Русские символисты и английские прерафаэлиты

Интересно сравнить идеи и поиски русских символистов с творчеством английских художников XIX века, называвших себя прерафаэлитами. При этом сравнении возникает вопрос о влиянии последних на символистов, хотя увлечение прерафаэлитами занимало скромное место в широком диапазоне многообразных интересов и творческих исканий символистов. Определив основные черты русского символизма, данная работа предполагает выделить те из них, которые наиболее созвучны эстетическим взглядам английских художников.

Символизм – значительное и многогранное явление поэтической культуры конца XIX – начала XX века, складывавшееся под влиянием ряда идей и теорий того времени. «Последние годы XIX века в русской жизни были временем, когда все отчетливее обозначались контуры нового художественного движения… – отмечает М. Гордин. – В искусстве, да и во всей духовной жизни России тех лет, господствующей становится мысль о необходимости обновления самых основ культуры» ¹. Этой теме Д. Мережковский посвятил свою программную статью «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1892), в которой выделил «три главных элемента нового искусства: мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности». Он подчеркивает, что «поворот к философскому настроению», «концентрация на трагизме человеческой жизни» стали типичны для «людей современного поколения» ². Вскоре под редакцией В. Брюсова вышло три поэтических сборника «Русские символисты» (1894 – 1895) и новое литературное направление стало реальностью.

Символисты, считая, что существующие философские системы не в состоянии объяснить природу человека или помочь спасению гибнущей цивилизации, искали новых путей в литературе. Александр Блок по этому поводу замечал: «…пока мы рассуждали о цельности и благополучии, о бесконечном прогрессе, – оказалось, что высверлены аккуратные трещины между человеком и природой, между отдельными людьми и, наконец, в каждом человеке разлучены душа и тело, разум и воля» ³. «Искусство начала XX столетия стремится определить человеку новое место в мире – это задача, над которой трудятся все значительные художники эпохи… – пишет М. Гордин. – И делом искусства становится теперь пересмотр оснований человеческого бытия и постановка заново всех «вечных вопросов»…» ⁴ Характеризуя кризис культуры конца XIX – начала XX века, Гарольд Сегель выделяет следующие черты «болезни века»: «мировая усталость», «растущее чувство одиночества», «настойчивые поиски идеального, абсолютного начала… неспособность к решительным действиям, неумение отделить иллюзию от реальности» ⁵. Возникший на фоне кризиса традиционного гуманизма, ощущения нестабильности бытия, сознания бессилия, разочарованности и растерянности, символизм искал путей из тупика. Тяготея к «чистому искусству», новое течение заявляло о своем неприятии действительности и решительно отрицало натуралистическое изображение жизни. Надо было решить вопрос, как современное искусство должно отражать жизнь. Символисты утверждали, что объективное изображение действительности невозможно: поэт способен передать лишь свое субъективное отношение к жизни, делясь своими сугубо личными ощущениями с другими. Называя подобное интуитивное восприятие мира «указанием на более высокий, абсолютный и, следовательно, объективный порядок», Джеймс Уэст подчеркивает, что подобный субъективизм «переходит в новое качество и на уровне мистики превращается в новую высокую форму объективности» ⁶. Убежденные во всесильности искусства и в его способности переделать несовершенный мир, символисты утверждали, что через субъективизм они неизбежно придут к высшему уровню объективной характеристики действительности.

Как отмечает Морис Баура, символизм видел «задачу поэзии в поисках неизменной реальности под покровом ее постоянно меняющихся форм». То, что создается поэтом, пишет критик, есть его откровение, а откровение поэта и составляет истинную сущность мира⁷. Символисты обратились к внутреннему миру человека, рассматривая его как единственно верный путь познания. В. Брюсов писал: «Нам стало тесно, душно, невыносимо. Нас томят условные формы общежития, томят условные формы нравственности… Нашей душе потребно иное, иначе она умрет. Все ясней сознается, что если в мире есть только то, что видимо есть, – жить незачем, не стоит. Мы принимаем все религии, все мистические учения, только бы не быть в действительности» ⁸. Делая акцент не на физической, а на духовной жизни человека и на его субъективных ощущениях, Брюсов признавал за поэтом право «все изображать не таким, каким он это знает, но таким, каким ему это кажется, притом кажется именно сейчас, в данный миг» ⁹.

