«Что записано в книгу жизни» (Уроки Коцюбинского)

Михаил Коцюбинский был писателем, глубоко современным своей эпохе. Его «современность» – не эффектная злободневность, не гибкая восприимчивость к литературной моде. Это необыкновенная чуткость к самому главному, определяющему духовный смысл жизни и борьбы народа. Писатель искал новые формы обобщения, которые отвечали бы новым духовным запросам, новым качествам художественного сознания его современников.

Коцюбинский жил в бурное и тревожное время, в эпоху решающих идеологических сдвигов и революционных потрясений. Художник не мог оставаться в стороне, на обочине главного пути, отмахнуться от неумолимых «должен», «нужно», не мог, как и герой «Intermezzo», «разминуться с человеком»… И эта неизбежная «зависимость», неразрывная связь с жизнью и борьбой народа не тяготила Коцюбинского, а вдохновляла его.

Главным стержнем творческих исканий писателя была убежденная, осознанная гражданственность. Она не давала ему отгородиться от жизни стеной холодного эстетства и удовлетвориться поэтической эксплуатацией собственной души, побуждала к познанию неисчерпаемо сложных связей между внутренним и внешним миром человека. Верность жизненной правде Коцюбинский понимал очень широко и целенаправленно – как умение не плестись за жизнью, а идти с ней в ногу, найти ту творческую дистанцию, то «расстояние», с которого «большое видится» отчетливее и острее. Автору «Fata morgana» присуща глубина социально-психологической типизации, верность объективным тенденциям развития, жизненная полнота обобщений.

Писатель стремился к решительному обновлению идей и образов украинской литературы. Для украинской прозы прошлого столетия новаторство Коцюбинского было жизненно важным, определяющим пути ее дальнейшего развития. Художественное познание человека – этой главной цели подчинены все творческие интересы Коцюбинского. Его искусство человечно и вдумчиво. «Обо всем подумавший», – говорил о нем Горький.

Художник, по-настоящему современный своей эпохе, всегда несколько опережает ее. И Коцюбинский не воспринимается как канонизированный «музейный» классик, о котором вспоминают только в приливе юбилейной нежности. К нему обращаются как к «арбитру» в самых насущных литературных дискуссиях.

БОРЬБА ЗА МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Жизнь Коцюбинского представляет собою непрерывную цепь активных наблюдений и самонаблюдений. Он всегда пребывал в состоянии творческой готовности. Отсюда та высшая мера художественного приближения к действительности, когда каждое впечатление, каждая минутная встреча с жизнью не просто мимоходом задевает сознание человека, а служит импульсом к поэтическому обобщению.

История творческого роста Коцюбинского – это неустанная борьба за мировоззрение, за верную позицию, позволяющую увидеть действительность масштабно, постичь ее идейный и философский смысл и в то же время познать первопричины человеческого поведения. Каждая, даже самая, казалось бы, далекая от общественной жизни, тема, самые личные мотивы в творчестве писателя включаются в единый идейный комплекс, созвучны сокровенным думам людей его времени.

Еще в ранней юности книги «перевернули его мировоззрение». Идеи Фейербаха и Фурье превратили его в атеиста и зародили симпатии к социализму. Некрасов, Чернышевский, Марко Вовчок и прежде всего Шевченко – первые духовные учителя Коцюбинского. Начиная с ранних проб пера для всего его творчества характерна социальная зоркость, непреходящий интерес к острым проблемам народной жизни.

Даже в первом, не опубликованном при жизни рассказе «Андрий Соловейко» – апофеозе просветительских иллюзий начинающего писателя – видно, насколько сильнее первая часть произведения, где юный автор, еще подражая старым мастерам – своим учителям, – живописует то, что видел, то, в чем уверен. Вторая часть, излагающая положительную «программу», – это умозрительная схема, не согретая его убеждением. То же самое находим позднее в сказке «Хо».

Не от кого ждать помощи – ни от бога, ни от царя, надеяться можно лишь на себя, на свои руки, на свой разум. Тяжело переживает Семен Ворон («Цеповяз») крах своих надежд на царскую милость. Но он учится думать, а этот процесс никто не в силах остановить. И вот уже в сознании Семена рождается неясное еще, стихийное предчувствие неминуемого революционного поединка, когда голодные люди, «исполненные отчаяния, ринутся на богатых».

Повесть «Для общего блага» свидетельствует о сложной духовной эволюции писателя. Герой Коцюбинского приходит к выводу, что «общее благо» – это прекраснодушная фраза. Писатель дает почувствовать всю непримиримость противоречия интересов «маленького человека» и антинародного государства. За отдельными фактами беззакония видит нечеловеческий закон.

«Борьба за мировоззрение» открывает перед Коцюбинским все новые идейные и тематические горизонты. По-новому осваивает он традиционную для украинской литературы крестьянскую тематику, проникает в сущность социальных процессов, происходящих на селе, показывает их определяющее влияние на психологию. Задумывается над причинами бытовых трагедий, над разрушением патриархальных традиций («Посол от черного царя», «Ведьма», «В путах шайтана»). Не отказываясь от конкретного, «датированного» изображения, все чаще поднимается до широких обобщений.

