Рисовал словом и карандашом
Р. Мессер, Жизнь и книги Льва Канторовича, Л., «Советский писатель», 1983, 200 с.
Мы давно привыкли к писательским очеркам о знатных людях нашего народа. Память невольно возвращает меня на пятьдесят с лишним лет назад, когда появились и сразу привлекли к себе внимание «Люди Сталинградского тракторного» Я. Ильина и недавно ушедшего из жизни Б. Галина. Да мало ли и других, не менее известных очерков о передовых рабочих и колхозниках, образцовых солдатах и офицерах, мудрых ученых, хитроумных изобретателях и т. д. и т. п. было напечатано за полвека в газетах и журналах, в сборниках и книгах.
Но я что-то не припоминаю, чтобы в каком-нибудь сборнике, приуроченном, скажем, к той или иной знаменательной дате и содержавшем писательские очерки о знатных людях разных профессий, был дан очерк также и о писателе. Чтобы на равных правах с бригадиром-судостроителем, мастером чугунолитейного цеха, старшиной группы электриков-проводников, героем-парашютистом фигурировал писатель. Нет, я вовсе не хочу сказать, что писателям уделяется у нас мало внимания. Наоборот, наблюдается, быть может, даже некоторый излишек его. Но в сборниках и книгах, которые я сейчас имею в виду, очерков о писателях вы действительно не найдете.
Однако я помню случай – возможно, их было и больше, но я припоминаю один, – когда писатель участвовал в подобном сборнике не как автор очерка о знатном сталеваре или овощеводе, а как полноправный герой книги, не уступающий ни в чем своим соседям.
Весной 1936 года в Ленинграде, где я тогда жил, шла деятельная подготовка к предстоящему в апреле X съезду ВЛКСМ. Передо мной лежит очень редкое издание – брошюра, выпущенная ленинградской ордена Ленина киностудией «Ленфильм» и целиком посвященная картине С. Герасимова и Ю. Германа «Семеро смелых» (среди авторов этой брошюры были И. Гринберг и я, а редактировал ее тот самый почти легендарный Адриан Иванович Пиотровский, который по современной официальной терминологии является одним из зачинателей советского театроведения и киноведения и которому группа знаменитых ленинградских кинорежиссеров подарила часы с надписью: «Автору всех наших фильмов»). Выпуск картины о молодых героях Арктики студия специально приурочила к съезду комсомола.
Примерно тогда же вышел в Ленинграде сборник «Лучшие люди ленинградского комсомола», в нем содержались очерки в представителях именно тех профессий, которые я только что перечислил. Все молодые герои книги были награждены высокими орденами. В предисловии говорилось, что они являются гордостью не только ленинградской комсомольской организации, но и всего Ленинского комсомола.
Одним из героев книги «Лучшие люди ленинградского комсомола» был молодой художник и писатель Лев Канторович. В 1932 году он участвовал в знаменитой экспедиции на ледоколе «Сибиряков» по Северному морскому пути. Поход на «Сибирякове», за которым следила вся страна, продолжался два с половиной месяца. О. Шмидт, В. Визе, Э. Кренкель – имена этих и многих других участников похода были у всех на устах.
Рассказывая об этом в своем очерке «Жизнь и книги Льва Канторовича» (в работе над ним участвовал А. Рубашкин), Р. Мессер (1905 – 1984) приводит слова, которые были посвящены составителями сборника «Лучшие люди ленинградского комсомола» Канторовичу: «По следам замечательных исследователей Амундсена, Норденшельда, Вилькицкого двигался «Сибиряков». В нижней каюте его один из самых молодых участников экспедиции – культпроп комсомольской ячейки Лев Канторович – оформляет очередной номер сатирической стенгазеты «Ледовый крокодил»… Художник, карикатурист, инициатор веселья на ледоколе – таким знали Канторовича товарищи. Но в жуткие ночи, когда зажатый льдами «Сибиряков» потерпел ряд аварий, его увидели другим. По колени в студеной воде, под колючим снегом, не смыкая глаз, таскал он тяжелый груз с кормовой части судна на носовую… Зарисовки для газет, работа над картиной, рассказ для ребят, очерки для молодежи в журналах и газетах – многообразен талант комсомольца – художника, журналиста, писателя».
