О применении точных методов в литературоведении

Под таким заголовком в N 1 за 1967 год журнал опубликовал статьи А. Жолковского и Ю. Щеглова, Ю. Лотмана, М. Сапарова, Л. Когана. Ниже мы помещаем отклики на эти выступления.

Как показывает полемика – в русле которой находятся и статьи В. Кожинова и И. Ревзина («Вопросы литературы», 1965, N 6), а также некоторые другие материалы, напечатанные в последние годы журналом, – вразного рода рекомендациях, настаивающих на внедрении «точных методов» в литературоведение, обнаруживаются и недостаточность аргументации, и спорные моменты.

Вместе с тем, поскольку идеи «синтеза» искусствознания с другими науками, в том числе и точными, привлекают внимание научной общественности, редакция намерена и впредь предоставлять на страницах журнала место материалам, посвященным этой широкой проблеме.

Языкознание, за последние полтора столетия выработавшее достаточно строгие способы описания некоторых сторон языка и исследования его истории, все более сближается с поэтикой, наукой о художественном слове. Неразрывное единство этих двух областей знания, у нас признанное со времен Потебни, становится сейчас предметом внимания во всем мире. На рубеже языкознания и поэтики уже возникло несколько плодотворных направлений работы. Ниже речь будет идти лишь о тех из них (главным образом стиховедческих), с которыми автору приходилось иметь дело самому в ходе своих занятий. Поэтому останутся в стороне такие сферы исследования, как, например, составление частотных словарей языка отдельных произведений, авторов или целых эпох истории литературы, где особенно полезной оказывается обработка текстов с помощью вычислительных машин.

Необходимым и важным условием преобразования науки о языке, осуществляющегося благодаря ее взаимодействию с математикой и кибернетикой, явилось уточнение основных исходных понятий этой науки. В последнее время предприняты опыты подобных же логически строгих определений и по отношению к метрам русской¹, мордовской², английской³ и арабской⁴ поэзии (в двух последних случаях эта работа проводилась выдающимся лингвистом М. Халле – одним из наиболее крупных представителей современного точного языкознания, методы которого переносятся им в метрику). Определенность основных понятий в метрике отличает эту область исследований от большинства других литературоведческих дисциплин, характеризующихся крайней расплывчатостью терминологии, при которой каждый термин понимается по-разному различными литературоведами.

Эта особенность литературоведения иногда отрицательно сказывается и на употреблении терминов, заимствованных из словаря точных (или постепенно уточняющихся, как языкознание) наук, но применительно к литературе использующихся достаточно неопределенно. Примером может быть термин «порождающий», в математическом смысле употребляющийся по отношению к формальной системе, перечисляющей все данные объекты (например, в формализованной грамматике, сопоставляющей каждому предложению его номер или структурную характеристику). Нечто иное (более близкое к понятию «синтеза» в лингвистике) имеется в виду под «порождающей поэтикой» в статье А. Жолковского и Ю. Щеглова (неудачность этого термина отмечает М. Реммель⁵). Не менее расплывчатым является и значение термина «структурный» в некоторых статьях противников структурализма в литературоведении (например, П. Палиевского), понимающих под этим термином нечто отличное от того, что в него вкладывается в специальной литературе.

Благодаря тому, что в стиховедении выяснено, какие единицы и для чего следует подсчитывать, в этой дисциплине особенно широкое осмысленное применение нашел количественный подход, намеченный еще Андреем Белым, развитый Б. Томашевским, Г. Шенгели, К. Тарановским и в последние годы продолженный в целой серии работ А. Колмогоровым и его сотрудниками, М. Гаспаровым, С. Бобровым и др. В новейших стиховедческих исследованиях достаточно отчетливо показана, например, роль статистически наиболее редких ритмических вариантов как сигналов изменения темы.

В новейшей русской поэзии наиболее редкие ритмические варианты, отсутствовавшие у поэтов XIX века, постепенно начинают употребляться с частотой, соответствующей статистическим особенностям русского языка, а иногда и превышают эту частоту. Ритмические нововведения, без сомнения, были связаны со стиховедческими и ранними стихотворными опытами Андрея Белого, хотя два поэта, позднее более других содействовавшие этому ритмическому обогащению классических русских размеров, – Цветаева, Пастернак, – в своих воспоминаниях утверждают, что они не воспринимали положений, излагавшихся Белым в его стиховедческих работах и лекциях⁶. В нашем веке стали появляться стихи, написанные четырехстопным ямбом, где крайне редкая (0,4 процента у Пушкина) в классической традиции VII форма ямба (с пропуском второго и третьего метрических ударений: (ВСТАВКА), например: «Чурающимися соседями») и почти не встречавшаяся раньше (если не считать одной строки у Каролины Павловой) V форма (с пропуском первого и второго метрических ударений: (ВСТАВКА), например: «Спал, и, оттрепетав, был тих» ⁷) употребляются в наиболее ответственных местах и в большой степени определяют «ритмическое лицо» поэта⁸.

Подобно тому как статистическая обработка языка ежедневной печати и радио в некоторых странах (в частности, в Японии) быстро доставляет данные о развитии языка, можно было бы думать и о таком постоянно проводимом обследовании поэзии, которое могло бы достаточно скоро откликаться на изменения средних норм и открывать преобладающие тенденции развития. То, что в одну эпоху встречалось крайне редко и оттого несло больше информации (в точном смысле, придаваемом этому термину в математической теории информации), например, намеренно неточные рифмы типа «синева – звал», «любимое – думая», «золотые – туя», «лодках – ветку», «рыбаки – вдалеке», «великаны – беззаконный», «чалмой – почему», «Одиссея – косое» (рифмы стихотворения Велемира Хлебникова «Сыновеет ночей синева»), в другую эпоху может стать статистической нормой (как рифмы, построенные на сходстве фонем типа «забавы – губами» в современной поэзии). Здесь статистика стиха способствовала бы четкому выявлению степени тривиальности того или иного приема на сегодняшний день (в этом и может состоять одно из важных практических приложений точного искусствознания).