Каждое тематическое решение приобретает в творчестве Коцюбинского злободневное общественное звучание: и беспощадный приговор мещанству, когда равнодушная сытость перерастает в злостную реакционность («В дороге»), и гимн всепобеждающему стремлению человека к свободе («Дорогой ценой»), и победа жизнеутверждающих начал над пресыщением и будничностью, застоем и омертвением («Тени забытых предков», «Хвала жизни», «На острове»).

В «борьбе за мировоззрение» Коцюбинский стоял против фразы за действие, против балансирования на грани двух социальных сил – за ясность позиции, против прекраснодушных туманностей, за суровую, бескомпромиссную правду. Недаром одной из главных мишеней его сатирического изобличения была ПОЛОВИНчатость и шаткость либерала. Уверенный в необходимости радикальных преобразований в обществе («Мы, очевидно, слишком мало еще разрушили, чтобы можно было что-то творить»), он жил ожиданием «смертельного боя, в котором либо погибнем, либо победим».

Всем существом своим ощущал Коцюбинский обреченность «благословенной» самодержавной империи, этого полицейского государства, построенного на гнете и насилии. Уже в его корреспонденциях под рубрикой «Свет и тени русской жизни» в житомирской газете «Волынь» отдельные факты складываются в гнетущую картину государственного маразма. Темнота и дикие нравы обывателя, суеверие и религиозный фанатизм, произвол администрации» продажность судей, воинствующий шовинизм, жестокое угнетение смелой и самостоятельной мысли – картина действительно мрачная: «Все здесь тени и тени! Когда же, наконец, дождемся света?»

В беглых комментариях к этой своеобразной обличительной хронике то и дело блеснет острая, как лезвие, мысль-вывод, прозвучит боль и протест человека, который не любит своей страны «из-за чрезмерной любви» (Франко), который поднялся до осуждения всей государственной системы. Публицист и художник, он обличал политику национального угнетения в самодержавной «тюрьме народов», выступал против шовинистических действий царизма по насильному обрусению нерусских народностей, а так называемое «хохломанство», этот презрительный термин, созданный специально для того, чтобы унизить идею национального достоинства, трактовал как законное стремление народа сохранить себя. Чувством солидарности с другими угнетаемыми царизмом народами, сознанием братского единства перед лицом общего врага проникнуто письмо Илье Чавчавадзе от украинцев Чернигова, подписанное Коцюбинским. Денационализацию украинской интеллигенции, слабость и неорганизованность, отсутствие твердого мировоззрения и передовых идеалов он считал одним из самых вредных последствий глушительской политики самодержавия: «железная рука» царизма, писал он в одном из писем, «в массе убила самостоятельность, самодеятельность, инициативу, ослабила волю…». Так, каждое отдельное проявление «свинцовых мерзостей» Коцюбинский связывал со всей системой самодержавного гнета.

Эта четкость мировоззрения, позволяющая обнажить главное, и обусловила убедительность и масштабность художественной идеи.

В новелле «Persona grata» тюремный палач Лазарь – всего лишь мелкий винтик в государственном механизме, исполнитель воли верховного палача: ведь «не топор рубит, а тот, кто его держит». «Тот, кто держит» топор, – безжалостный и всемогущий «он», направляющий темную, зверскую силу еврейского погрома в «Он идет», – сильный, емкий аллегорический образ царизма.

Среди факторов, обусловивших идейный рост писателя, – и вечно живой пример Ивана Франко с его девизом: «Лишь бороться значит жить», – и блестящие образцы русского обличительного реализма, и знакомство с марксистской литературой, и идейное общение с другом и единомышленником Максимом Горьким. Но было бы ошибкой сводить все его первопричины лишь к этим идейным импульсам, какими бы плодотворными и определяющими они ни были. Неустанный в познании действительности, писатель рос вместе с ней, его сознание революционизировалось вместе с революционизацией сознания его героев.

Веря, что «народ сам станет кузнецом своего счастья», автор «Fata morgana» искал и находил новых героев, знающих цели и способы борьбы. Но в то же время он никогда не выдавал желаемого за действительное. Реалист-аналитик, он показал, как нелегко завоевывает сердца людей новая вера, как причудливо сплетается в их представлениях и действиях «стихийное» и «сознательное», причем первое еще нередко побеждает, как веками насаждавшийся страх, чувство покорности гасят вспышки гнева и протеста.

Диалектика человеческих душ, противоречивость борьбы, сложность изменений и сдвигов, происходящих в психологии людей, – все это дает действительную художественную правду, далекую от тенденциозного сгущения красок. Общественный идеал писателя не привносится в действительность, а вырастает из нее и проверяется ею, и это определяет богатство и жизненность авторской идеи.

Писатель не диктует своего решения, оно продиктовано внутренней необходимостью. Поэтому судьбы героев развиваются убедительно, самодоказываются. Именно это и создает ту высокую степень типизации, которая характерна для развитого социально-психологического реализма. Маланка и Андрий из «Fata morgana», палач Лазарь из «Persona grata», героиня «Куколки», революционер Кирилл («В дороге») – глубоко типичные герои при всей их сложности и неповторимости.

