№4, 2004/Книжный разворот

С. Л. Фокин. «Русская идея» во французской литературе XX века

Профессор С. Фокин, заведующий кафедрой лингвистики Санкт- Петербургского государственного университета экономики и финансов, известен своими монографиями и статьями по французской литературе и философии XX века. На первой странице новой книги автор оговаривается: «Речь пойдет не о привычном толковании понятия, почти обязательно включающем размышления о пресловутой загадке славянской души, не о серебряном веке с русскими философами и дягилевскими балетами и не о провидении поэтов, почуявших неотвратимость «возмездия» и, подобно Ницше, заметивших, что они «танцуют на краю бездны»».

Бездна в книге С. Фокина, может быть еще более опасная, чем бездна истории, – это бездна духа. Это тот революционный миф, который стал особенно притягательным в 1920 – 1930-е годы. Порожденный реальностью Первой мировой войны и наступлением фашизма, он далеко выходит за рамки времени, обозначенного в книге. Автора особенно интересует мировоззренческий сдвиг, при котором политика начинает заменять религию. Ведя генеалогию этого процесса с Великой французской революции, С. Фокин выводит плеяду художников, для которых воображаемый мир становится более жизненным, чем мир физически данный.

Творцами революционного мифа предстают Поль Валери и Андре Жид, Андре Мальро и Дрие ла Рошель, Андре Бретон и Жорж Батай, Морис Бланшо и Луи Фердинанд Селин, Жан Поль Сартр и Симона де Бовуар. В паре с Альбером Камю появляется Борис Пастернак, доводя число героев книги до сакрального – двенадцать. Каждому из «апостолов» посвящена не просто отдельная глава, а рассказ о самостоятельном аспекте мифотворчества.

Мысль о призрачности «духовно-политического образования» советского общества, но и о притягательности этого призрака – один из главных стержней книги. В главе об Андре Жиде речь идет о скрещении пути писателя с «путем русского коммунизма». «Дневник» Жида запечатлевает почти религиозный пыл «новообращенного» и горечь разочарования. Следы этого процесса – в семантике «Дневника», словарь которого заимствован из религиозной сферы. Обращение, проповедование, паломничество, исповедь, уединение, отлучение, отступничество – не случайные термины автора «Яств земли». Они напоминают и о строгом протестантском воспитании Жида, и о том внутреннем горении, с которым он менял прежние идеалы на революционную веру. Об опасности такой замены проницательно писал современник и оппонент Жида католик Франсуа Мориак.

Но и далекий от христианства Андре Мальро спустя десятилетия после «красных тридцатых» в эссе «Черный треугольник» как закономерность приводит триаду: воля к достижению цели, ее применение, ее конечная цель. Крах наступает на третьем витке, ибо сила и решительность сами по себе не определяют смысла существования. Освобождение от этики любви чревато угрозой коловращения (заложенного в фонетике и в этимологии слова revolution). Романное мышление Мальро, по мысли С. Фокина, отличается склонностью к опоре на реальный факт при вольном обращении с широким историческим материалом. Подобный ход напоминает о поэтике романтизма с тем отличием, что у Мальро речь идет о жгучей современности. Так, в «Завоевателях» действие развивается с 25 июня по 11 августа 1925 года. От момента публикации его отделяет менее трех лет. Достоверность усиливается тем, что писатель рассказывает о событиях, в которых лично участвовал. И все- таки роман Мальро не документальное повествование, хотя даже Лев Троцкий принял его за хронику китайской революции.

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №4, 2004

Цитировать

Кирнозе, З.И. С. Л. Фокин. «Русская идея» во французской литературе XX века / З.И. Кирнозе // Вопросы литературы. - 2004 - №4. - C. 334-337
Копировать