Русская литература в Грузии

Л. Д. Хихадзе, Из истории восприятия русской литературы в Грузии, Изд. Тбилисского университета, 1978. 239 стр.

Книга Л. Хихадзе «Из истории восприятия русской литературы в Грузии» значительно шире своего названия: на сравнительно локальном материале в ней затронуты основные проблемы межнационального литературного взаимодействия. Это такие актуальные для современной науки проблемы, как объективно-исторические предпосылки установления литературных контактов между разными народами; многогранная функция взаимного перевода: перевод – школа литературного мастерства, перевод-информация, перевод-интерпретация и т. д.; преобразование национального художественного творчества и мировосприятия в ходе обмена духовным опытом; национально-самобытное претворение традиций инонациональной литературы и ее обратные связи с литературой воспринимающей; обогащение и возникновение новых национальных художественных традиций и форм в результате творческого общения с культурой других народов.

О широте общего замысла говорит и трактовка термина «восприятие», несводимого к эмоционально-психологической реакции, читателя. Своей целью автор полагает выяснение действенной роли произведений другой литературы, своеобразно интерпретируемых в новых для них национальных условиях, в новой культурно-исторической среде.

Большим достоинством книги является также то, что выдвигаемые в ней теоретические вопросы рассматриваются на конкретном художественном материале, тщательно и квалифицированно проанализированном. В этом смысле книга может служить примером постановки и решения сложных теоретико-аналитических задач, умения избежать абстрактного логизирования.

Избрав в качестве объекта изучения литературный процесс в Грузии 30 – 60-х годов прошлого столетия, Л. Хихадзе справедливо исходит из того, что схожесть или сопоставимость исторических условий русской и грузинской национальной жизни, общее развитие революционно-демократических и национально-освободительных идей стимулируют объективную необходимость взаимных духовных контактов, расшатывают былую национальную отъединенность.

Прослеживая все более расширяющуюся сферу этих контактов, Л. Хихадзе подчеркивает тот факт, что уровень духовного развития и потребностей грузинской нации оказывает решающее влияние на избирательный характер переводов и оценки инонациональных художественных произведений. В творческом взаимодействии с культурами других народов видит она источник национального духовного процесса. «Ни одна великая национальная литература, – цитирует автор слова академика В. М. Жирмунского, – не развивалась вне живого и творческого взаимодействия с литературами других народов, и те, кто думает возвысить свою родную литературу, утверждая, будто она выросла исключительно на местной национальной почве, тем самым обрекают ее даже не на «блестящую изоляцию», а на провинциальную узость и самообслуживание» (стр. 10).

Автор называет свой метод историко-функциональным подходом к комплексу художественных явлений, позволяющим рассматривать их в живом и непосредственном развитии, взаимодействии, в единстве и многообразных связях с общественной жизнью народа. Вызванное к жизни определенной средой и эпохой явление продолжает жить в меняющемся мире, меняясь само от соприкосновения с ним. «В момент рождения литературное явление в той или иной форме отвечает на запрос своей страны и своего времени и по-своему выражает их. Но в произведении, по-настоящему значительном, всегда заложены скрытые возможности, которые делают его общественно важным, социально и эстетически интересным в другие периоды, и для других людей», что позволяет говорить о существовании единой мировой литературы и правильно судить об истинном месте того или иного писателя в истории культуры человечества.

Избранный аспект исследования дает возможность Л. Хихадзе рассматривать воспринимающую литературу не пассивно и не односторонне, а с точки зрения заложенных в ней самой идейно-эстетических тенденций, логики ее собственного развития, а также с точки зрения духовных потребностей нацист. Л. Хихадзе не разделяет распространенного предубеждения против слова влияние, якобы подразумевающее слепую зависимость от «чужого» образа, она исходит из более ложных представлений. Даже в том случае, когда речь идет о заимствовании, считает она, в воспринимающей литературе всегда можно обнаружить встречные течения, сходное движение творческой мысли, аналогичные устремления. При наличии именно таких предпосылок «чужой» творческий мир, вовлеченный в орбиту иного духовного и национального опыта, становится «своим», происходит плодотворное усвоение достижений другой культуры.

Восприятие инонационального художественного опыта осуществляется по многим и разным каналам (критическое осмысление, переводы, подражания, оригинальное творчество и проч., оно отнюдь не нивелирует национальной самобытности, индивидуального своеобразия таланта писателя, а, напротив, служит их дальнейшему обогащению.

Так, например, Л. Хихадзе показывает, что переводы Александра Чавчавадзе из русской поэзии не просто информировали грузинских читателей о ее сокровищах, но, выявляя интерес переводчика к идеям декабризм», способствовали развертыванию его оригинального поэтического таланта. Переводы А. Чавчавадзе «органически дополнили его оригинальную поэзию, усилили ее тираноборческий, вольнолюбивый накал. С другой стороны, в переводах отразилась душа его собственной поэзии, обжигающая страсть его собственной гражданской лирики» (стр. 30 – 31).

