мог проверить сам.

Добренко поступает довольно своеобразно. Он вообще не приводит ни одного имени и названия. С дальней полки, покрытой пылью десятилетий, он извлекает учебник 1954 года и приводит цитату, объясняющую, почему А. Толстой вернулся на родину.

Что и говорить, мысли в учебнике тридцатипятилетней давности выражены весьма прямолинейно, с примесью вульгарного социологизма.

Далее Добренко весьма безапелляционно заявляет: «Ничего не изменилось за тридцать лет – примерно то же, только с большим туманом (подчеркнуто мной. – В. Б.), о «внутреннем идейном конфликте» рассказывают нам и нынешние «истории». Заметьте, – наука нисколько не продвинулась вперед, разве что в нагнетании этого самого тумана!

Ну, коль скоро «алексеетолстоведение» наукой не занималось, а предпочитало производить туманоиспускание, Добренко сам решил внести посильный вклад в решение этого вопроса, так сказать, «на современном уровне». Он продолжает: «Между тем об одной из причин возвращения – «конфликте» с кредиторами, от которых А. Толстой бежал вначале из Парижа, а затем из Берлина, – не говорит никто, хотя знают об этом даже студенты-филологи. Но такая уж тут идет игра – в классики» (с. 60; подчеркнуто мной. – В. Б.).

Признаюсь, я испытываю чувство зависти к ошеломляющей эрудиции одесских студентов, которые вырвались далеко вперед не только в сравнении со своими иногородними коллегами, но и с наукой вообще по части выяснения причин возвращения писателя на родину. Поскольку не имею чести знать персонально кого-либо из этих эрудитов, то прощу автора статьи Добренко дать на страницах «Вопросов литературы» или любого другого издания точный ответ на вопрос: какие кредиторы, когда, на какую сумму предъявляли счета А. Толстому, где эти документы, что писатель отвечал им и отвечал ли? А главное:

1. »Вопросы литературы», 1988, N 8, с. 59.[↩]