Семинарий по Толстому
Б. И. Бурсов, Л. Н. Толстой. Семинарий, Учпедгиз. Л. 1963, 434 стр.
Жанр семинария в последние годы приобретает все более широкую популярность. Работа Б. Бурсова – семинарий по жизни и творчеству Льва Толстого – вне всякого сомнения также заинтересует читателя.
Б. Бурсов придал своей книге некоторые новые для семинариев черты, кое в чем отойдя от канонической формы. Смелость, с которой он это сделал, на первый взгляд может вызвать даже недоумение: в разделе «Об изучении жизни и творчества Л. Н. Толстого» не анализируется ни одна из работ наших толстоведов, привычной биографической канвы здесь нет вообще, а в методических разработках тем для самостоятельных работ нет обычных четких планов.
Возникает вопрос: какую цель ставил себе автор? Внимательное знакомство с книгой приводит к выводу: он стремился к тому, чтобы сделать материал более живым, чтобы главное не потонуло во второстепенном, чтобы проблематика толстовского творчества захватила читателя, вызвала стремление к активной самостоятельной работе.
В первом разделе дай интересный обзор критики толстовской эпохи, проанализированы работы о Толстом Горького, Плеханова, Луначарского и других революционных деятелей, особое место отведено статьям и высказываниям о Толстом В. И. Ленина, а затем дан краткий очерк развития советского толстоведения. Те спорные вопросы, решение которых представило бы особую важность, выделены автором. «…Наше толстоведение, – пишет Б. Бурсов, – не выработало тюка общего понимания ряда исходных… проблем… Весьма различные точки зрения высказываются… по вопросу об идейном содержании произведений Толстого, написанных до перелома. По мнению одних, мера демократизма творчества Толстого указанного периода определяется степенью влияния на него передовой мысли, другие думают, что надо учитывать своеобразие позиций Толстого, который, и не порвав еще с дворянством, мерил отношения между людьми, в конечном счете, с позиций крестьянской психологии. Автор этих строк придерживается второй, из двух названных, точки зрения» (стр. 33). Проблема охарактеризована ясно. Авторское отношение выражено. Что же касается конкретных трудов по этим вопросам, то они названы в списках литературы к соответствующим темам самостоятельных работ. Дальше дело студента или преподавателя в процессе работы выработать собственный взгляд на дискуссионный вопрос.
В семинарии, как мы уже говорили, нет биографической канвы. Вместо того чтобы составлять длинную и сухую хронологию, Б. Бурсов предоставил слово самому Толстому. Раздел называется «Жизнь Л. Н. Толстого, рассказанная им самим». Материал дневниковых записей и писем Толстого перемежается целым рядом документов эпохи (мемуары, письма современников, цитаты из ленинских статей и пр. и пр.), – все это отобрано и расположено так, что читается как живая история и вместе с тем служит богатейшим источником для размышлений. Здесь раскрывается «диалектика души» самого Толстого, его трудные и страстные искания, его сложный, изобилующий кризисами путь к слиянию с народом.
Правда, иной раз автор семинария не вполне преодолевает трудности распределения материала. Так, небольшой подотдел, озаглавленный «Теория исторического фатализма. Эстетическая позиция», включает почему-то отрывок из письма Толстого А. Берсу о разведении овец. По-видимому, Б. Бурсов имел свои соображения, по которым он так поступил, но для читателя они остаются непонятными. Кстати, и сама формула «исторический фатализм» слишком категорична и узка для Толстого и вместе с тем слишком громко звучит для данной небольшой части подборки.
Следующий крупный раздел семинария – «Темы для самостоятельных работ». Автор предлагает здесь сто пятьдесят семь тем, из которых подавляющее большинство может лечь в основу не только курсовой или дипломной работы, но и крупного по значению научного исследования. Аспекты тематики весьма богаты и разнообразны.
Новое для семинария здесь заключается в том, что автор раскрывает материал и проблематику каждой темы в миниатюрных статейках, которые у него заменяют обычную форму тезисного плана. Эти полтораста крошечных статеек при чтении складываются в цельный, компактный и интересный труд о Толстом. Обычно готовый план к теме при всем том, что он предполагает право каждого на свои сочетания и перестановки, все же представляет собою нечто заранее сконструированное, что в известной мере тормозит исследовательскую инициативу начинающего словесника. Б. Бурсов стремится избежать этой опасности, дать больше свободы в работе над темами.
Удивительно, что С. Рейсер в своем выступлении по поводу семинариев («Эволюция жанра» – «Вопросы литературы», 1964, N 4) не только не замечает этого, но предъявляет автору книги явно не обоснованный упрек. О заметках Б. Бурсова к темам для самостоятельных, работ он пишет: «Вступительные статьи (объемом в две – четыре страницы) полностью исключают дальнейшую самостоятельную работу студента… ему (студенту. – Н. Н.) без обиняков преподносится точка зрения составителя».
Будем придерживаться фактов. Одно из вступлений действительно занимает четыре страницы. Оно открывает раздел («Л. Н. Толстой и русская литература»), объединяющий восемнадцать тем. Другое вступление занимает полторы страницы («Л. Н. Толстой и зарубежная литература»), объединяя шестнадцать тем, и третье вступление («Л. Н. Толстой и советская литература») занимает две страницы, объединяя семь тем. В остальных ста шестнадцати случаях вступительные заметки, как правило, занимают от одной до половины странички, а бывает, и еще меньше.