За участие в походе «Сибирякова» двадцатидвухлетний Канторович был награжден орденом Трудового Красного Знамени. После похода он выпустил два больших альбома, а также очерковые книги «Холодное море» и «Пять японских художников» (автор побывал в Японии вместе с израненным «Сибиряковым», которого отбуксировали в один из японских портов). В предисловии к «Холодному морю» знаменитый полярник В. Визе писал, что эта книга представляет собой «собрание картин, нарисованных словом и карандашом (подчеркнуто мной. – Л. Л.). И природа и люди показаны в этих картинах так, как они есть на самом деле, без лишних прикрас, без навязанной героики» (стр. 46).
Но в книге «Лучшие люди ленинградского комсомола» говорилось, что орденоносец Канторович встречает X съезд ВЛКСМ книгой «Пост номер девять» – «правдивым рассказом о героизме советских пограничников». Откуда же, из каких жизненных впечатлений возникла эта книга у полярника Канторовича? А ведь до нее – в 1935 году – вышла у него еще «Граница», где разрабатывалась та же тема…
Оказывается, сразу после похода на «Сибирякове» Канторович начал свою – оказавшуюся пожизненной, бессрочной! – службу в пограничных войсках. Конечно, он никогда не забывал о Севере, «где океан полярный гудит всю ночь и перпендикулярный над головою поднимает лед» (Н. Заболоцкий). Но главной темой его будущих книг стала именно граница. Ей и ее людям он посвятил свои главные книги – «Кутан Торгоев» (1937), «Полковник Коршунов» (1939), а повесть «Бой», героями которой были боксеры, закончил боевой операцией – с их участием – опять-таки на границе. Отсюда и книга «Пост номер девять», приуроченная к X съезду ВЛКСМ.
Я хорошо знал Льва Владимировича Канторовича, точнее, Леву Канторовича, как все звали его тогда, помню его молодым (каким же другим я еще могу его помнить?!), полным истинно юношеской энергии, необыкновенно спортивным. Даже в самые суровые морозы он ходил с непокрытой головой, в куртке или толстом грубошерстном джемпере, на ногах у него всегда были какие-то особенно прочные, неизносимые башмаки, в которых, казалось, ничего не стоило сейчас же начать подъем на Эльбрус. Все, что он носил, было именно прочное, грубое, надежное, но это придавало его облику особую мужественную элегантность. Ее оттеняла трубка, с которой он не расставался. Шутники поговаривали, что всем своим внешним обликом Канторович не прочь был бы походить на Эрнеста Хемингуэя. Не хватало только бороды, но ведь и великий Хэм тогда еще не носил ее…
Из своих сверстников Канторович довольно близко сошелся с Ю. Германом, может быть, несколько ревниво следя за его литературными успехами. Впрочем, это нисколько не помешало ему по собственной инициативе взяться за художественное оформление романа Германа «Наши знакомые». Дружил он и с Б. Корниловым, был художником его книги «Моя Африка».
Говоря о ранних работах Канторовича – художника и писателя, Р. Мессер вполне справедливо оценивает их как еще незрелые, продиктованные скорее книжным, газетным, нежели подлинным, глубинным знанием событий и людей. Но заслуживает все же особого внимания, что ранний Канторович был наделен не столь уж часто встречающимся двуединым даром художника и писателя.
Впоследствии все свои книги он иллюстрировал и оформлял сам. Уже в первой его книге «Пять японских художников», вышедшей в 1933 году, даны выразительные портреты – не только словом, но и карандашом – различных представителей японского изобразительного искусства. В книге «Пост номер девять» – множество изящных рисунков, на которых изображены собаки, наряду с людьми несущие трудную службу на границе.
Одной из своеобразнейших фигур тогдашнего литературного Ленинграда был Валентин Стенич. Он был не только известным переводчиком, не только знатоком западноевропейской и американской литературы. К его суждениям и оценкам чутко прислушивались не одни молодые (хотя ему и самому не было тогда и сорока). Заслужить похвалу Стенича стремились и Юрий Герман, и Борис Корнилов, и Николай Чуковский (в его прекрасных воспоминаниях, опубликованных, к сожалению, лишь частично, – см. например, фрагменты из них в журнале «Нева», 1983, N 6 и 7, где речь идет о М. Волошине и А. Белом, – есть специальная глава о Стениче, удивительно точно названная «Милый демон моей юности»).
