Просвещение – от общества или от государства? Или Чему могла бы в XIX веке поучиться большая независимая Россия у маленькой порабощенной Болгарии?

Размышление в связи с книгой: Марина Чемоданова, Творчество Васила Друмева и становление болгарской национальной литературы, София, 1987, 166 с.

Это – капитальная проблема, чреватая громадными последствиями: кто-что в данной стране выступает источником Просвещения и воспитания Народа, кто его зачинает: Общество или Государство? В России так сложилось, что великий и высокий светильник был поднят над огромною страною, и цивилизатором и просветителем выступала центральная власть еще с Владимира-князя, принявшего христианство и затем сверху обучавшего народ и люд и смерд, который сразу, спервоначала поставлен в положение не субъекта, но объекта – воспитания, приложения сил, руководства и т. д., себя тем самым чуя худым и малым, дитятею и недорослем в руках государственных педагогов.

Болгария в начале XIX века не имела самостоятельного государства, наверху не светильник, а темнильник Османской империи – и вот под ним стала вспучиваться «райя» («стадо» – так турки называли угнетенные народы: болгар, сербов и др.), и то там то сям возникают училища, читалища, дружества – в городках и селах более-менее зажиточные горожане и купцы заводят очаги образования. Сил мало, и не богато все, но снизу, самодеятельно все заводится, народно и общинно, а не сверху спускается, пусть и самое разнаилучшее…

Над этим я задумался, читая книгу Марины Чемодановой «Творчество Васила Друмева и становление болгарской национальной литературы». Надо сказать, что книга эта читается как роман: о небывалой для нас, в России, реальности и об особых путях Просвещения и формирования личности. Что тут захватывающе – это зрелище прорастания национального Общества под спудом чужеродного Государства.

Сын мелкого ремесленника Васил Друмев (1841 – 1901) девятнадцатилетним юношей написал первую болгарскую повесть, став основателем национальной беллетристики, а в 37 лет он – первоиерарх болгарской церкви, Тырновский митрополит Климент и после Освобождения Болгарии год занимает посты премьер-министра и министра народного просвещения. Затем – опала, заточение в монастырь…

Пестуя внутреннюю свободу, этот человек сам себя выделал и собою поднял потолок болгарской духовности и Просвещения. Когда я, в стремлении постичь тип болгарской духовности, искал показательную личность, естественно мне было остановиться на Христо Ботеве, поэте-революционере. Но гений народа сказался в многоразличных ипостасях – в ту эпоху титанов Возрождения. И может, полярность ботевскому пути составляет Васил Друмев. Если девиз революционных демократов: «Свобода не ще екзарх, иска Караджата» – «Свобода хочет не экзарха (то есть независимой болгарской церкви), а Караджи» (то есть воеводы, вооруженного восстания) и Ботев стал «Караджою», то Друмев стал «экзархом», возглавил мирно-просветительский путь Освобождения Болгарии, акцент делая не на создании внешних условий – в государственной независимости и в сверхценностях, таким образом, почитая власть, а на Просвещении народа, развитии в болгарине ума и души, внутренней свободы, почитая в сверхценностях Культуру и Нравственность. Эту линию четко сформулировал тогда поэт и публицист Петко Славейков: «Общее народное сознание и просвещение – вот тот источник свободы, без которого, не будучи внутренне независимым, человек внешне не может быть независимым» (с. 18, подчеркнуто мною. – Г. Г.). И кстати, недаром соратник Ботева по поэзии и революционной борьбе Стефан Стамболов стал по Освобождении страны ее первым диктатором и заточил кроткого митрополита Климента за свободное высказывание независимого мнения в темницу.

Вообще в нашем советском литературоведении, а также в болгарском последних десятилетий господствовал односторонний акцент в освещении национального Возрождения в славянских странах. Безусловный ценностный приоритет давался тем, кто звал с оружием в руках добывать свою государственность, и кисловато-снисходительно «воздавали должное» другим, более смирным, кто ратовал за Просвещение и малые культурные дела по образованию и воспитанию народа и человека снизу, медленные и постепенные…

Но тут, похоже: «тише едешь – дальше будешь», и История ведь еще не сказала своего последнего, итогового слова ни об одной стране и народе – кто успешнее развился: тот ли, кто упор сделал на креплении государства, охраняющего независимость страны, или тот, кто счел этот вопрос второстепенным, а как первую и свою задачу усмотрел в том, чтобы воспитать свой народ достойным свободы и само-властия. А то ведь тьму примеров и уроков дает История, как захватившие власть из самых лучших побуждений: осчастливить народ, просветить его сверху, – не замечали того, как власть сама их захватывала и превращала в орудия усиления своего могущества среди трех соперничающих субстанций: Народ, Общество, Государство…

Сущность процесса перестройки, который мы сейчас переживаем в СССР, – в том, чтобы развить Общество, возжизнить общественные формы самоуправления и высвободить-разгрузить изнуренное непомерной ношей Государство, которое взялось целиком представительствовать за Народ и подменило собой и своими учреждениями корпорации Общества, самоорганизующиеся по естественному запросу жизни и людей. Гипертрофированное у нас Государство аукнулось в исторической науке абсолютизацией государственников-революционеров и их понятий и недопониманием глубокой основательности просветителей. Теперь пришла пора нам оценить и понять их, ибо как раз мы столкнулись с немощью заорганизованного индивида и его неспособностью не только к самоуправлению на своей работе, в учреждении («учреждено» -то ведь оно распоряжением власти сверху!) или в муниципии: в местном совете, общине, – но даже к элементарному володению собой (эпидемия пьянства). Значит, русская интеллигенция, сделав акцент на захвате власти, упустила дело правово-гражданственного просвещения своего народа, упражнения в практиковании своих прав и инициатив. В силу этого, придя после революции вроде бы сам к власти, Народ во многом позволил власти овладеть собою и возложил избыточные надежды на административно-бюрократический способ организации труда, быта и культуры…

Да, это и всегда была роковая проблема в истории России: сверхсильное Государство над Народом, со слабою прокладкою Общества между ними, – на что сетовали и Пушкин, и Иван Аксаков… Иное было в Болгарии XIX века. Страна малая, слабая, задыхалась под игом чужеземной государственности, а вот Общество тут, в пропорции к российскому, – неизмеримо значительнее по удельному весу в составе национальной целостности. Если в России всегда Государство съедало Общество, выполняло его функции и без буфера этого вставало лицом к лицу с Народом, то в Болгарии XIX века Общество выполняло функции отсутствовавшего своего Государства: по образованию из патриархального человека человека просвещенного и гражданина. И очень много преуспели в этом, так что когда Болгария получила свою государственность из рук России же (дочерня, значит, во Болгарии к нам государственность: мы, имея избыток сей субстанции, щедро снабжаем ею соседей), страна вся была покрыта живою сетью собственных национальных корпораций: читалищ, дружеств, училищ, кафе – да, да и кафе: это не просто место поесть и напиться, но застолье, симпозиум, пир духа, клуб, место непринужденного обмена идей и формирования общественного мнения – и до сих пор так… Этот импульс, инерция и традиция народного самоуправления и самоорганизации снизу, активность местных общин в правосознании и культуре определяли и затем интенсивность общественной жизни в Болгарии, активность в ней индивида-хозяина, смекающего своим умом обо всем, а не отдающего ум и голос легко (даже на «откуп» – то бы куда еще ни шло: