Работа Э. Багрицкого над «Думой про Опанаса»

И замысле «Думы про Опанаса» сам Багрицкий говорил так: «Мне хотелось показать в ней историю крестьянина, оторвавшегося от своего класса… Рассказать о нем и о его гибели» ¹.

В этих строках – «зерно» всей поэмы. Уже первые наброски², озаглавленные «Опанас» (некоторые из них переписаны рукой жены поэта Л. Г. Суок), убеждают нас, что произведение было задумано как трагедия. Заблуждение Опанаса – «крестьянского сына», ставшего предателем, – приобретает особый смысл благодаря эпическим мотивам борьбы украинского народа за свою свободу, благодаря сосредоточенно-строгому рассказу о героической гибели комиссара Когана.

«Дума» уже в черновиках лаконична, поэт добивается максимальной напряженности повествования, емкости, романтической выразительности.

Багрицкий заботится о чистоте трагедийного звучания поэмы. В первом же черновике первой сцены обозначилось существо трагического конфликта («хлеборобом хочешь в поле, – а идешь бандитом»).

От того, насколько точно будет намечен этот конфликт в завязке, зависит все его развитие. Поэтому, вероятно, так придирчиво и тщательно отрабатывает Багрицкий каждую деталь.

Поэт долго бьется над последними строками эпизода, подводящего «итог» происшедшему. Сначала они звучали так:

Опанасу доля вышла

Встать перед Махною.

 

Очевидна необязательность и даже неточность этого «встать» Поэт, видимо, быстро почувствовал неверный акцент, и строки, приобретают следующий вид:

Знать, тебе дорога вышла

В лад пойти с Махною.

 

Опять не то! Здесь зазвучал мотив неожиданный, противоречащий трагедии заблуждения и исторической слепоты Опанаса: ведь «идти в лад» подразумевает душевное согласие, единство. Эти строки зачеркнуты крест-накрест, резко, словно в раздражении. Снова возникает первое двустишие, и вот наконец найдена то, что вошло в окончательный текст:

Украина! Мать родная!

Жито молодое!

Опанасу доля вышла

Бедовать с Махною.

 

«Бедовать» – очень емкое определение. Оно намекает и на нежеланность для Опанаса того пути, на который он встал, и на горький характер его черных дел, и на смятение, постепенно нарастающее в душе героя. Кроме того, слово «бедовать» более соответствует интонациям героя и его лексике.

Тот же вариант рассказывает о первоначальном намерении Багрицкого полнее осветить характер Опанаса-труженика в момент его побега из продотряда.

Опанасу же с волами

Пройти целиною,

На щеках почуять пламя

(неразборч.) перегноя.

 

Героя томит тоска по земле, по привычному труду. Багрицкий собирался рассказать и о том, что Опанаса тянет домой непритязательный уют, что он – гармонист… Но в столь стремительном и лаконичном «рисунке», которым отличается поэма, намеченная было характеристика оказывалась чересчур подробной, тяжелой, затормаживающей действие. И явно почувствовав это, Багрицкий устраняет подробности, оставляя главное («хлеборобом хочешь…»). Однако поэт не бросает намерения более сильно очертить характер Опанаса-труженика, показать его поэтическую настроенность, но только уже не в момент завязки. Именно в минуту падения героя голос Украины «воет ветром Опанасу в уши», напоминает о чистом и честном прошлом героя, которое теперь навсегда запятнано его предательством и преступлением.

В сцене расстрела Когана раскрывается важная сторона трагического образа Опанаса: неотвратимость преступных, хотя и нежеланных, дел героя вносит в его душу горькое смятение, уничтожает его нравственно.

Наиболее полную и показательную картину работы поэта над образом Опанаса дает большой отрывок поэмы (с начала и до сцены боя армии Котовского с Махно), который Багрицкий переписывает девять раз.

Сцена сначала сложилась лишь в своих общих контурах, в ней отсутствовали некоторые необходимые звенья. Уже выражено нежелание Опанаса стать убийцей —

Кровь постылая обуза.

Опанас – катюга

…Он грустит, как с перепоя,

Убивать не хочет….

 

Однако первый мотив еще не развит, «конспективен», а главное, еще не понятно, почему Опанасу трудно расстрелять Когана. Быть может, он уважает своего бывшего комиссара? Нет. Опанас хочет спасти не столько комиссара, сколько свою совесть. Ему мучительно стать убийцей. Пусть Коган погибнет при побеге (от хуторян или часовых), но только не от его руки…

А может быть, Опанасу не так уж и страшно убить Когана – страшнее взглянуть ему в эту минуту в глаза? И, кто знает, обещая: «я выстрелю в спину – не свалю тебя ударом», – не пошлет ли он пулю точно, но именно «в спину»?.. Подобные переживания героя стали возможными, когда (в седьмом варианте!) появились слова Опанаса, обращенные к Когану: «утекай же в кукурузу»…

Теперь появляется и ответ Когана Опанасу: он разгадал уловку своего врага («Прямо кинешься – в тумане омуты речные…») и вынуждает Опанаса стрелять ему в лицо:

Лучше я погибну в поле

От пули бесчестной…

 

Так поэт получил возможность подчеркнуть смятение Опанаса, подготовить развитие трагедии. Предсмертные слова Когана раскрывают величие революционера: оказывается, существует высокая цель, ради которой можно бесстрашно встать под пулю… Без этого лаконичного диалога Опанаса и Когана вся сцена сильно проигрывала: не существовало еще нравственного потрясения, от которого Опанас уже не мог оправиться, которое предопределяет все последующие события его жизни. Таким образом, первый «приступ» к этому эпизоду и его окончательный вид различаются очень сильно. Но между ними стоят многие варианты; поэт намечал различные мотивы, отказывался от них, заменял другими… Долго не расстается Багрицкий со строками:

1. Э. Багрицкий, «Как я пишу», «Пионер», 1933, N 15, стр. 12.[↩]
2. Самостоятельных, законченных вариантов поэмы нет; однако сохранилось, немало набросков и черновиков, хранящихся в рукописном отделе ИМЛИ (ед. хр. 11.75.40). Наиболее интересные из них и использованы в данной статье.[↩]