Слово, образ. стиль (Обсуждение книги В. Виноградова «О языке художественной литературы»)

В марте с. г. в Институте мировой литературы имени А. М. Горького состоялось обсуждение книги В. Виноградова «О языке художественной литературы», в котором приняли участие многие видные советские литературоведы и лингвисты.

Открывший заседание ученого совета В.Щербина отметил, что проблемы художественной стилистики сейчас все чаще и чаще обсуждаются на страницах журналов и газет, на творческих совещаниях писателей и критиков. Они привлекают в последнее время и пристальное внимание наших ученых. Книга В. Виноградова «О языке художественной литературы», затрагивающая многие важные вопросы стилистики, бесспорно, дает основу для серьезного обмена мнениями по всем этим проблемам.

Г. Абрамович, выступивший на обсуждении первым, сказал: – Книга В. Виноградова – явление чрезвычайно значительное. Я бы прежде всего отметил тот историзм в подходе к изучению языка художественного произведения, который составляет ее пафос. Требование, чтобы изучение языка художественного произведения опиралось на знание общественной жизни, культуры, литературы и искусства каждого периода, на ясное представление о состоянии общенародного разговорного и литературного языка и его стилей в то время, – это требование, в значительной степени реализованное в самой книге, обеспечивает правильный, научный подход к вопросу. Этот подход прекрасно реализуется в тех конкретных анализах, какие в этой книге имеются. Мне, например, чрезвычайно нравится анализ языка «Бедных людей» Достоевского, в частности языка Макара Девушкина.

Но кое-что в книге вызывает возражения.

В. Виноградов выдвинул тезис о необходимости создания особой науки о языке художественной литературы. Тезис этот подвергается критике со стороны очень многих литературоведов, и, на мой взгляд, критике справедливой.

Я думаю, что наиболее основательно нецелесообразность создания особой науки о языке художественной литературы была раскрыта Л. Тимофеевым, который в своей статье в газете «Литература и жизнь» (16 марта 1960 года) убедительно показал, что язык произведения, являющийся одним из средств художественного воплощения содержания, создания образов, рассматривается в этой особой науке вне данной цели языка, вне его роли в создании художественных образов. При такой внутренней установке эта особая наука не может приобрести литературоведческого значения.

То же самоё относится к трактовке реализма. Конечно, литература – словесное искусство, и поэтому роль слова в литературном произведении велика и действенна. Но у В. Виноградова эта роль слова выступает подчас в качестве определяющей, обусловливающей там, где на самом деле эта роль вторичная, подчиненная.

В книге получается, что реализм возникает на базе определенного состояния развития национального языка, достаточного для осуществления в литературе такого изображения, которое может быть адекватно изображаемому предмету, в частности (и в особенности) делает возможным психологическое самораскрытие действующих лиц.

На самом же деле определяющим фактором является социальная действительность. Возьмем одну из значительнейших форм реализма – критический реализм. Он порождается в определенную эпоху. Как писали Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии», в буржуазную эпоху люди приходят к «Необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения». Именно объективное положение, в которое становится человечество в буржуазную эпоху, историческая необходимость при обнажении противоречий жизни взглянуть трезвыми глазами на действительное положение вещей – создает почву для рождения критического реализма.

Конечно, со всем тем в книге, что противоречит целям нашей литературоведческой науки, мы согласиться не можем. Но необходимо по достоинству оценить все то ценное, что в ней имеется. Книга не доказала права на существование особой науки о языке, но она убедительно показала необходимость исторического подхода к материалу, необходимость изучения языка художественной литературы в его специфике, во взаимодействии с состоянием и развитием общенародного языка с его различными стилями.

И каждый, я думаю, отдает себе отчет, какое значение это имеет для литературоведческой науки.

В. Тимофеева начала свое выступление с вопроса о том, возможно ли существование особой науки о языке художественной литературы.