Канторович тоже, конечно, очень хотел, чтобы его заметил и одобрил Стенич. Он добился этого – во всяком случае, как художник. В моей библиотеке есть второе издание романа Д. Дос Пассоса «1919», вышедшее в Ленинграде в 1936 году в переводе Стенича. На обороте титульного листа значится: «Рисунки в тексте, автолитографии, переплет и титула Л. В. Канторовича». В книге несколько десятков рисунков, исполненных, насколько я могу судить, опять-таки с несомненным изяществом, в манере, которая и сейчас, я думаю, может считаться современной. (Известный книжный график заслуженный художник РСФСР В. Медведев, посмотрев эти рисунки, сказал, что и сейчас не задумываясь подписал бы их к печати.)
Отношения Германа и Канторовича в известной мере носили характер дружбы-соперничества. Германа, хотя и подшучивая над ним – порой далеко не безобидно, – признавал Стенич. Герман уже вышел к широкому читателю, чего Канторовичу еще предстояло добиться. С другой стороны, я хорошо помню, как Герман, получив орден Трудового Красного Знамени лет через семь после награждения Канторовича, лукаво улыбаясь, сказал мне: «Видишь, как славно! Теперь ты, наконец, поймешь, что я нисколько не хуже твоего Левы Канторовича…»
«Моим» скорее был все-таки Герман, но и с Канторовичем я встречался довольно часто. Было время, когда он решил, что мне необходимо заняться спортом и часто брал с собой на соревнования по… боксу. Это было в те дни, когда он писал повесть «Бой», дружил со многими ленинградскими боксерами, знал всю их подноготную и с полным знанием дела комментировал каждый бой.
В конце концов он купил боксерские перчатки и стал пробовать себя в этом виде спорта. Не знаю, насколько он преуспел в боксе, но лыжником был отменным. Когда началась война с белофиннами, это пришлось как нельзя более кстати. В первый же день войны Канторович был уже на фронте, на Карельском перешейке. Добравшись до своих друзей пограничников, он оставался с ними до конца военных действий. В ходе войны он написал «Памятку лыжнику-бойцу», тотчас же изданную массовым тиражом. За это, наряду с другими боевыми заслугами, командование представило его к правительственной награде. В апреле 1940 года к ордену Трудового Красного Знамени присоединился орден «Знак Почета».
Когда кончилась война с белофиннами, Канторовичу было двадцать девять лет. Вот как рассказывает о нем Михаил Слонимский – его слова приводит в своей книге Р. Мессер: «Он был как будто очень прост, но в ясном и прямом взгляде его серых, стального блеска глаз светился чуть насмешливый, все примечавший и взвешивающий ум. Эти глаза настораживали. В трезвой молодости, вошедшей ко мне в кабинет, не было ни наивности, ни неопытности. Мне подумалось, что душа этого человека должна быть такой же мускулистой, испытанной в борьбе, как и тело» (стр. 123).
Поразительно точно написанный психологический портрет!
Слонимский был значительно старше Канторовича и, разумеется, несравненно опытнее, знакомство с ним было весьма полезным для младшего, но любопытно, что и для старшего – это подчеркивает Р. Мессер – оно не прошло бесследно. Младший заразил старшего своими «пограничными страстями». В результате появилась повесть Слонимского «Андрей Коробицын», выдержавшая множество изданий и вошедшая в посмертный сборник избранных произведений писателя (1976).
Подробно рассказывая о Канторовиче-художнике, Р. Мессер больше всего внимания уделяет, естественно, его работе писателя. В книге серьезно проанализировано все творчество Канторовича, начиная от ранних очерков и рассказов и кончая повестями «Кутан Торгоев», «Полковник Коршунов», «Бой». «Можно лишь поражаться, – пишет Р. Мессер, – огромному трудолюбию этого человека, тому, сколько он успел сделать за неполных десять лет. Другому этого хватило бы на долгую жизнь. Но уйдем от риторических восклицаний, раскроем книги Льва Канторовича» (стр. 55).
