№10, 1967/Обзоры и рецензии

Продолжение песни

З. Паперный. Человек, похожий на самого себя. О Михаиле Светлове, «Советский писатель», М. 1967, 254 стр.

Это был светлый человек. Свет был в самом его имени, в остроумной веселости и удивительной человечности, в неотразимом обаянии лукавого и доброго мудреца. Его читали и его любили. «Если счастье в том, чтобы быть любимым, – Михаил Светлов был одним из самых счастливых людей», – пишет о нем в своей книге З. Паперный.

Он дал ей очень точное название. Да, светловские стихи, песни, пьесы именно потому не похожи ни на какие другие, что сам их автор был ни на кого не похож. Он был просто-напросто «вылитый Михаил Светлов».

И потому-то, должно быть, книга о нем ни в малейшей степени не похожа на так называемый «критико-биографический очерк». Прочтите Паперного, а потом еще раз перечитайте Светлова – станет совершенно ясно, что лучше всего о нем писать именно так. Светлов не умещается ни в какие каноны и схемы. Мало помочь читателю разобраться в светловской поэзии, необходимо еще и рассказать о нем как о человеке и собеседнике. Личные воспоминания, анализ отдельных произведений, снова воспоминания. И все это органически слито, скреплено, сцементировано. Книга З. Паперного – «прочная» книга.

Главное, основное, ведущее у Светлова автор определяет сразу и точно и именно под этим углом зрения рассматривает потом все написанное поэтом. «Неразрывно соединились у Светлова романтика и юмор, пафос и ирония. Двуединой была сама структура его стихов, его поэзии, где «небо встретилось с землей», а небесный Пегас кормится «земным овсом». Конечно, З. Паперный не делает здесь какого-то открытия: не заметить двухмерность, «даже двухмирность» поэзии Светлова – немыслимо, ибо без этого немыслим Светлов. Важно, однако, другое: рассматривая творчество поэта под таким прицелом, можно совершенно точно определить его этапы – от «Гренады», и «Рабфаковке» до «Горизонта» и «Охотничьего домика», – выяснить сильные и слабые стороны поэтического наследия Светлова.

Характерно и то, что несомненная симпатия автора к Светлову – поэту и человеку не смогла привнести в книгу З. Паперного «хрестоматийного глянца». Автор говорит прямо: «Не надо нам «образцово-показательного», выставочного, экспортного Светлова, – Михаил Аркадьевич, достаточно хорош такой, какой он есть». И, отдавая должное лучшим стихам, песням, пьесам Светлова, критик не забывает и о слабости первой пьесы «Глубокая провинция», и о неестественной для Светлова громкости «Стихов, о Москве», и о творческом спаде конца 40-х – начала 50-х годов. Это не простая констатация фактов, – З. Паперный пытается выяснить и выясняет их причины, более того – их закономерность. Не будь этого, перед нами был бы не Светлов, а «выбранные места» из него. В книге «Человек, похожий на самого себя» перед нами безусловно Светлов – живой, трудный, не «подправленный».

Хочется, однако, кое в чем и возразить автору. «Светлов начинается с «Гренады». Мы далеки от буквального понимания этих слов З. Паперного. Конечно же, он хотел сказать, что именно в «Гренаде»впервые абсолютно четко проявились наиболее характерные черты поэзии Светлова, что именно в этом смысле «Гренада» – первый завоеванный плацдарм, от которого затем пойдет отсчет.

Но и такое утверждение кажется слишком категоричным. В «Рабфаковке», например, сплав будничного и возвышенного, торжественного и бытового не менее крепок. Уже здесь действие происходит не на небесах и не на земле, а там, где «небо встретилось с землей», где сон и мечта встретились с явью. Между тем написано стихотворение «Рабфаковке» еще до «Гренады», и представить себе светловскую поэзию без него столь же немыслимо, сколь и без «Гренады». Вряд ли нужно так определенно указывать дату начала светловской поэзии. Светлов начался, конечно же, до «Гренады». И сборничек «Рельсы», и «Рабфаковке», и «Нэпман», и «На море», и даже не пользующиеся особой благосклонностью З. Паперного «Двое» – все это уже «настоящий» Светлов.

Можно, видимо, в книге з. Паперного найти и другие спорные места. Не хочется, однако, вступать с автором в полемику по частностям. Светлов у него в конечном итоге «похож на самого себя». И в этом главный успех исследователя.

Настоящему художнику нет и не может быть замены. Он и не нуждается в ней. Светлов умер, Светлов – жив. Жив стихами, пьесами, «Гренадой», «Песней о Каховке», «Итальянцем».

В записной книжке Светлова З. Паперный прочитал написанные с горьким юмором слова: «И вот я умер. Чем бы мне заняться?» Продолжать жить…

Цитировать

Макиев, В. Продолжение песни / В. Макиев // Вопросы литературы. - 1967 - №10. - C. 220-220
Копировать