Саша, привет! О философии смерти в романе Дмитрия Данилова

Действие романа происходит в недалеком будущем (2025 год¹), в котором победила «новая этика». Как и писал Данилов в стихотворении 2020 года «Немного жаль»:

Будут праздновать победу
………………………
Над ужасным миром
Белых гетеросексуальных мужчин…

В рамках этой «победы» в стране «введен режим Общей Гуманизации» и «возвращена смертная казнь» за секс с женщинами младше двадцати одного года. Система всеобщего видеонаблюдения установила факт связи Сергея Фролова, преподавателя литературы в университете современного искусства и культуры, с красивой студенткой Илоной Мещерской, и вынесла ему приговор.

Ждать расстрела Сережа должен на Комбинате — в комфортабельной тюрьме гостиничного образца. Но когда приговор будет приведен в исполнение, неизвестно: «Могут не казнить до глубокой старости <…> Говорят, там быстро привыкают и живут обычной жизнью».

Автор называет сорокалетнего героя Сережей. Не Сергеем, не Сергеем Петровичем, не Фроловым. Сережа — герой той эпохи, когда взрослые любили называть себя детскими именами, становясь «как бы ребенком», который «ощущает страх, боль и растерянность», — пишет критик С. Баталов, анализируя антологию «Поэзия последнего времени (2022)» [Баталов 2023].

Инфантилизм определял и отношение к смерти: ее считали страшной несправедливостью, кромешным адом, когда «человек <…> сквозь серый град в кромешный ад / просачиваецццца» (Л. Горалик²). Уходом в небытие. Смерть — это «покой — / Пропитанный пропастью, / Никакой» (Е. Риц). И, стараясь заговорить страх смерти, одомашнивали ее, умаляя масштаб: «Я мысль о смерти сделаю настольной, / Как лампа, — без которой не могу» (Т. Бек); «…эта ежедневная, обжитая, настольная мысль о смерти» [Погорелая 2024].

На Комбинате смерть и оказывается практически «настольной». Каждое утро охранник приносит Сереже завтрак и затем ведет в коридор смерти, где под потолком висит автоматический пулемет Саша, способный выстрелить в любую минуту. Пройдя по коридору (охранник идет параллельно), Сережа выходит в Сад, где гуляет сколько ему вздумается («гуляйте сколько хотите, до темноты»), а потом возвращается в уютную камеру, чтобы предаться разным интересным делам: преподаванию по зуму, заказыванию алкоголя через интернет, общению в соцсетях — до следующего утра:

— Прямо вот никаких ограничений нет? Фейсбук, инстаграм, ВКонтакте, ютьюб?

— Да, пожалуйста, пользуйтесь любыми сетями, любыми сервисами. По телефону можно звонить куда и кому угодно. Никаких ограничений <…>

— Гуманно. Надо же.

Казнь Сережи тоже будет гуманной, потому что внезапной: «Вы не знаете, когда умрете <…> та же ситуация у всех остальных людей».

Однако в течение года, что Сережа будет находиться на Комбинате, пулемет ни разу не выстрелит и ни один заключенный не пострадает. У Сережи сформируется убеждение, что пулемет не выстрелит никогда:

— …А ведь правда, они меня не расстреляют? Я могу жить вот так, как я живу… Вот так прозябать <…> просто жить, существовать вот так. Правда? Я правильно понял?

— Да.

Заключение на Комбинате становится метафорой казни духовной, а не физической. «Бодрый человек», служитель Комбината, разъяснит Сереже, почему для гуманизации общества потребовалось ввести казнь за незначительные вроде преступления:

…Такие нарушения у нас в обществе до сих пор считаются приемлемыми. Подумаешь, переспал с девушкой! И люди, которые такое допускают, даже гордятся этим, ходят, так сказать, гоголем. И коррупция тоже. Люди считают, что это нормально, гордятся этим! Типа, я делаю дела, я такой вот деловой человек, не то что вы все, лохи. Человек гордится своими экономическими преступлениями. И вот, чтобы как-то подчеркнуть недопустимость таких преступлений, сделать их более, что ли, выпуклыми, наше государство пошло на такие вот меры.