С лингвистической точки зрения работа писателя состоит в отборе от всего возможного числа фраз (или более обширных текстов), передающих данное содержание, той единственной, которая удовлетворяет некоторым эстетическим критериям. Комбинаторная оценка числа всех возможных языковых текстов, из которых выбирается нужный поэтический, показывает, что большой поэт в своей работе на протяжении всего своего творчества решает задачи, которые были бы не под силу целому огромному коллективу вычислительных машин: подлинный поэт (как и прозаик) оказывается настолько «дорогостоящим», что при математически правильном подходе к разным областям человеческой деятельности его следовало бы считать уже поэтому одним из главных национальных достояний. Ни одно сколь угодно сложное вычислительное устройство не может из всего мыслимого запаса текстов выбрать именно тот, который больше всего отвечает поставленной цели.

Можно предположить, что отчасти перебор астрономически огромного числа вариантов, без которого нельзя полностью обойтись при моделировании решения таких задач, на практике сокращается благодаря наличию множества писателей, подготавливающих появление одного крупного писателя; при этом перебор осуществляется всем обществом, совокупно читающим своих писателей (поэтому препятствия, которые могут возникнуть перед обществом при решении этой коллективной задачи, пагубно отразятся на результатах литературного развития; так, в частности, особенно вредной может быть практика стилистической редакторской правки, устраняющей из текста элементы, несущие информацию, например необычные сочетания слов). В пределах творчества одного писателя «персональная филология» – исследование черновиков, вариантов и версий одного произведения – может содействовать уяснению еще неясных путей отбора одного из этих вариантов.

В стиховедении (как и в других областях науки о художественной литературе) окончательной целью применения точных методов должно быть отчетливое прояснение тех основных понятий, которые в неявной форме наличествуют в интуитивных представлениях самих писателей о характере их творчества (подобно тому как современное языкознание ставит перед собой задачу формального описания языковой интуиции человека) ## Поэтому глубокое интуитивное понимание художественной литературы остается необходимым профессиональным требованием к каждому, кто берется за решение любых задач литературоведения, в такой же мере, в какой музыковед должен быть музыкально одаренным. Именно с этой точки зрения (как, впрочем, и с некоторых других) представляется несостоятельным тот разбор, который предложен в упомянутой выше статье А.

1. Согласно А. Колмогорову, вводится различие между сильными слогами (обозначаются посредством /ВСТАВКА/) и безударными слогами (обозначаются посредством /ВСТАВКА/). Тогда более строгое определение ямба сводится к требованию, по которому главное ударение в слове не может падать на нечетный слог, если в пределах слова есть хотя бы один сильный (четный) слог; см.: А. Прохоров, Математический анализ стиха, «Наука и жизнь», 1964, N 6, стр. 152 – 163. Ср.: Р. Якобсон, Очешскомстихе, Прага, 1923, стр. 29.[↩]
2. R. Jakobson, J. Lotz, Axioms of a versification system exemplified by the Mordvinian Folksong, «Linguistica», I («Acti Instituti hungarici Universitatis holmiensis», ser. B), Stockholm, 1981, p. 5 – 13.[↩]
3. M. Halle and S. J. Keyser, Chaucer and the study of prosody, «College English», December, 1966, p. 187 – 219. Некоторые основные мысли Халле (например, отказ от таких ненужных для строгого описания традиционных стиховедческих фикций, как «стопа») близки к упомянутым выше идеям А. Колмогорова.[↩]
4. M. Halle, On the metrics of Pre-Islamic Arabic poetry, «Massachusetts Institute of Technology. Quaterly Progress Report», N 83, XII, Linguistics, Cambridge, Mass. 1966, p. 113 – 116.[↩]
5. М. Реммель, Оправилахтактики, «Тартускийгосударственныйуниверситет. Материалы XXII Научной студенческой конференции», ч. 1, Тарту, 1967, стр. 4.[↩]
6. Марина Цветаева, Пленный дух (Моя встреча с Андреем Белым), «Москва», 1967, N 4; Борис Пастернак, Люди и положения, «Новый мир», 1967, N 1, стр. 219 (ср. также: Андрей Белый, Между двух революций. Изд. писателей в Ленинграде, 1934, стр. 383 и 374). Контраст между декларированным неприятием стиховедческих работ Андрея Белого и практическим совпадением ритмов стихов Цветаевой и Пастернака с тем, что в этих работах обосновывалось теоретически, может представить тему для специального исследования. Оно могло бы помочь выявлению бессознательных истоков ритмического эксперимента и их опосредствованной связи с литературной практикой и литературной теорией данной эпохи.[↩]
7. Согласно законам русского ямба, на первый слабый слог (обозначается посредством /ВСТАВКА/) может падать ударение в случае, если на этот слог приходится односложное слово, что не противоречит приведенному выше определению ямба по А. Колмогорову.[↩]
8. См. статью автора «Ритмическое строение «Баллады о цирке» Межирова», «Poetics. Poetyka. Поэтика», II, Warszawa, 1966.[↩]