Путь к постижению правды жизни

Ахияр Хакимов, Творящие весну. Заметки о художественных особенностях романов Шарафа Рашидова, Изд. литературы и искусства им. Гафура Гуляма, Ташкент, 1979, 124 стр.

Творчество Шарафа Рашидова давно привлекает внимание критики, оно достаточно широко освещено и в «Истории узбекской литературы». Но вот перед нами книга Ахияра Хакимова «Творящие весну», автор называет ее «заметками о художественных особенностях» романов узбекского писателя. Он пишет, что отнюдь не претендует на полноту наблюдений и окончательность суждений, «избрав тон и приемы анализа скорее эмоционального, нежели строго теоретического» (стр. 120).

Действительно, небольшая по объему работа написана как бы не одном дыхании, однако эмоциональность тона ни в коей мере иге идет вразрез с основательностью и полнотой анализа. Внимательно рассматривая романы Ш. Рашидова «Победители», «Сильнее бури» и «Могучая волна», критик подчеркивает их внутреннее единство, – продолжая и дополняя друг друга, они раскрывают перед нами те грандиозные изменения, которые произошли в жизни узбекского народа в советскую эпоху.

А. Хакимов справедливо пишет, что значение романов Ш. Рашидова обусловлено прежде всего тем, что они обращены к насущнейшим проблемам народного бытия и являют собой яркий пример активной, действенной позиции писателя, его вторжения в жизнь. Жизнь автор романов изучал не но книгам: «Счастливое сочетание в одном лице неутомимого энтузиаста освоения целинных земель и крупного художника слова имело, бесспорно, решающее значение для успеха его произведений. Ведь писателю не нужно было заниматься специальным изучением волнующих народ проблем, поиском острых производственных и психологических коллизий, колоритных характеров. Все это составляет его повседневное окружение, его жизнь и борьбу.

Выходец из дехкан, с детства познавший труд и впитавший в свою душу мечты и чаяния земляков, Шараф Рашидов верит в неиссякаемые духовные силы, мудрость и жизнестойкость народа, пишет о нем с любовью и восхищением (стр. 4).

Романы Ш. Рашидова, говорит критик, создавались по горячим следам событий, но это не помешало тому, что тема освоения безводной степи, социально-исторические предпосылки этого события получают в них убедительное художественное решение – через постижение самобытных характеров героев, судьба которых «вобрала в себя главные моменты биографии советских людей за последние полвека» (стр. 9). А. Хакимов правильно подмечает умение романиста воссоздать впечатляющую картину жизни Узбекистана, показать преемственность поколений, «эстафету героизма». Особое место в его романах занимают образы новых женщин, и прежде всего ставшая уже любимой в народе Айкиз, – образ, в который автор «вложил свое представление о гармонически развитой личности» (стр. 8).

Проблема духовного раскрепощения женщин на Востоке была острейшей проблемой первых послереволюционных лет, и молодая узбекская литература чутко отразила этот процесс. Критик говорит о значении этой темы для всех литератур Средней Азии, о своеобразии освещения ее такими писателями, как Х. Алимджан, Айбек, К. Яшен, Д. Каххар. В этой когорте был и Ш. Рашидов. Жаль, что среди этих имен почему-то отсутствует имя основоположника узбекской советской литературы Хамзы, который первым обратился к этой теме.

Шараф Рашидов – писатель деревенской, сельской тематики. Все основные события его романов происходят в кишлаке Алтынсай или в районном центре, но через судьбы героев мы узнаем жизнь всего узбекского народа. Концентрация жизненного материала, отмечает А. Хакимов, дает возможность «свести воедино сложные перипетии освоения узбекистанских степей, глубже исследовать его трудности и противоречия» (стр. 19).

Мощное наступление на Голодную степь, начавшееся в середине 50-х годов, пишет критик, оказало большое влияние и на литературу, явилось одним из серьезных факторов повышения интереса узбекских писателей к; теме современности. А. Хакимов анализирует романы Ш. Рашидова в одном ряду с романами А. Мухтара, Х. Гуляма, А. Якубова, С. Ахмада, П. Кадырова, Х. Назира, Мирмухсина, показывая их преемственность и взаимосвязь. И хотя конфликты в произведениях названных выше писателей порой перекликаются между собой, решения их индивидуальны. «…»Магнитное поле» Голодной степи, – пишет А. Хакимов, – оказалось достаточно сильным, оно «притянуло» к себе, многих ведущих прозаиков республики. Можно даже сказать, что Голодная степь проторила в узбекской литературе целое проблемно-тематическое русло, подсказала ей новые сюжеты, образно-психологические решения, дала нового героя» (стр. 35).