То есть государство взяло на себя функцию нравственного воспитания человека, функцию религиозную. В то время как служители культа, напротив, ее на себя не берут:

— Основы, да. А вы, может быть, могли бы мне преподать ка-
кие-то не основы, а глубины веры? Глубины православной веры?

— Нет <…>

— Нет глубин?

— Глубины есть. Но я их не могу вам преподать. Я ведь просто священник.

Сережа и сам не стремится постичь «глубины» — и больше для досужего интереса выспросит у священника, как правильно читать Иисусову молитву («Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго»): каким голосом, в какой позе, но так и не возьмется ее читать. Зато перед государством оттарабанит аналог — склонится над столом, почти касаясь лбом столешницы, и начнет «монотонно бормотать»:

Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста.

Данилов, как уже не раз было замечено, умеет предсказывать. И вот в начале 2024 года поэт Д. Мельников предлагает учредить «Путинскую премию в области литературы и искусства <…> чтобы Путин сам читал претендентов» [Мельников 2024], а поэт И. Караулов желает, чтобы литературное объединение, в котором он состоит, курировалось Администрацией Президента: «Очень хотелось бы, чтобы мы были проектом Администрации Президента» [Караулов 2024].

Странно, что поэты, которым завещано «идти дорогою свободной», «не требуя наград» и не полагаясь на чей-либо суд («Ты сам свой высший суд»), так уповают на власть земную. Какой бы прекрасной она ни была, это инстанции разного порядка.

С какой-то звенящей злостью Данилов проходится по литераторам, стремящимся попасть «в литературу», вкладывающим свою книжку в жилистую руку «бога» — чтобы обязательно была «звезда». Хотя вообще-то должно быть наоборот. Сначала путешествие в сторону вечности — а потом, может быть, книжка. Данилов не мастер прямого высказывания, но фрагмент о литературе именно таков:

Будете знаменитым писателем. У вас все для этого есть: звенящая, ликующая бездарность, девственный, не заполняемый ничем ум, отсутствие чувства юмора. Вы просто идеальный писатель нашей эпохи <…> Это даже не бездарность, это не «плохо написано», нет. Это просто такая, скажем так, яма, огромная яма. Пустая, на месте которой никогда ничего не будет построено.

Тема литературы играет в романе важную, акцентную роль. Ибо проблема бездуховности общества во многом связана с проблемой бездуховности литературы.

Сережа и его жена Света — филологи. Вроде как люди, любящие литературу. Но в их случае речь идет только о специальности и зарплате:

Сережа: «…В википедии есть хорошая статья на эту тему, почитайте, думаю, вам будет достаточно».

Света: «Остальное в википедии дочитаете. Всего доброго».

Сотрудники Комбината надеялись, что Сережа будет «писать статьи, публиковаться»: «Вы же ученый!» Но нет: «Филолог — это тот, кто сейчас филолог и собирается быть филологом в будущем. А у меня <…> будущего нет».

Часто произведения Данилова сравнивают с экзистенциальной прозой XX века. Да, «Саша, привет!» немного напоминает «L’Étranger» А. Камю.

Сережу осуждают за секс с девушкой, Мерсо — «за то, что он не плакал на похоронах матери». К герою Камю в тюрьме приходит священник. К герою Данилова приходят четыре священника. Лама, раввин, мулла быстро перестают к нему ходить, и только отец Павел продолжает навещать Сережу, чтобы молча сидеть около него:

— Мне сказать-то уже вам особо нечего, как вы уже, наверное, давно заметили <…> А вы не хотите просто поспать? А я бы побыл тут, рядом с вами?

— Да, хотел бы. Это вы очень хорошо придумали. Пожалуй, это лучшее, что тут было за все это время со мной.

Очень душевная сцена. «Бывает, что самое большее, что мы можем сделать для человека, это просто с ним побыть». Но еще из «Горизонтального положения» мы помним, что означает у Данилова формула «горизонтальное положение, сон»:

1. Илона Мещерская, героиня романа, родилась 28 декабря 2004 года, действие же романа происходит, когда ей исполнилось 20 лет, но еще не исполнился 21 год.[↩]
2. Признана в Российской Федерации иноагентом.[↩]