С. Рейсер упрекает Б. Бурсова в стремлении сковать инициативу студента, а между тем семинарий по Л. Н. Толстому как раз тем и ценен, что в большой степени развязывает эту инициативу, способствует активизации самостоятельной работы.. С. Рейсер предлагает давать неполные планы к темам, только «намечать» и т. п. Но хорошо известно, что неполнота может оказаться столь, же односторонней, как и излишняя полнота. Б. Бурсов поступил более решительно: он обратился к новым формам. Быть может, в свое время будут найдены лучшие пути, но пока» следует сказать, что краткий обзор основной проблематики той или иной темы дает значительно большую свободу, вызывает более творческое отношение к делу, чем готовый план, будь он полный или неполный.
Во вступительных заметках к темам авторская точка зрения – это прежде всего точка зрения исследователя, призывающего к вдумчивому и самостоятельному изучению материала. Вопросы нерешенные или спорные подаются как предмет для поисков решений, вопросы более изученные – как предмет дальнейшего исследования, углубления проблемы, поисков нового.
Автор с полным основанием называет свои заметки к темам «методическими разработками» или «методическими рекомендациями». Обычно они указывают на материал темы, определяют круг ее проблематики, основные задачи работы по теме и включают в себя некоторые частные методические указания. Так строятся очень многие разработки. Но иногда разработка представляет собою и своеобразное литературоведческое эссе. Это хуже. Материал, проблематика, задача (или значение темы) – в любой последовательности – такую схему разработки было бы хорошо сделать общей для всего раздела, чтобы внутри книги не было методического разнобоя.
Есть в книге случаи, – правда, довольно редкие, – когда тема поставлена слишком узко. Так, в теме, озаглавленной «Толстой и русские цари», некоторые сомнения вызывает исходный тезис: Толстой, по словам автора семинария, «возмущается в первую очередь тем, что русские цари находятся на очень низкой ступени в смысле своего духовного развития, а потому не имеют права распоряжаться людьми, которые значительно превосходят их в этом отношении» (стр. 261). Как будто Толстой признавал за кем бы то ни было право «распоряжаться людьми». Он прежде всего понимал, что человек, который счел себя вправе быть царем, никак не может оказаться на высокой ступени духовного развития. Толстой писал об этом еще в студенческие годы по поводу «Наказа» Екатерины II: «…она постоянно хочет доказать, что хотя монарх не ограничен ничем внешним, он ограничен своей совестью; но ежели монарх признал себя, вопреки всем естественным законам, неограниченным, то уже у него нет совести, и он ограничивает себя тем, чего у него нет» 1. Очень близок к этому смысл толстовского изображения царей, начиная с Александра I в «Войне и мире»: это весьма милый и добрый юноша, но вся беда в том, что он совершенно согласен со своим положением царя, а потому и с «совестью» как-то не получается. Думается, что такую тему следовало бы ставить несколько шире, предоставив молодым исследователям право вносить свои ограничения.
В семинарии нередко встречаются такие формулировки, как «человечность идеала», «идеал человечности», «человеческая точка зрения», часто повторяются слова «высокие идеалы», «высокая цель» и т. д. Для самого Б. Бурсова эти понятия в применении к Толстому заполнены определенным конкретно-историческим содержанием. Он говорит, что для любимых героев Толстого «критерием подлинной человечности» был народ – крестьянство, и пишет: «…Толстой показал такие запросы человеческого ума и души, которые могут найти себе разрешение в обществе, где человек человеку будет другом и братом» (стр. 268). Но на многих других страницах читатель лишен возможности добраться до смысла всех этих «высоких» слов. Следовало бы ему помочь в этом.
Еще об одной терминологической неясности. Б. Бурсов справедливо выступает против той точки зрения, «что между Толстым-художником и Толстым-мыслителем – целая пропасть» (стр. 367), он пишет: «…вывод Плеханова о том, что нам близок Толстой-художник и чужд Толстой-мыслитель, и о том, что деятельность Толстого-художника и Толстого-мыслителя в общем не связаны между собой, ошибочен» (стр. 367 – 368), «природа Толстого как мыслителя и публициста едина с природой его как художника» (стр. 369). Книга в целом опирается именно на эту, единственно плодотворную, точку зрения. Однако на некоторых страницах, в особенности в первом разделе, взгляды Плеханова, Горького, Короленко по этим вопросам, а также взгляды Стасова прокомментированы далеко не так ясно. Иногда создается впечатление, что автор семинария сам согласен с разделением «двух Толстых». На стр. 28 он пишет: «…положение, выдвинутое в статьях Короленко, о противоречии между Толстым-художником и Толстым-мыслителем, как отражении национальной истории, явилось серьезным достижением в понимании Толстого». Это трудно согласовать с приведенными выше утверждениями. Надо сказать, что такого же характера неясности встречаются во многих работах последнего времени о Толстом. Может быть, следовало в семинарии прояснить эти вопросы. Возможно, что для этого придется, кроме всего прочего, добиться большей терминологической четкости, разграничив хотя бы такие понятия, как Толстой-мыслитель – Толстой-публицист – учение Толстого. А то у нас слова «Толстой-мыслитель» иной раз употребляются в самом разнородном смысле.
Семинарий по Толстому – нужная и интересная книга.
г. Ленинград
- Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч., т. 46, стр. 21.[↩]