Советская поэзия за шесть лет

В Институте мировой литературы имени А. М. Горького хранится неопубликованная статья Николая Асеева «Советская поэзия за шесть лет», над которой он работал в феврале 1924 года¹ и отделку которой, по-видимому, не завершил. Возможно, она предназначалась для журнала «Печать и революция», где поэт в то время часто выступал с рецензиями и обзорами новинок советской литературы.

В статье «Советская поэзия за шесть лет» Асеев выделяет наиболее, на его взгляд, значительные явления в поэзии начала 20-х годов. Безусловно, групповые симпатии автора статьи, его принадлежность к Лефу внесли в оценку некоторых поэтов и групп излишнюю субъективность. Нельзя согласиться, например, с характеристикой поэмы А. Блока «Двенадцать», представляющейся Асееву вещью «стилизованной и мистической». Тенденциозен подход Асеева к творчеству так называемых крестьянских поэтов, и в частности к поэзии С. Есенина, для которой находится лишь одно сравнение – «с заливистым и ухарским перебором гармошки». Да и творчество В. Маяковского – «наиболее яркой фигуры среди поэтов сегодняшнего дня» – рассматривается здесь явно односторонне, как творчество «реклам-конструктора»; субъективна его оценка В. Казина.

Однако в большинстве случаев Асеев в оценке поэзии своих современников оказывается гораздо проницательней, нежели лефовские критики. Показательно, что, характеризуя творчество В. Брюсова, Асеев, по сути дела, вступает в скрытую полемику со статьей Б. Арбатова, напечатанной в «Лефе» под многозначительным названием «Контр-революция формы» ². Асеев горячо спорит с теми, кто не хочет замечать гражданской смелости поэта, его влюбленности в жизнь, в «неотвратимое обновление ее форм».

Обращает на себя внимание та доброжелательность, с которой Асеев говорит о поэтических исканиях Н. Тихонова, А. Безыменского, Н. Полетаева и др.

Очень интересны асеевские высказывания о В.. Хлебникове. Едва ли не первый в нашей критике Асеев заговорил не только о формальной новизне этого своеобразного поэта, но и о социальной направленности хлебниковского творчества, об отражении в нем животрепещущих идей революционной эпохи.

Думается, что статья Асеева «Советская поэзия за шесть лет» поможет дополнить представление как об общем характере литературной жизни начала 20-х годов, так и о широте творческой деятельности автора «Совета ветров», не укладывающейся в прокрустово ложе лефовских доктрин.

Начать с перечня ушедших. Если об Александре Блоке достаточно было говорено как об авторе «Двенадцати» – вещи спорной, стилизованной и мистической, причем наряду с этим совершенно незаслуженно были забыты его революционные стихи 1905 года, если о Николае Гумилеве как о поэте… нечего было вспомнить, кроме большого влияния его мастерства на молодой советский талант Н. Тихонова, то об исключительной потере В. Хлебникова сказано так обидно мало, что будущий историк литературы может впасть в заблуждение относительно повальной глухоты критики современья. Оправданием, весьма, впрочем, слабым, этому может служить лишь полная непрактичность этого автора в деле издания и популяризации своих произведений. И все-таки, неужели же никому из признанных критиков не бросились в глаза эти острейшие строки, эта печальнейшая судьба? Вот уже два года скоро со дня его смерти, а ничего, кроме тоненькой брошюрки Якобсона³, не удосужились предъявить критики как оправдание своего существования, чуткости и внимательности своей профессии. И никакое определение, кроме желчного горнфельдовского «маньяка» ⁴, не увенчало его могилы! Тускло становится жить при таких литературных вкусах, – сказали бы мы, если б не знали твердо, как прочен и свеж хлебниковский стих, как радиактивно-оплодотворяюще его творчество. Но критического «рака» и ему, очевидно, не излечить!

Хлебников, сохраненный революцией в жесточайшие годы голода, разрухи и блокады, написавший за это время «Ночь в окопе», «Уструг Разина», «Ладомира» и не изданные еще вещи, – всей своей судьбой приветствовал революцию как изменение мирового лица. Он поверил в нее, как в бесповоротный поход в будущее. И замедление темпа движения, переход от героического периода к простой и будничной кропотливой стройке был принят им как задержка органического процесса. С этим процессом он связал себя настолько крепко, что оторваться от него не мог, а замедлить свой рвущийся к будущему порыв утописта и изобретателя не успел. И он ушел, кинув нэпу полные угрозы и зловещей насмешки строфы:

Эй, молодчики-купчики,

Ветерок в голове!

В пугачевском тулупчике

Я иду по Москве!

Не затем высока

Душа-правда у нас,

В соболях рысаках

Чтоб скакали глумясь,

Не затем у врага

Кровь лилась по дешевке,

Чтоб несли жемчуга

Руки каждой торговки!

С потрясающей простотой определил он свою гибель – не умеющего озлобляться на реальность мудреца:

Не зубами же скрипеть

Ночью долгою,

Буду плыть, буду петь

Доном-Волгою!

И в другом стихотворении, где он грустит об неисполнившейся второй части предсказания сказки о «ковре-самолете» и «скатерти-самобранке», опять с печальной кротостью пред временами и сроками говорил он:

…Ходит в небе самолет…

Где же скатерть-самобранка,

Самолетова жена?

Иль случайно запоздала?

Иль во тьму погружена?!

И когда знамена оптом

Пронесет толпа, ликуя,

Я проснуся в землю втоптан,

Пыльным черепом тоскуя.

Эта тоска по медлящему будущему характерна для последнего периода творчества Хлебникова. И воспетая им в «Ладомире» Октябрьская революция, и отдельные стихи – тревожные и радостные лозунги грядущего – делают потерю В. Хлебникова невозвратимой не только для узкого круга поэтов и почитателей. Огромное богатство, отражающее эпоху, ждет своих оценщиков и классификаторов.

1. ИМЛИ, рукописный фонд, ф. 220, оп. 1, ед. хр. 6.[↩]
2. «Леф», 1923, N 1.[↩]
3. Имеется в виду книга Р. Якобсона «Новейшая русская поэзия. Набросок первый. В. Хлебников» (Прага, 1921).[↩]
4. См.: Г-д (Горнфельд А. Г.), В. Хлебников. Некролог, «Литературные записки», 1922, N 3, стр. 13. В некрологе содержалась, резко отрицательная характеристика деятельности поэта.[↩]