— Глубокое изучение языка художественной литературы не может быть осуществлено в рамках лингвистики, – сказала она, – так как оно далеко выходит за рамки тех задач, которые ставит себе лингвист. Целый ряд появившихся за последние годы работ о языке писателя, написанных в большинстве своем лингвистами, показывает, что эти работы не много дают литературоведам, так как авторы их подходят к изучению языка писателя с лингвистических позиций и раскладывают его на лингвистические категории. С другой стороны, обращение литературоведов к языку художественной литературы очень редко опирается на серьезную языковую подготовку, а потому и не выходит за рамки сравнительно ограниченных задач.

Необходимость специальной области филологии, которая занималась бы изучением языка художественной литературы, на мой взгляд, достаточно определенно выступает на основе накопившегося опыта исследований.

Будет ли это область филологии наряду с литературоведением и лингвистикой, или это будет самостоятельная наука – сейчас судить трудно, но нет сомнения, что это новое направление, о плодотворности которого достаточно ясно говорят те интересные моменты и достижения, которые имеются в книге В. Виноградова.

Я не могу согласиться с Л. Тимофеевым, который утверждает, что В. Виноградов рассматривает реализм как функцию языка. Это не так. Как пишет В. Виноградов, он ограничивается «узкой целью выяснения языковых и стилистических условий, создающих наиболее благоприятную почву для возникновения и развития так называемого «реалистического метода». И те наблюдения, которые на основании такого подхода он дает в этой главе, заставляют серьезно задуматься литературоведов, особенно тех, кто стремится связать возникновение нового творческого метода с развитием национальной культуры, национального мышления.

Хотелось бы высказать пожелание, связанное с разработкой данной области филологии, а именно – чтобы труд исследователя стал ближе к современности, к нашей советской литературе. Наиболее значительные работы в области изучения языка художественной литературы опираются, как правило, на материал классической литературы. Наши лингвисты уже разработали вопросы развития русского национального языка – в XIX веке. А что происходило в области русского языка в XX столетии, в послеоктябрьский период, как классовая борьба отражалась в языке, в борьбе стилей – таких исследований по сути дела нет.

После выступления В. Тимофеевой было зачитано выступление В. Перцова, опубликованное в виде статьи в «Литературной газете» (31 марта 1960 года).

— Интерес к вопросам художественности, формы, стиля, языка, все явственнее обнаруживающийся и среди самих писателей, и среди нас, исследователей литературы, – явление в высшей степени благотворное, – сказал в начале своего выступления Д. Благой. – В этой одной из самых увлекательных областей филологического исследования чрезвычайно много сделано В. Виноградовым. Ему принадлежат замечательные в своем роде работы по изучению языка и стиля Пушкина, Лермонтова, Толстого и многих других.

Большие достоинства присущи и новой книге В. Виноградова. Она свидетельствует еще раз о громадной эрудированности автора, отличается очень тонким стилистическим анализом и чувством языка, художественного слова как такового. Мне лично представляется достоинством книги и то, что многие ее страницы написаны в боевом, полемичном тоне.

Но, пожалуй, самое интересное в книге и привлекающее к себе наибольшее внимание – то, что книга эта теоретична. В ней ставится целый ряд существенных вопросов, связанных с путями, направлением и характером дальнейшего развития нашей филологической науки.

Тут я должен прямо сказать, что предлагаемое автором в книге решение основных из этих вопросов, с моей точки зрения, носит сугубо дискуссионный, а порой и прямо неверный характер.

Прежде всего мне неясно, каков сам объект изучения в книге, которая называется «О языке художественной литературы». Уже в предисловии слово «язык» берется автором неожиданно в кавычки и говорится, что объект изучения лучше называть стилем. То есть основной объект изучения сразу же становится неопределенным. И это не просто игра в слова и определения: язык – одно, а стиль – другое.

В. Виноградов в своей книге напоминает совершенно справедливо, что «язык и идеология – вещи разные, и на одном и том же языке могут найти выражение противоположные взгляды и системы мировоззрения».

