Против идеологии реваншизма
Helmut Kaiser, Mythos. Rausch und Reaktion. Der Weg Gottfried Benns und Ernst Jungers. Aufbau-Verlag, Berlin, 1962, 374 S.
В издательстве Ауфбау (ГДР) вышла примечательная книга. Автор ее, литературовед Гельмут Кайзер, умер в 1961 году в возрасте 36 лет, и эта книга – его первая и последняя крупная критическая работа.
Исследование Г. Кайзера посвящено литературному и политическому пути Готфрида Бенна и Эрнста Юнгера – писателей, которые в течение почти полувека неизменно были в Германии идеологическим знаменем тех, кто обильно насытил историю кровью, пеплом и преступлениями.
Прогрессивной немецкой литературе XX века не в первый раз приходится вести идеологические сражения с литературной реакцией – слишком часто за эти полвека нуждались в защите демократизм и гуманизм немецкой культуры. От литературных поединков Генриха Манна, Карла Осецкого, Иоганнеса Р. Бехера, Франца Вайскопфа ведет прямая линия к полемическим статьям современных критиков ГДР, разоблачающих возрождение реваншизма на Западе Германии.
Гельмут Кайзер – ОДИН из этих критиков – избрал для полемического анализа произведения двух признанных мэтров реакции, литераторов, сумевших добиться европейской известности, и прослеживает их пути от начала до конца, от первого дебюта до последнего самоповторения.
Внешне пути этих писателей кажутся отличными друг от друга. Бенн обязан своей известностью в основном стихам, Юнгер – прозаическим сочинениям преимущественно в форме дневников и трактатов. Бенн начал свой путь в 10-х годах как экспрессионист. Юнгер был далек от этого течения, и первые его произведения были насыщены упоенной апологией войны как «высшей школы» формирования характера. С приходом фашизма к власти роли, казалось бы, переменились: Бенн ринулся в гущу политической борьбы, безудержно рекламируя самые отвратительные идеи фашизма, Юнгер временно отошел от политики (не отстранившись, впрочем, от своих сочинений, во многом подготовивших преступную «теорию» и практику гитлеризма). После 1945 года Бенн по видимости всецело ушел в себя, предался резиньяции, Юнгер же вновь принялся за идейное оснащение империалистической политики, – на этот раз в ее новом, североатлантическом варианте.
Усилиями неофашистских реакционеров Бенн и Юнгер были вновь введены в строй, – немного подновленные, в ореоле чуть ли не стоических страстотерпцев (еще бы: каждый из них сумел предусмотрительно «обелить» себя размолвками с гитлеровцами, оставшись верным идеологии фашизма, в выработку которой и Бенн и Юнгер внесли изрядную долю). «Величайший лирик со времен Рильке» – это говорится на Западе о Бенне, «неповторимый по силе излучения феномен после Стефана Георге» – это о Юнгере. В таких условиях появление марксистской книги, развенчивающей демагогические мифы, которыми реакция украсила Бенна и Юнгера, явилось безусловно весьма актуальным.
Основная заслуга Г. Кайзера заключается прежде всего в том, что он вскрыл общность мировоззренческой платформы обоих писателей как идеологов реакционной империалистической буржуазии эпохи ее заката. При этом Кайзер проникает в потаенные сокровенные уголки философии противника, умело развенчивая псевдогуманистическую демагогию маскирующихся реакционеров. Его подход к эволюции Бенна и Юнгера проникнут глубоким историзмом. В исследовании четко выделены четыре этапа развития Бенна и Юнгера, самым тесным образом связанные с этапами немецкой истории XX века. Это – первая мировая война, Веймарская республика, период фашистской диктатуры и второй мировой войны, период послевоенного становления реваншистского западногерманского государства.
Начало литературного пути обоих связано с первой мировой войной. Уже в первых циклах стихов Бенна «Морг» и «Плоть» его неприятие войны выступает в резко антигуманистичной форме. Бенн готов не только унизить человека до амебы, но и поднять амебу над человеком, благо она не, обладает разумом, не знает проклятия «черепа», которым Бенн «сыт по горло» и который он считает первопричиной всех страданий человека. Мало у кого иррационализм принимал такую вызывающе циничную, антигуманистическую форму, как у Бенна в начале его писательского пути. Ощущая отвращение к войне, Бенн не мог, однако, осудить ее даже с пацифистской позиции, характерной для экспрессионизма и экспрессионистов. Ему нечего противопоставить войне, нечего ей возразить, – Г. Кайзер называет его позицию «косвенной апологией» войны. До самой смерти сохраняет Бенн и культ своего «я», и мистическое опьянение искусством» в котором он видел, согласно своей антиинтеллектуалистской теории, почти физиологическую функцию человеческого организма. Так возник в его поэзии образ Нарцисса с «головой, сливающейся с полуденными ручьями», со «зрачком, обращенным вовнутрь».
Позиция раннего Юнгера – это позиция анархиствующего авантюриста, ощущающего близкое пришествие железного порядка на смену затхлой буржуазности и с головой окунающегося в его подготовку. Точки соприкосновения его с Венном легко обнаружить – Г. Кайзер вынес их в заголовок своей книги – «миф, опьянение и реакция». Если Бенн «мифологизирует» стихийную, антиинтеллектуальную личность, то Юнгер «мифологизирует» войну как «природную стихию». Оба они, как пишет Г. Кайзер, скрывают подлинные общественные взаимосвязи явлений. Решительно отвергая путь революционной борьбы, Бенн и Юнгер представляют две разновидности реакционной идеологии, как бы дополняющие друг ДРУга.