Эту основополагающую идею Л. Хихадзе прослеживает на обширном литературном материале. Благодаря приобщению к русской культуре поэтов Александра и Ильи Чавчавадзе, Гр. Орбелиани, Н. Бараташвили, Бесики, Д. Гурамишвили, Г. Эристави «грузинский стих уже освобождался от влияния восточной поэзии и возвращался к своим национальным истокам, преодолевая, вместе с тем, национальную изолированность, обогащаясь причастностью к общеевропейскому развитию, к всечеловеческим масштабам мышления» (стр. 57). Заметно повышается значение поэтической ясности и простоты как эстетической ценности. Переживая процесс «европеизации», как его называет Л. Хихадзе, грузинская поэзия одновременно не отходит, а приближается к Руставели, то есть к коренным традициям грузинского поэтического слова и художественного мироощущения. Существенно, что, констатируя процесс обновления форм (а в дальнейшем и творческого метода), Л. Хихадзе видит его главные плодотворные результаты прежде всего в обретении грузинской литературой единства и цельности художественного мироощущения. А это позволяет исследователю выявить не только черты сопоставимости, но и различия в поэтическом мировосприятии русских и грузинских писателей – то различие национального самосознания, которое влияет на переакцентировку русских образцов в процессе их перевода и истолкования.

В качестве одного из примеров подобной переакцентировки Л. Хихадзе приводит переводи из Лермонтова. Обращаясь на равных этапах к творчеству русского поэта, грузинские авторы как бы смещают идейный центр тяжести его произведений, переносят его с теми трагического одиночества на идею борьбы, преодоления, сопротивления. Поэтому, скажем, Мцыри оказывается ближе по своему мятежному духу грузинским умонастроениям, чем Демон с его глобальной отрешенностью от всего мясного и земного. То же художественное мироощущение подсказывает выбор произведений для перевода. И. Чавчавадзе, как пишет автор книги, предпочитал переводить «те лермонтовские стихи, в которых трагизм, если не преодолевается, то в чем-то существенно ограничивается» (стр. 124).

Всесторонний анализ конкретных литературных явлений ведет автора к пониманию логики общего поступательного движения грузинской литературы, закономерности ее прихода к реализму и революционно-демократическим идеям. Характеризуя своеобразие восприятия русской реалистической литературы в Грузии 6-х годов, Л, Хихадзе замечает, что на долю этого периода выпала исключительная по интенсивности работа: «грузинскому реализму предстояло соединить трактовку героического с одной из значительнейших идей революционно-демократической эстетики» (стр. 207) и попытаться создать положительные литературные типы.

Особый интерес в этом смысле представляют главы, посвященные творческому претворению в грузинской литературе художественного опыта Пушкина, Гоголя, Некрасова, идей Белинского, Чернышевского, Добролюбова. И в первую очередь – посвященные русской классической прозе. Уже лермонтовская проза, как отмечает Л. Хихадзе, явилась своего рода открытием на этом пути. Анализ «Героя нашего времени», мотивировка выбора для перевода «одних и отказа от других глав этой повести многое объясняют в том новом этапе художественного развития, который наступает в грузинской литературе 60 – 70-х годов.

«Безупречная лермонтовская проза, уже не экспериментальное, а совершеннейшее явление русского реализма, – пишет Л. Хихадзе, – открывала интересные стилистические, повествовательные перспективы. Создать перевод, соответствующий, как мы сказали бы сейчас, адекватный подлиннику, значило «усвоить» тонкие стилистические открытия великого художника для грузинской литературы. Произошло ли это? Можно утверждать, что на этот вопрос может быть только один ответ – положительный» (стр. 161). Вершинами, обозначившими главные тенденции литературного развития этого периода, «были в грузинском восприятии Пушкин, Лермонтов, Гоголь, имена – знаки, имена – Ориентиры, обозначающие наиболее перспективные тенденции на путях реализма и народности» (стр. 197).

Одним из важных выводов автора книги является мысль, что черты различия, выявляемые в ходе сопоставительного анализа, говорят нам не меньше, чем черты сходства. Эта мысль доказательно выверяется на сопоставлении творчества Гоголя и И. Чавчавадзе.

Так, например, «маленькие люди» И. Чавчавадзе, отмечает Л. Хихадзе, как и «маленькие люди» Гоголя, несут в себе трагизм, но в отличие от Гоголя – «это героико-трагические образы. О них можно сказать, что они «маленькие» только потому, что непомерно велик гнет обстоятельств, в борьбу с которыми они вступают, погибая в этой неравной борьбе» (стр. 207). И. Чавчавадзе и А. Церетели, развивает автор мысль, высказанную ранее Г. Асатиани, были теми поэтами, которые наряду с небывало острым критическим пафосом внесли в грузинскую литературу героическое отношение к жизни, давшее о себе знать еще в период увлечения русской революционно-романтической поэзией.

С особой очевидностью национально-самобытный характер преломления гоголевского реализма сказывается, на взгляд автора книги, в повести И. Чавчавадзе «Человек ли он?», которую часто сравнивают со «Старосветскими помещиками». И действительно, на первый взгляд нельзя не заметить сюжетной схожести обоих произведений. Однако весь дух и трактовка темы патриархальности у Чавчавадзе прямо противоположны гоголевской. До неправдоподобности заостренная и вместе с тем поразительно правдоподобная повесть И. Чавчавадзе «целиком выдержана в сатирическом, жестко и бескомпромиссно обличительном ключе» (стр. 210). В ней «нет и тени ностальгических сожалений по поводу безвозвратно ушедшей патриархальной доброты – герой и героиня Чавчавадзе ничуть не добры… Наоборот, в них роковым образом искажена настоящая, достойная уважения природа человека. Ничтожные, никчемные, они все же твердо помнят, что они помещики, собственники, рабовладельцы» (стр. 213). Книга «Из истории восприятия русской литературы в Грузии» привлечет к себе заслуженный интерес и внимание, она сыграет положительную роль в дальнейшей разработке проблем литературного взаимодействия. Хотя возможно, что сугубо академический стиль изложения и обилие специальных терминов поначалу и затруднят ее восприятие.