Но можно ли то же самое сказать и о стиле – что он нейтрален и безразличен по отношению к мировоззрению, идеологии? Мне кажется, что этого сказать нельзя. Стиль – это определенным образом организованная языковая структура; это, в сущности говоря, жизненный материал, претворенный средствами художественного слова в художественное произведение. И как же здесь отвлекаться от мировоззрения писателя, от его видения и понимания мира, от того метода, которым достигается это образное отражение действительности? Если при изучении языка это можно делать, то при изучении стиля этого сделать, с моей точки зрения, нельзя.

И вот именно путем такого отвлечения, как мне представляется, предлагает идти и идет практически» в своей книге В. Виноградов. Пафосом книги является выведение изучения стилей художественной литературы за границы самой науки о художественной литературе. Напомню слова В. Виноградова: «По моему глубокому убеждению, исследование «языка» (или, лучше, стилей) художественной литературы должно составить предмет особой филологической науки, близкой к языкознанию и литературоведению, но вместе с тем отличной от того и другого».

Выделение изучения стилей в особую науку, вне науки о литературе вообще, с моей точки зрения, и является расщеплением самого ядра литературного искусства, то есть по существу узаконивает ту «автономию художественности от идейности» в теоретическом плане, против которой выступал К. Федин на учредительном съезде писателей Российской Федерации. Поэтому мне представляется, что в своей статье о книге В. Виноградова в «Литературной газете» К. Федин, приветствуя создание такой «особой науки», оказывается по меньшей мере непоследовательным.

Методологическая позиция В. Виноградова с наибольшей ясностью выступает в главе «Реализм и развитие русского литературного языка». Совершенно справедливо критикуя как слабую сторону советского литературоведения его недостаточное внимание к вопросам специфики художественной литературы, изучения стилей, В. Виноградов оставляет без внимания другую его сторону, сильную – рассмотрение становления русского критического реализма в тесной связи с развитием освободительного движения и возникающими на этой основе общественными идеологиями.

В. Виноградов предлагает свою концепцию исторического возникновения и развития в русской литературе реализма – с точки зрения пропагандируемой им «особой» науки. И вот здесь-то очень-наглядно предстает неправомерность и несостоятельность такого понимания литературного процесса, при котором исходным пунктом и основным, определяющим фактором является не развитие общественной жизни, общественного сознания и его различных форм, а развитие самого орудия и материала художественной литературы, то есть языка.

Признавая правильность положения о том, что полноценное реалистическое искусство художественного слова может развернуться только на базе сложившегося или складывающегося национального языка, в остальном я с В. Виноградовым коренным образом расхожусь.

В. Виноградов признает, что в укреплении и развитии складывающейся новой системы художественного изображения творчество Пушкина сыграло огромную роль, что им были заложены общие основы «реализма» и даны такие образцы нового метода, как «Капитанская дочка» и «Пиковая дама».

В качестве образцов такого реализма В. Виноградов называет только два прозаических произведения Пушкина середины 30-х годов и опускает такие основополагающие создания русского реализма, как «Евгений Онегин» и «Борис Годунов». Вслед за этим исследователь пишет: «С гораздо большей полнотой и широтой реализм раскрылся лишь в стилистике и поэтике так называемой «натуральной школы» 40 – 50-х годов XIX века» (стр. 473). Причем, как это видно из дальнейшего изложения материала, здесь имеется в виду прежде всего молодой Достоевский.

Свою точку зрения В. Виноградов объясняет тем, что, при всей широте и свободе изображения характеров, стиль Пушкина в основном не выходит далеко за границы устанавливающейся национальной нормы литературно-языкового выражения. Он чуждается экзотики народно-областных выражений, почти не пользуется разговорными арготизмами. В стиле Пушкина очень ограниченно применение элементов профессиональных и сословных диалектов города и т. д.

Итак, с точки зрения исследователя, сила и степень реализма зависят от экзотики народно-областных выражений, от употребляемых писателем арготизмов, от профессиональных и сословных диалектов. Такое узко языковое понимание реализма нас, литературоведов, не может удовлетворить.