На основе тщательного анализа А. Хакимов показывает, что романы «Победители» и «Сильнее бури» передают типичный конфликт времени в характерной именно для их автора форме, когда на первый план выступает драматизм и напряженность борьбы за новое. Именно это, говорит критик, и сделало их крупными завоеваниями узбекской прозы. В своем анализе критик выходит за пределы узбекской литературы, показывая общие и своеобразные черты в разработке сходных проблем в разных национальных отрядах единой советской литературы.

Много внимания автор уделяет композиции романов Ш. Рашидова, наглядно показывая, как композиционная структура произведений помогает романисту широко охватить исторические события, вписать их в контекст всей истории развития республики: «Связь времен – один из существенных идейных мотивов дилогии и вместе с тем важное средство композиции. Это и память народа о прошлом, хранимая и передаваемая молодежи людьми старшего поколения, и вкрапленные в ткань повествования факты героических биографий, и картины меняющегося с годами облика земли. Можно сказать, что в романах Шарафа Рашидова прошлое не просто присутствует, а постоянно взаимодействует с днем сегодняшним: истоки многих событий, сюжетных линий, развитие характеров связаны с давней и недавней историей народа» (стр. 20).

Анализируя стиль писателя, критик говорит о присущем Ш. Рашидову романтическом пафосе: так выражается любовь и восхищение автора людьми, занимающими активную жизненную позицию, с высоким чувством ответственности относящимися к своему труду. Вот почему в романах писателя особое значение приобретают нравственные искания человека, его путь к осознанию своего места в обществе. «Естественно, это приводит романиста к необходимости внимательно исследовать внутренний мир героев, глубины их психологии со всеми ее драматическими противоречиями» (стр. 41) – здесь органически сопрягаются эпические и психологические пласты повествования.

В так называемом «производственном» романе критик убедительно раскрывает черты романа «социального», а поскольку изображенные в них события «затрагивают не только экономику, меняют не только принципы и методы хозяйствования, но бытовой уклад и внутренний мир людей, что стало объектом пристального внимания писателя, то дилогия эта приобретает свойства романа семейно-бытового и психологического. Таким образом, она становится еще одним заметным вкладом в разработку распространенного типа романа – синтетического по форме и панорамного или «широкозахватного» по эпическому содержанию, как определил его в свое время Мухтар Ауэзов» (стр. 38).

Черты эпопеи, говорит А. Хакимов, ярко выражены в дилогии Ш. Рашидова.

«…Сюжет здесь основан на самодвижении и самораскрытии характеров. Другое дело, что это не мешает автору недвусмысленно выразить свое отношение к событиям и персонажам. Выразить активно, в острой публицистической манере, а порой в форме доверительного обращения к героям…» (стр. 45).

Всесторонне рассматривая художественные особенности романов Щ. Рашидова, критик убеждает нас в том, что узбекскому писателю удалось правдиво отразить развитие национального характера в новых исторических условиях, показать рост общественного сознания народа, его нравственную готовность к подвигу. Нельзя не согласиться и с выводом, который носит в книге итоговый характер: «Выбор темы играет не последнюю роль в творческом поиске и не может рассматриваться как случайный акт. Обращением к истории освоения Голодной степи Шараф Рашидов доказал, что причастность к главным событиям народной жизни открывает перед писателем широчайшие художественные перспективы. Это путь к сердцевине национального характера, к постижению его интернациональной сути, путь глубокого социально-психологического реализма, недоступного литературе «боковых» тем» (стр. 121).

Обогащая узбекскую литературу путем творческого освоения опыта русского классического и советского романа (сюжетостроение, «диалектика души» героев и т. д.), романы узбекского писателя вносят в общую сокровищницу «яркие краски романтического письма, дополняя тем самым наши представления о реализме советской литературы, многообразии ее стилей и форм» (стр. 122).

Выводы критика убедительны, к ним ведет весь ход его анализа, «публицистический пафос» не кажется чужеродным в книге, он органически сливается с пафосам аналитическим.

г. Ташкент