Сказать по совести, читая книгу Р. Мессер, я больше всего опасался именно риторических восклицаний. Тем более что жизнь и книги Канторовича дают предостаточно поводов для них. Но Р. Мессер осталась верна себе: она действительно ушла от риторических восклицаний и раскрыла книги Льва Канторовича, чтобы почти через полвека внимательно их перечитать.
Слонимский очень точно назвал молодость Канторовича «трезвой». Как сверстник и современник Канторовича, полностью подтверждаю эти слова. Но то, что эта молодость была трезвой, обязывало к трезвости и ее исследователя. Надо отдать должное Р. Мессер: ее анализ литературного наследия Канторовича объективен и лишен каких бы то ни было «посмертных» преувеличений. Даже говоря о лучшей книге Канторовича – о повести «Полков, ник Коршунов» – и признавая ее бесспорные достоинства, Р. Мессер замечает, что «ей не хватило исторической широты, временных реалий» (стр. 115). Разбирая повесть «Бой», она констатирует, что «характеры и переживания людей были здесь даны чисто внешне» (стр. 163). В то же время Р. Мессер возражает тем критикам этой повести, которые в свое время чуть ли не целиком выводили ее из рассказов Хемингуэя. Она присоединяется к Слонимскому, считавшему, что некоторые влияния Хемингуэя и, может быть, Джека Лондона «не касались содержания, существа произведения» (стр. 163). Хемингуэй в известной мере повлиял лишь на стилистическую манеру Канторовича, что отчетливо почувствовал тот же Слонимский, характеризуя почерк Канторовича, как «внешне суховатый, лишенный каких бы то ни было орнаментов» (стр. 75). Этот почерк соответствовал мужественному и суровому колориту сочинений Канторовича, повествовавшего либо о людях Севера, либо о героях пограничных застав.
Вернувшись в Ленинград после окончания войны с белофиннами, Канторович обратился к текущим литературным делам. Их было немало: издательство «Художественная литература» готовило к изданию его книгу «Пограничники идут вперед», «Советский писатель» – книгу «В боях». Кроме того, предстояло продолжить работу над сценарием «Полковник Коршунов» для киностудии «Ленфильм».
Лева Канторович не знал, что ему отпущено судьбой всего лишь немногим больше года.
В первые же дни Великой Отечественной войны он надел свою видавшую виды гимнастерку, ушел к друзьям-пограничникам, 28 июня трижды ходил в контратаку, когда белофинны пытались захватить пограничную заставу, на которой он находился, и 30 июня погиб.
Это была первая жертва, которую понесла советская литература в начавшейся великой битве. Лев Владимирович Канторович был посмертно награжден орденом Красного Знамени.
Обо всем этом и об очень многом другом в книге Р. Мессер рассказано обстоятельно, подробно, с глубоким уважением к жизни и творческой деятельности Льва Канторовича – художника и писателя-коммуниста, героического воина и гражданина. Перед читателем возникает живой и полный человеческого обаяния образ молодого человека 30-х годов, показанный в неразрывной связи с главными событиями тех незабываемых лет. Вместе с автором книги читатель глубоко вникает в жизнь Канторовича и скорбит о его безвременной гибели.
В заключение своей книги Р. Мессер вспоминает уже ушедших от нас сверстников Канторовича – Берггольц, Германа… «Они прошли через войну, – пишет Р. Мессер, – и написали лучшие свои книги. Их путь позволяет представить, как могло бы развернуться творчество Льва Канторовича» (стр. 196)…
Сохранилось и фотографически воспроизведено в книге письмо, которое Канторович написал жене в день своей гибели: «Миленькая! Ты, наверное, уже знаешь, что у нас тоже началась драка. Все превосходно. Дела идут, настроение хорошее. Как у Вас дела? Письма к нам вряд ли доходят. Очень прошу позвонить Дрееву и попросить его при случае позвонить ко мне или передать хорошо ли у Вас все? Времени очень мало. Обнимаю всех Вас. Л.».
Сбоку приписано: «Забыл поставить число – 30 июня».