Прав В. Виноградов, что совершенно недостаточен только идеологический анализ художественного произведения, при котором действительно оказывается расщепленным самое ядро его: идейность отделена от художественности. Но не менее, если не более, недостаточен и только языковой, стилистический его анализ, отвлеченный от анализа идеологического, ибо следствием этого является такое же расщепление ядра – с той лишь разницей, что на этот раз художественность оказывается отделенной от идейности. Только при таком анализе значение реализма Достоевского непомерно преувеличивается за счет реализма Пушкина, а реализм такого основополагающего произведения Пушкина, как «Евгений Онегин», сводится на нет, то есть смещается вся перспектива действительного исторического развития литературы.

Несмотря на правильное заявление В. Виноградова о том, что изучение языка не должно носить имманентный характер, фактически исследователь, при такой постановке анализа, неизбежно оказывается замкнутым в кругу только языковых, стилистических явлений. Выдвигая «образ автора» как центральную проблему стилистики, В. Виноградов процесс создания художественного произведения тем самым уподобляет своего рода литературному «маскараду», в котором различными «масками» прикрыты разные «лики» литературного перевоплощения автора.

Призывы В. Виноградова к внимательнейшему изучению стилей художественной речи, повторяю; чрезвычайно своевременны и весьма плодотворны. В отношении умения анализировать стиль, производить своего рода «гистологию» стиля литературоведы также могут многому поучиться у В. Виноградова, Но прокламирование исследователем стилистики художественной речи как новой «особой» науки, которую он хочет отделить от науки о литературе, поставить вне ее, – неизбежно отрывает художественность от идейности, стиль от мировоззрения, литературу от действительности. Выступивший затем А. Ефимов, полемизируя с Д. Благим, доказывал необходимость существования такой особой науки.

— Дело в том, что уже давно на стыке двух наук появляются новые науки, – говорит А. Ефимов. – Появляется биофизика, биохимия, и все это закономерно. На стыке языкознания и литературоведения также появляется новая наука, которая имеет свой предмет, метод и научную проблематику. Предметом этой науки является язык художественного произведения и, следовательно, история языка художественной литературы, а также его современное состояние.

Конечно, языком художественной литературы занимаются и литературоведы. Но литературовед берет язык частично, берет характеристические языковые средства, которые необходимы при раскрытии персонажа, образа, характера, поступка, ситуации. А языковед-стилист берет весь язык писателя как систему. Весь язык как система – вот предмет исследования. Если на это переключается литературовед, то есть оставляет все прочее, а берет язык, он и будет тогда исследователем-стилистом – не языковедом в четком смысле слова, не литературоведом, а стилистом.

Естественно, что стилистика художественной речи вырабатывает и свой метод исследования. Это метод историко-стилистического анализа, метод, который рассматривает состав речевых средств, значимость и закономерности их использования, употребления в зависимости от того, что хотел сказать автор, почему так сказано, какой эффект достигается и т. д.

Д. Благой говорит, что при этом происходит, дескать, разрыв художественности и идеологии, отказ от идеологии. Но еще лет пять – семь тому назад В. Виноградов писал, что стиль – это система речевых средств, которые используются для выражения определенного мировоззрения. В обсуждаемой книге (на стр. 170) он пишет, что «целью и задачей изучения языка художественного произведения «является показ тех лингвистических средств, посредством которых выражается идейное и связанное с ним эмоциональное содержание литературных произведений». В этом аспекте и исследуются в книге речевые средства. Какой же здесь отрыв языка, художественности от мировоззрения, от идеологии? Отмечая большое значение книги В. Виноградова и вместе с тем наличие в ней ряда спорных положений, Я.Эльсберг считает необоснованными те идеологические обвинения, которые были предъявлены этому труду в выступлении Д. Благого и в его статье, помещенной в «Известиях» (18 марта 1960 года).

В частности, ошибочно в этой статье то противопоставление «правды жизни» и «души писателя», при помощи которого Д.