Обстоятельно прослеживает Г. Кайзер и те частные проявления основных философских позиций Бенна и Юнгера, которые впоследствии были взяты на вооружение официальной идеологией «третьего райха» – правда, в резко огрубленной форме (что и послужило причиной неполного согласия Бенна и Юнгера с практикой нацизма). Это прежде всего теория элиты (со специфической вариацией – элита художников-нарциссов у Бенна, элита воинов у Юнгера), ницшеанское презрение к народным массам, требование «очищения» белой расы (путем возвращения к первородным, физиологическим началам у Бенна, путем искупительного «страдания» в горниле войны у Юнгера). Эти «идеи» раньше получили свое выражение у Юнгера в его дневниках и трактатах 20-х годов («В стальных грозах», «Борьба как внутреннее переживание», «Тотальная мобилизация», «О страдании»), Бенн выразил их несколько позже, в начале 30-х годов, когда он с яростным пылом принялся защищать «третий райх».
Анализ позиции Бенна и Юнгера в годы господства фашизма в Германии, проводимый Г. Кайзером, важен еще и потому, что именно в этом периоде их сегодняшние западные апологеты ищут поводов для легенды об их самоочищении от нацизма. Г, Кайзер подробно доказывает, что это «отмежевание» от фашизма было, в сущности, мнимым, что у Бенна и Юнгера тогда проявилось не более чем неприятие «вульгарной» практики гитлеровцев. Гитлеровцы оказались для Юнгера недостаточно «аристократами духа», ему казалось, что в «третьем райхе» бушует хаос инстинктов массы, которую он презирал и раньше. Поэтому он предпочел на время удалиться от дел. Те же соображения лежат и в основе позиции Бенна. Но если Юнгер, как пишет Г. Кайзер, с самого начала «не маршировал, а смотрел с тротуара», то Бенн отстал от колонны, лишь когда он обнаружил, что хозяева требуют не только зажигательных радиоречей, но и поэтических свидетельств о благонадежности. Бенн также сошел на время с политической арены, и в его стихах этого периода выразилась горечь очередного разочарования, – разумеется, в «человеке вообще», а не в его требовательных хозяевах.
После 1949 года Бенн и Юнгер вновь оказались на прежних позициях, «откорректированных» опытом минувших лет. Правда, Бенн теперь, как отмечает Г. Кайзер, «не связывает сознательную политическую агитацию против социализма с прямой апологией существующего», он даже может иронизировать над «возней со знаменем абендланда», но своей ненависти к социализму он остался верен, как и своей ненависти к демократии. Зато Юнгер всерьез заинтересовался «знаменем абендланда». Оно даже искусило его спуститься с высот философии и астрологии, над проблемами которых он размышлял несколько лет, на ниву конкретных политических споров и написать трактат «Гордиев узел», в котором бывший националист и шовинист предстал перед читателями убежденным космополитом, защитником «абендланда» против «восточного варварства», пропагандистом «всемирного государства». Правда, силы у Юнгера уже не те, его боевой дух стареет, он пытается еще написать в «Гордиевом узле», что фашизм был якобы «восточного происхождения», написать «Лесовика» и в нем «героизировать» одиночку, «человека свободного и независимого действия в тоталитарном окружении». Но все больше и больше преобладают в поздних произведениях Юнгера мотивы резиньяции, все чаще приходится ему напрягаться, чтобы скрыть свою растерянность за наигранной позой стоика и воина.
Доведя до конца полемику с реакционными философскими взглядами Бенна и Юнгера, Г. Кайзер, к сожалению, лишь мимоходом коснулся внутренней противоречивости этих взглядов и особенно отражения этой противоречивости в литературных сочинениях Бенна и Юнгера. В книге Г. Кайзера рассмотрению эстетических взглядов Бенна и Юнгера отведены две главы -главой «Бенн о проблемах лирики» ограничен в основном также и непосредственный анализ самой лирики Бенна. Г. Кайзер убедительно полемизирует с предельно субъективистскими взглядами Бенна на искусство, по которым лирическое «я» в процессе художественного творчества путем экстатического опьянения как бы погружается в доисторические глубины своего сознания и извлекает образы и представления из этих темных глубин. Бенн называл это «рождением вовнутрь».
Г. Кайзер верно подмечает, что Бенну-лирику удаются только «настроения разочарования, неразделенной любви, осени, старения, одиночества и тоски» – то есть традиционные настроения декаданса. Однако анализу поэтического творчества Бенна он уделил недостаточное внимание. Об этом нельзя не пожалеть, – ведь главный «аргумент» защитников Бенна в этом и заключается: да, Бенн совершил «грехопадение» с нацистами, но он остался «большим поэтом». Эти попытки обосновать славу Бенна на «внеполитическом» фронте, безусловно, заслуживают не просто отрицания, но отрицания, широко обоснованного рассказом о Бенне как типичном поэте декаданса, употребившем во зло свои способности.
С Юнгером дело обстоит проще, потому что у Юнгера нет удачных произведений. Его повести – это безжизненные схемы, в которых символические абстракции призваны демонстрировать взгляды автора в возможно более привлекательной, «возвышенной» форме. Кайзер это убедительно доказал. Однако он упустил возможность показать один специфический трюк Юнгера – его заигрывание с идеалами гуманизма, его спекуляцию на эстетических запросах читателя. Сентиментальные утопии Юнгера, его отрешенные от жизни герои, этакие интеллектуально утонченные мыслители – все это чистейшая «художественная» демагогия, рассчитанная на то, чтобы компенсировать в сознании читателей и почитателей возможное чувство смущения от чересчур брутальных пассажей юнгеровских трактатов.
Впрочем, отдельные замечания, сколь существенными они ни представляются, не уменьшают актуального политического и литературного значения книги Г. Кайзера. Они вторичны по сравнению с той задачей, которую разрешил Гельмут Кайзер, развенчанием двух видных идеологов современного империализма и реваншизма.