№6, 1997/Заметки. Реплики. Отклики

Смерть, ночь и звезды: А. Фет и Дж. Томази ди Лампедуза

Джузеппе Томази ди Лампедуза, автор романа «Леопард», прекрасно известен в России, и если не все читали книгу, то, наверное, все видели одноименный фильм Висконти с Клаудией Кардинале, Аленом Делоном и Бертом Ланкастером в главных ролях. Конечно, фильм, как бы он ни был хорош, не может передать всю глубину и тонкость размышлений князя Фабрицио Корбера ди Салина, героя романа, а именно об этом (и о возможном влиянии Фета на итальянского писателя и на его мировоззрение) будет идти речь.

Когда в 1958 году вышел роман, в Италии вспыхнула острая полемика. Книга стала большим литературным событием, и критика сразу разделилась на два основных лагеря: на сторонников и на противников. В центре обсуждений был вопрос о консерватизме автора, о его взглядах на историю, о том, насколько он современен1.

В интервью известного и весьма влиятельного критика левого толка и писателя Элио Витторини, данного газете «Джорно» в марте 1959 года, роман оценен как посредственный, и особенно критически отозвался Витторини о сцене смерти князя Фабрицио, сочтя ее тривиальной и банальной: дескать, смерть, появившаяся в виде красивой женщины, – это не оригинальная выдумка, а пример неудачного подражания, неоднократно использованного в литературе, а также в кино – в частности, в фильме о жизни Тулуз-Лотрека. Такова была, по сути, оценка Витторини2.

Несколько дней спустя в той же газете появился ответ жены Лампедузы, Александры Вольф. Она упрекала Витторини в поверхностности суждений об одной из «лучших» страниц романа, то есть о сцене смерти князя, и продолжала: «Мой муж очень ценил Фета, одного из самых больших русских поэтов XIX века, если не самого большого после Пушкина. Фет был хорошим другом Толстого, и Толстой любил и часто цитировал его стихи, переведенные на все ведущие европейские языки. Есть у Фета одно стихотворение, написанное гекзаметром, которое и дало пищу воображению Джузеппе Томази. В стихотворении говорится о смерти как о дочери немой Ночи и о сестре Сна, представлена она в виде молодой женщины, богини из греческой мифологии». Жена Лампедузы процитировала по-итальянски две строчки из стихотворения и добавила, что поэт свободен использовать любой образ для передачи своих идей. Лампедуза предпочел показать смерть в виде живого существа для того, чтобы использовать привычные символы и стилизацию. И еще – он утверждал, что стихи Фета гораздо выше голливудских находок. И еще – что они с мужем никогда не видели фильма о Тулуз-Лотреке3.

В двух строчках, приведенных в ответе Александры Вольф Витторини, нетрудно было узнать стихотворение Фета «Сон и смерть». Так наметилась и тема нашего исследования, то есть – возможность более глубокого влияния русского поэта на Лампедузу. У обоих поэтов – ниже мы объясним, почему Лампедузу можно называть поэтом, – через все творчество проходит тема смерти и бессмертия, ночи и звезд.

Многие критики согласны с тем, что описание смерти князя Фабрицио – одно из самых сильных мест в романе Лампедузы. Это же утверждает жена писателя. Современный итальянский критик Пьетро Читати считает весь роман книгой о смерти и «самым легким, глубоким и даже радостным созерцанием смерти в европейской литературе вообще» 4.

К сожалению, других прямых указаний на заимствование автором «Леопарда» у Фета той или иной сцены либо образа, кроме упомянутых, не существует. Но когда Александра Вольф5 утверждает, что ее муж ценил Фета, можно считать его интерес к поэту скорее глубоким и продолжительным, нежели случайным и преходящим. О том, какие именно стихотворения Фета автор «Леопарда» читал, мы знаем мало. Дворец семьи Лампедузы в Палермо разрушен в результате бомбардировки во время второй мировой войны, и почти все его книги и бумаги пропали. Правда, есть прямое свидетельство, что у Лампедузы был немецкий перевод стихотворений Фета, и вполне вероятно, что впервые он познакомился с русским поэтом через немецкий перевод и воспринял его через немецкую критику6.

