Прозаический цикл Ф. Сологуба «Сказочки»: серьезное и смешное в формировании смысла целого

«Сказочки», опубликованные как цикл в 10-м томе «Собрания сочинений» Ф. Сологуба (СПб., 1909-1912), до настоящего времени остаются мало исследованным материалом¹. Между тем, это произведение крайне любопытно с разных точек зрения — и в аспекте проблемы прозаического цикла и его целостности, и в плане бытования и трансформации малых эпических жанров (притча, анекдот, басня) в литературе Серебряного века, и в перспективе единого представления о творчестве Ф. Сологуба. Не говоря уже о более частных вопросах, как, например, проблема «черного юмора» и поэтика абсурда или соотношение с традицией (от народных сказок до «Случаев» и «Рассказов» Д. Хармса). Эта статья, разумеется, не претендует на разработку всех названных направлений исследования. Однако нам представляется, что той «ниткой», благодаря которой можно «размотать клубок» и оценить своеобразие сологубовских «Сказочек», является соотношение в них серьезного и смешного.

В содержательном отношении «Сказочки» (всего их 74)², по нашему мнению, распадаются на семь типов, причем некоторые из них имеют соответствия в фольклорной традиции. К первому типу (наиболее обширному) принадлежат аллегорические повествования о неодушевленных предметах и явлениях природы, которые наделяются голосами и характерами. Таковы сказки «Молот и цепь», «Путешественник-камень», «Ключ и отмычка», «Два стекла», «Лампа и спички», «Капля и пылинка», «Самостоятельные листья», «Одежды лилии и капустные одежки», «Злая гадина, солнце и труба», «Сказки на грядках и сказки во дворце», «Пожелтевший березовый лист, капля и нижнее небо», «Три плевка», «Небесные сплетники», «Черемуха и вонючка», «Две межи», «Лучишка в темничке», «У метлы гости». Эти сказки, разумеется, восходят к фольклорной традиции. Так, в собрании братьев Гримм (хотя оно уже находится на границе литературы и фольклора) можно обнаружить, например, знаменитую историю о «Соломинке, угольке и бобе», а у А. Афанасьева — сказки о «Пузыре, соломинке и лапте», о «Морозе, солнце и ветре» и др.

Сказки второго типа тесно примыкают к первому. Они повествуют о животных и очень близки к жанру басни. Это «Кусочек сахару», «Лягушки», «Ворона», «Песенки», «Равенство», «Мухомор в начальниках», «Кукушкин флирт», «Стал маленьким», «Застрахованный гриб», «Рак пятится назад», «Раздувшаяся лягушка». Бытовые сказки о животных (так называемый животный эпос), разумеется, имеют глубокую опору в народной традиции.

Сказки третьего типа повествуют о нечистой силе «малого извода» (домовых, лесовиках и др.) и о столкновениях с ней человека; они близки к фольклорному жанру быличек. Таковы у Сологуба сказочки «Бай», «Хрыч да хрычовка», «Харя и кулак», «Хвасти и вести», «Белые, серые, черные и красные», «Спатиньки», «Гули», «Смертерадостный покойничек», «Карачки и обормот», «Живуля».

Сказки четвертого типа принято называть «легендарными»: они смыкаются с мифом, легендой, преданием и сказанием. Среди сологубовских «сказочек» к ним относятся «Две девочки и песок», «Крылья», «Благоуханное имя», «Плененная смерть», «Дорога и свет», «А третий — дурак». Необходимо подчеркнуть, что эти повествования отчетливо тяготеют к двум полюсам: дидактическому (например, первые три и последняя из перечисленных) и метафизическому (таковы «Плененная смерть» и «Дорога и свет»), хотя в сказках обеих разновидностей присутствует момент чудесного.

В отличие от названных повествований, тексты пятого, шестого и седьмого типов не имеют опоры в фольклорной традиции (хотя уже «сказочки» четвертого типа, несомненно, ближе к сказке литературной, нежели народной). «Сказочки» пятого типа соотносятся с чисто дидактической литературой о «хороших и плохих детях» — кстати, на чтении такого рода настаивал мистер Брокльхерст, персонаж романа Ш. Бронте «Джейн Эйр», в воспитательных целях предлагая героине брошюру «Описание ужасной и внезапной смерти Марты Дж., дурной девочки, предавшейся пороку лжи и обмана». Н. Богомолов, говоря о «Сказочках» Сологуба, отмечает, что «стоит обратить внимание на специфическую детскую литературу или на первое чтение для только что обучившихся грамоте: как кажется, сологубовские произведения балансируют на грани дидактического и сугубо антипедагогического. В связи с его официальной профессией (учитель) такие сопоставления напрашиваются»³. Действительно, «сказочки» о «плохих» детях смыкаются у Сологуба с жанром «страшилок». Перечислим: «Обидчики», «Тик», «Веселая девчонка», «Леденчик», «Мальчик и береза», «Ласковый мальчик», «Во сне», «Заплатки», «Нежный мальчик», «Злой мальчик и тихий мальчик», «Что будет?», «Сделался лучше», «Золотой кол», «Склад див дивных и хороший мальчик», «Палочка-погонялочка и шапочка-многодумочка», «Нетопленые печи», «Лишние веревочки», «Идол и переидол», «Фрица из-за границы», «Озорник».

