А. Нассри. Кожа за кожу. Тегеран: Чешме, 2021. 303 с. (на персидском языке)

Творчество Достоевского, художника слова и философа, оказало огромное влияние на культурную жизнь иранской интеллигенции и любителей словесности. О характере этого восприятия говорит книга современного иранского философа Амира Нассри «Кожа за кожу». Впервые увидевшая свет в 2019 году в издательстве «Чешме», специализирующемся на издании книг по гуманитарным наукам, истории и философии, она переиздавалась уже несколько раз.

Автор открывает (и завершает) книгу переводом двух писем Достоевского редактору и издателю журнала «Русский вестник» М. Каткову. В первом письме Достоевский оповещает редактора о главной идее задуманного им романа, обозначив ее как своеобразный «психологический отчет» о преступлении, совершенном главным героем. Во втором, под девизом «Вся суть нигилизма — социализм», Достоевский делится своими мыслями о сути взглядов молодого поколения России и о будущем, которое его ждет. По словам Нассри, Достоевский, на своем опыте переживший последствия нигилизма, занимает позицию нравственного осуждения: он «критикует взгляд Раскольникова на потусторонность добра и зла и вскрывает противоречия нигилистической мысли через повествование о самой жизни» (с. 17).

Книга открывается главой «Россия против западничества», в которой автор описывает предысторию создания романа Достоевского «Преступление и наказание». В годы ссылки Достоевский осознает, что основой единства русского народа являются православная христианская нравственность и устная мудрость. Засилье западных институтов в России — серьезное препятствие на пути обретения христианской нравственности. Основная проблема Раскольникова, по Нассри, «заключается в его неверии в русские идеи; спасение открывается ему лишь в покаянии и вере» (с. 26).

Во второй главе исследования автор анализирует влияние на Достоевского романов Бальзака, а также сопоставляет идеи Достоевского и Пушкина. И у Пушкина, и у Достоевского Петербург становится главным героем произведения. Что касается криминального начала в романе «Преступление и наказание», то «идею криминальной психологии писатель заимствует у Бальзака и Пушкина, а идею возрождения — из христианской традиции, а именно из «Евангелия от Иоанна’’», — пишет Нассри (c. 88).

Непосредственные жизненные наблюдения нашли свое отражение в автобиографическом романе Достоевского «Записки из Мертвого дома». «Преступление и наказание» же отражает, хотя и косвенно, авторское восприятие преступного мира в целом и социально опасных людей в частности. Поэтому можно считать, что перед нами псевдоавтобиографический роман, тогда как «Записки из подполья» Нассри относит скорее к философским сочинениям: «Основная тема этого произведения — свобода воли и человеческого выбора» (с. 103). Вслед за Питером Конкади автор полагает, что сходство между этими произведениями настолько сильно, что «подпольного человека можно считать близнецом Раскольникова» (с. 105).

Третья глава — «Реализм, внутренний образ героев и образ народа» — посвящена героям романа «Преступление и наказание». Нассри подчеркивает, что «метафизический реализм» Достоевского близок идеям экзистенциализма (с. 133) и связан как с изображением внутренней жизни героя, так и с образом современного ему общества и народа: Достоевский «описывает отношение людей к таким богословским вопросам, как покаяние и грех, и показывает, насколько этот вопрос контрастирует с наполеоновским видением Раскольникова» (с. 139). Достоевский, полагает исследователь, создает своего рода «литературный иконостас»: Раскольников, Соня, Свидригайлов, Порфирий Петрович. Остальные герои подчинены им, вписаны в историю их жизни, а все вместе они связаны в большее целое, «духовность которого не поддается описанию» (с. 145).

Нассри считает Достоевского автором парадоксальным: в его творчестве жестокость уживается с милосердием, спокойствие граничит с покорностью. Соня указывает Раскольникову путь спасения; по убеждению Нассри, именно поэтому Достоевский наделил ее именем, которое с греческого языка означает «мудрость»: «В характере Сони мы видим «религиозное безумие», восходящее к образам святых в православной традиции. В характере Сони много противоречивого, так как проститутка «проповедует как святая»» (с. 152).

Имя Порфирий отсылает читателя к преподобному Порфирию, который благодаря своему терпению и кротости сумел обратить язычников в христианство. Роль Порфирия в романе Достоевского заключается в том, чтобы показать ошибки Раскольникова, уходящие корнями в сократовские диалоги. Нассри обращает внимание на то, что сходство между Порфирием и Сократом проявляется не только в его характере и манерах ведения диалогов, но и во внешности: невысокий, толстый, со вздернутым носом. У них и цели общие, и манера вести себя, и сообразительность, что позволяет Нассри счесть Порфирия и «Сократом XIX века», и «светским священником» (с. 177).

Размышляя о жанре «Преступления и наказания», Нассри опровергает идеи M. Холквиста [Holquist 1977], Д. Кокса [Cox 1990] и К. Аполлонио [Apollonio 2009], прямо и косвенно высказавших мысль о том, что в романе Достоевского присутствуют черты детективного или криминального жанра. Нассри приходит к выводу о том, что роман «Преступление и наказание» никак нельзя назвать детективным даже несмотря на то, что в нем присутствуют черты детектива, такие как убийство и поиск убийцы. Писатель изначально раскрывает личность убийцы, что не принято в детективном жанре. Целью Достоевского было не повествование и раскрытие убийства, а раскрытие внутреннего «я» убийцы и осознание им себя и своих действий.

Название книги «Кожа за кожу» заимствовано из «Книги Иова»: «И отвечал сатана Господу и сказал: «Кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, — благословит ли он Тебя?»» (Иов. 2:4–5). По мнению автора, смысл выражения «Кожа за кожу» вполне соответствует общему замыслу романа Достоевского. Героя «Книги Иова» испытывает Сатана, но он в конце концов доказывает — прежде всего самому себе — силу своей веры в Бога. Таким образом в «Преступлении и наказании» раскрывается идея нравственного возрождения человека.