Жизненная полнота и убедительность авторской идеи относятся к наиболее плодотворным традициям творчества Коцюбинского, с особой силой воплотившего в себе достижения украинской социально-психологической прозы конца XIX – начала XX столетия. Это один из главных «уроков» Коцюбинского, не утративших своего значения и до наших дней.

Ведь подобная, назовем ее, «объективность» художественного мировоззрения, утверждающая активную, но не деспотическую роль его в осмыслении и отображении действительности, не может не быть плодотворной для нашей литературы, стремящейся к глубинам художественного познания. Верность этой традиции объединяет лучшие произведения Андрея Головко, Олеся Гончара, Михаила Стельмаха – при всем несомненном различии их индивидуальных творческих манер.

В украинской прозе последних лет эта животворная традиция Коцюбинского едва ли не ярче всего ощущается в талантливом романе Григория Тютюнника «Водоворот». Писатель, очень чуткий и честный, дает широкую и полнокровную картину жизни украинского села. В основе авторской концепции действительности лежит безграничная в своем многообразии индивидуализация. Он подчиняет свое изображение видению и восприятию героя, но не идет на поводу у него, а дает характеристику действием, сталкивает разные взгляды на героя, и в этом столкновении рождается правда характера. Типическое обобщение проверено действительностью, включает в себя все ее богатство. Мировоззрение писателя позволяет ему видеть глубже и шире, но все то, что он видит и утверждает, дается жизнью: перед нами глубина реалистической объективности художественного познания.

На пути развития украинской советской прозы были и отступления от этой плодотворной традиции. Навязывание идеи вместо ее художественного воплощения, схематизация вместо жизненной сложности, боязнь конфликта вместо смелости обобщения, поверхностное правдоподобие вместо действительной правды – эти болезни не изжиты и в нашей сегодняшней литературной практике. Вот почему так важно творческое общение с Коцюбинским – писателем, умевшим и смевшим видеть сложную правду жизни.

В ДОРОГЕ

В мире идей красоты и добра он – «свой» человек, родной человек.

М. Горький

Один из каприйских друзей Коцюбинского, Е. Галдзевич, писал ему: «У меня является искреннее желание поделиться с Вами всем красивым, что я встречаю в жизни». Такое желание появлялось у многих людей, знавших Коцюбинского. Красоту он чувствовал как-то особенно тонко и радостно – всей душой, всей своей натурой художника. Ему открывалась красота всюду – в жизни, в природе, в человеке, и он не проходил равнодушно мимо, жадно впитывал ее и стремился приблизить к ней других. Коцюбинский поклонялся красоте, но прекрасное не было для него особой абсолютной ценностью, безотносительной к человеческой практике, несовместимой с понятием полезности, безразличной к интересам дня. «Иду к людям», – заявляет герой «Intermezzo», разрывая сладкие цепи нирваны, дарованной красотой природы.

«У него тонко развита эстетическая чуткость к доброму, – писал Горький о Коцюбинском, – он любит добро любовью художника, верит в его победную силу, и в нем живет чувство гражданина, которому глубоко и всесторонне понятно культурное значение, историческая стоимость добра». «Эстетическая чуткость к доброму», вера в «победную силу» добра лежит в основе его концепции человека.

Преданность борьбе, вечная тревога исканий, пренебрежение житейскими благами во имя гражданских интересов, сознание долга объединяют героев Коцюбинского. «Почему это сердце не хочет удовлетвориться своим близким счастьем, – задумывается цеповяз Семен Ворон, – почему оно быстрее бьется от одной мечты о счастье других, чужих людей, счастье, которого, быть может, и не приведется увидеть Семену?»

Герои Коцюбинского разрывают оковы внутреннего рабства, рабства мысли и чувства, не боятся испытать горький вкус правды и взглянуть прямо в глаза старому Хо. Ведь если глянуть прямо в глаза этому аллегорическому герою сказки Коцюбинского, олицетворяющему собою страх, все его кажущееся могущество развеется. Смельчаков ждет победа, трусов – вечный страх и рабство.

Конечно, в жизни угрозы старого Хо куда более серьезны, чем в сказке, но все равно человек должен смело посмотреть ему в глаза. Так и делает Рустем, герой рассказа «Под минаретами». И пусть неопределенна его политическая программа, главное в нем – это характер борца за человека в человеке, борца против темноты и невежества. В таких людях видел писатель главную ценность жизни, движущую силу прогресса, соль соли земли.

Коцюбинский страстно ненавидел косность, приспособленчество и страх перед новым, мятежным, устремленным в завтра. Критика мещанства приобретает в его творчестве характер политический: ведь от обывательского равнодушия один шаг к измене гражданским интересам. Сначала равнодушно «заесть спелой сливой» воспоминания о тех, кто боролся и погибал, а потом привыкнуть, обжиться в атмосфере «ночи после битвы», разменять идеалы на мелкие и преходящие житейские блага («В дороге»). Ведь тот, кто остановился, неминуемо отстанет.