«Сказочки» шестого типа уже полностью оторваны от фольклорной почвы; их можно условно назвать «метафизическими». Они повествуют, нередко в иносказательной форме, о смерти, смысле жизни, воле и предопределении, человеческой душе и сделанном ею выборе и т. д. Наиболее показательны в этом отношении «Палочка», «Колодки и петли», «Две свечки, одна свечка, три свечки», «Что будет?», «Глаза», «Та самая», «Будущие».

К ним тесно примыкают «сказочки» седьмого типа, в которых повествование ведется не о «третьих лицах», а о конкретных субъектах этического выбора: «я» и «мы». Данную разновидность представляют 51-я история под названием «Они» и последняя, состоящая из двух частей, — «Сны». Это тоже «метафизические» сказки, но субъектом речи в них выступает не «безличный» повествователь, а персональный рассказчик.

Разумеется, данная классификация условна: далеко не всегда между этими разновидностями удается провести четкие границы. Так, например, названные нами «легендарными» сказки «Плененная смерть» и «Благоуханное имя» очень близки к «метафизическим», «Мухомор в начальниках» — к сказкам о детях, «Черемуха и вонючка» — к сказкам-быличкам о нечистой силе, «Тик» — к сказкам о неодушевленных предметах (ибо образ мальчика там сливается с образом часов-ходиков). Разумеется, можно найти и другие примеры «сказочек», тяготеющих одновременно к двум и более категориям. При этом необходимо признать, что именно шестой тип (метафизические «сказочки») окажется наиболее обширным и репрезентативным4⁴. Естественно, что в орбиту серьезного втягиваются даже те повествования, которые сами по себе, отторгнутые от целого, имеют явно смеховой характер, наследуя традиции сказки-анекдота.

Смеховой аспект особенно явно ощущается в тех «сказочках», которые относятся ко второму и пятому типам, то есть к текстам о животных и детях. Например, в сказке «Лягушки» те пытаются квакать по-немецки («кви-кви») и по-французски («квю-квю»), причем финальное суждение маленькой лягушки подчеркивает алогизм ситуации (кваканье, будучи лишь звукоподражанием, естественно, непереводимо на национальные языки): «Русские лягушки лучше французских квакают, — понятнее»⁵.

Тему глупости, которая «субстанционально связана с анекдотической парадоксальностью»⁶, продолжают как бы «параллельные» друг другу сказки «Мальчик и береза» и «Нежный мальчик». В первой из них, сочетающей притчевую иносказательность с характерной для анекдотических сказок темой простака, мальчик Ника, которого однажды пороли за шалости березовыми розгами («Раз Ника много шалил.

1. Нам известно всего несколько небольших статей о «Сказочках», причем, как правило, это произведение исследуется «на фоне» другого, в контексте литературной традиции. См., например: Барковская Н. В. «Сказочки» Ф. Сологуба и «Случаи» Д. Хармса: http:// xarms.lipetsk.ru/texts/bar1.html; Евдокимова Л. В. Миниатюра Ф. Сологуба «Полоски» и басни И. А. Крылова: литературная традиция как новаторство // Известия Российского Государственного педагогического университета имени А. И. Герцена. Общественные и гуманитарные науки. 2009. №12 (89). Кроме того, имеется работа, посвященная жанру сказки у символистов: Гецевичюте М. П. Прозаическая сказка в творчестве символистов (1895-1917). Диссертация на соискание ученой степени канд. филол. наук. Пермь, 2004. О «Сказочках» в аспекте циклизации см.: Егорова О. Г. Развитие цикла и жанровые трансформации в русской прозе первой половины XX века. Астрахань: Астраханский гос. университет, 2006. «Сказочки» как книгу прозаических миниатюр, ориентированных на народную сказку, исследует американский ученый А. Ваннер: Wanner A. Russian mini-malism: From the prose poem to the antistory. Evanston: Northwestern University Press, 2003.[↩]
2. Если рассматривать последнюю «сказочку» под названием «Сны», состоящую из двух относительно самостоятельных частей, как одну «единицу».[↩]
3. См. рецензию Н. Богомолова: Wanner Adrian. Russian mini-malism: From the prose poem to the antistory (Evanston: Northwestern University Press, 2003. 218 p) // Новое литературное обозрение. № 74. 2005. См. также: http://magazines.russ.ru/nlo/2005/74/ new40. html.[↩]
4. Интересно, что в составе цикла нам не удалось выявить волшебных сказок, которыми так богата народная традиция. Рискнем высказать предположение, что это связано со спецификой внутреннего мира «Сказочек». Общеизвестно: волшебная сказка строится на фундаментальном противопоставлении «своего» и «чужого» миров, между которыми путешествует герой, причем пересечение границы оказывается центральным событием, обрастающим многочисленными второстепенными. Однако в «Сказочках» противопоставление «своего» и «чужого» до крайности ослаблено: в земном мире можно увидеть многие приметы «иного», все герои обретаются одновременно и «здесь», и «по ту сторону».[↩]
5. Сологуб Ф. Сказочки // Сологуб Ф. Собр. соч. в 6 тт. Т. 2. М.: Интелвак, 2001. С. 437. Любопытно, что в сказках о животных Сологуб во многом сближается с М. Салтыковым-Щедриным; особенно это касается аспекта социальной сатиры. См., например, «сказочки» «Кукушкин флирт» или «Равенство».[↩]
6. Мелетинский Е. М. Сказка-анекдот в системе фольклорных жанров (http://www.ruthenia.ru/folklore/meletinsky14.html).[↩]