В лирике символистов преобладает экзистенциалистская тема неизбежной смерти и размышления о тайне загробной жизни. Смерть, ведущая душу человека к вечности, по мысли драматурга Мориса Метерлинка, становится «важнейшим событием после рождения и, следовательно, моментом величайшей драмы существования человека»¹⁰. Это приводило символистов к пренебрежению физической стороной жизни, ибо перед лицом неизбежной смерти все земные устремления теряют свою остроту. Характеризуя негативизм и фатализм мировоззрения символистов, Сегель пишет: «Не только все земное в конечном счете разрушается смертью, но и сам человек представляется не более как беспомощной игрушкой во власти таинственных сил, часто принимающих образ Судьбы, сил, познать которые его ограниченный интеллект не в состоянии»¹¹. Закономерно поэтому, что поэзия символистов проникнута мистикой и верой в сверхъестественные силы, находящиеся, по их мнению, за пределами рационального мышления.

Истоком подобного детерминизма и негативизма явилась философия Шопенгауэра, которая, по выражению Андрея Белого, «была разлита в воздухе»¹². Ввиду неотвратимости смерти Шопенгауэр воспринимает земную жизнь как трагическую и бессмысленную. Только духовная жизнь и оккультизм могут дать человеку некоторое знание о мире и помочь ему найти какой-то смысл жизни¹³.

Символистам было свойственно стремление к синтезу разных видов творчества, поскольку нередко поэты, художники, музыканты, философы были одержимы сходными поисками и задачами. Мечтая преобразить жизнь при помощи искусства, символисты чувствовали приближение больших перемен и, как замечает Т. Хмельницкая, предвидели их «в создании новой духовной культуры, призванной изменить самую природу отношений между людьми». Эта новая культура, «включающая, кроме литературы, и все другие искусства…», отмечает Т. Хмельницкая, во многом создавалась самими символистами¹⁴. Стремясь к созданию единой духовной культуры, последние смело выходили за рамки отдельного вида искусства и, черпая из сокровищницы других искусств, обогащали свои произведения новыми средствами выражения. А. Белый образно представлял эту новую культуру «над всеми народами, как купол, составляющий один народ, в котором… Сарьян и Водкин, как Рембо, Верлен, Ницше и т. д. – братья»¹⁵.

По мнению Уэста, «символизм всегда отличало стремление к синтезу разных видов искусства, и поэтому его течения в поэзии и живописи могут рассматриваться в единстве». Замечая, что, в отличие от футуристов, символисты редко бывали одновременно и поэтами и художниками, Уэст утверждает, что «как теоретики и критики большинство писателей-символистов относились к живописи как к языку, то есть как к неотъемлемой части своего ремесла, а многие художники, не стесняясь, использовали литературные произведения в качестве сюжетов своих полотен»¹⁶. Провозглашая принцип синтеза искусств одним из основных средств обогащения поэзии, А. Белый признавался: «Мне всю жизнь грезились новые формы искусства, в которых художник мог бы пережить себя слиянием со всеми видами творчества»^## Андрей Белый, О себе как писателе.

1. А. М. Гордин, М. А. Гордин, Александр Блок и русские художники, Л., 1986, с. 7.[↩]
2. Д. С. Мережковский, Полн. собр. соч., т. XVIII, М, 1914, с. 218, 264.[↩]
3. Александр Блок, Собр. соч. в 8-ми томах, т. 5, М. – Л., 1962, с. 351.[↩]
4. А. М. Гордин, М. А. Гордин, Александр Блок и русские художники, с. 8.[↩]
5. Harold B. Segel, Twentieth – Century Russian Drama, New York, 1979, p. 90.[↩]
6. James West, The Nabis and the Younger Symbolists in Russia. – «Symbolism and After», Worcester, 1992, p. 9.[↩]
7. Maurice Bowra, Introduction. – In: «Свет вечерний. Poems by Vyacheslav Ivanov», Oxford, 1962, p. 9.[↩]
8. Валерий Брюсов, Ко всем, кто ищет. Как предисловие. – В кн.: А. Л. Миропольский, Лествица. Поэма в VII главах, М., 1903, с. 10 – 11.[↩]
9. Валерий Брюсов, Далекие и близкие. Статьи и заметки о русских поэтах от Тютчева до наших дней, М., 1912, с. 159.[↩]
10. Maurice Maeterlinck, The Treasure of the Humble, New York and London, 1903, p. 106.^[↩]
11. Harold B. Segel, Twentieth – Century Russian Drama, p. 52.^[↩]
12. См. в кн.: «Вольная Философская Ассоциация Памяти Александра Блока», Пб., 1922, с. 10.^[↩]
13. См.: Артур Шопенгауэр, Полн. собр. соч., т. II, М., 1903.^[↩]
14. Т. Ю. Хмельницкая, Поэзия Андрея Белого. – В кн.: Андрей Белый, Стихотворения и поэмы, М. – Л., 1966, с. 6.^[↩]
15. Там же, с. 9.^[↩]
16. James West, The Nabis and the Younger Symbolists in Russia, p. 4.^[↩]