Прекрасно было бы, если бы существовала книга стихотворений Фета, допустим, с пометками Лампедузы или какая-нибудь записная книжка Лампедузы с суждениями о фетовской поэзии. Но, не располагая каким бы то ни было документальным материалом, можно лишь сопоставлять те места у обоих авторов, которые перекликаются, – а их немало. Конечно, есть при этом опасность натяжек, но после чтения Фета и Лампедузы действительно создается впечатление, что многое у итальянского писателя навеяно Фетом и что влияние русского поэта глубже и шире одного лишь изображения смерти в виде молодой женщины, образ которой у Фета встречается не раз. Лирический герой Фета часто обращается к образу Женщины, отождествляя ее то со звездой, то с музой, то с неким высшим существом, – чаще всего это образ Марии Лазич, трагически погибшей любви поэта. Она постоянно присутствует в его памяти, и желание вновь встретиться с ней трансформируется в желание покинуть сей мир. Так тема смерти сливается с темой бессмертия, любви и вечности, символом которых являются звезды и Вселенная. Звезды напоминают поэту об умершей, и в их мерцании ему часто видятся ее глаза, ее лицо. Не исключено, что и другой фетовский образ повлиял на Лампедузу, – мы имеем в виду сопоставление Венеры с женским ликом. Проблемы смерти и бессмертия, жизни и судьбы, даже интерес к звездам у Лампедузы – те же самые, что и у Фета. И если любовь и интерес к звездам автора «Леопарда» имеют отчетливо автобиографические корни (один из его предков занимался астрономией), то его отношение к звездам и Вселенной почти совпадает с фетовским. Это тем более ощутимо, что лирический дар, способствовавший чуткому восприятию, сочетался у Лампедузы с тонкой музыкальностью и чутким воображением. Так писал о Лампедузе Джорджо Бассани, автор романа «Сад Финци Контини».

Итак, вправе ли мы говорить о влиянии Фета на итальянского писателя или по крайней мере об обширных фетовских реминисценциях у Лампедузы? Думается, что да. Конечно, не исключается возможность и случайных совпадений, исходящих из общности культурных интересов, характеров и обстоятельств жизни. Оба были пессимистами, оба читали и знали Шопенгауэра, обоим была присуща аристократическая гордость и ощущение некоего превосходства по отношению к окружающему миру. Однако обнаруженные у Лампедузы совпадения с Фетом вряд ли могут считаться случайными.

Герой романа – князь Фабрицио Корбера ди Салина по прозванию Леопард – представитель старинного дворянского рода. Увлекаясь астрономией, он достиг определенных научных результатов, но звезды для него прежде всего – образ бессмертия, гармонии и покоя. Только в своем астрономическом кабинете, наблюдая звездное небо, он чувствует себя самим собой. Там, в уединении и тишине, он находит отраду и наполняется новой жизненной энергией в ожидании последней встречи с той, что, оставаясь неизменно пунктуальной, никогда не опаздывает.

Какое значение имеют для героя звезды, рассказано в конце шестой главы романа, посвященной балу у Понтелеоне. После бала князь Фабрицио отправляет семью домой в коляске, а сам возвращается пешком: «…ему полезно немного подышать свежим воздухом и рассеять легкую головную боль. По совести говоря, ему хотелось, глядя на звезды, вернуть себе немного покоя.

В самом зените еще мерцали звезды. Как всегда, глядя на них, он ощутил бодрость: далекие и всемогущие, они в то же время были покорны его расчетам – в противоположность людям, всегда слишком близким, слабым и все же таким непокорным…

Войдя в боковую улочку, дон Фабрицио взглянул на восточную часть неба над морем. Там была Венера, окутанная тюрбаном осенних испарений. Она всегда верна, всегда поджидает Фабрицио – в Доннафугате до охоты и теперь в Палермо после бала.

Дон Фабрицио вздохнул.

  1. Пространный перечень критических работ приводит Джузеппе Паоло Самона в кн.: G. P. Samona, Gattopardo. I racconti. Lampedusa. Firenze, 1974.[]
  2. Ibidem, p. 377.[]
  3. G. P. Samona, Op. cit., p. 378 – 374.[]
  4. Pietro Citati, Fabrizio Salina principe e gigante. – «La Repubblica», 30 ноября 1995 года, p. 39. Интересное мнение о сцене смерти князя и о взглядах автора на смерть высказывает Дж. П. Самона в уже цитированном исследовании в гл. VII (p. 187 – 191). См. также Г. Беллончи, которого процитировал Самона (р. 370).[]
  5. Александра Вольф родом из Латвии. Мать у нее была итальянка. Отец, Борис Вольф, как и Лампедуза, выходец из дворян. Был у них прекрасный дворец в Стоммерзее, недалеко от Риги, где после бракосочетания время от времени проживали и супруги Лампедуза. Вероятно, под влиянием жены итальянский писатель учился русскому языку и полюбил русскую литературу. Особенно ценил он Толстого и его ведение истории, о чем свидетельствуют многочисленные ссылки в критических статьях итальянца. Любил он также Пушкина и писал о Лермонтове, Некрасове, Крылове.[]
  6. На это автору указал недавно скончавшийся Джузеппе Паоло Самона.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №6, 1997

Цитировать

Симчич, О. Смерть, ночь и звезды: А. Фет и Дж. Томази ди Лампедуза / О. Симчич // Вопросы литературы. - 1997 - №6. - C. 331-342
Копировать